Ясухиро Кавабата - Мастер игры в го
Если бы в средней стадии игры, где-то около сотого хода, позиция и впрямь была «неясной» или игра слишком «тщательной», дело, скорее всего, закончилось бы разгромом черных. Но, видимо, это была лишь тактика, с помощью которой Отакэ укреплял свои позиции. По плотности построения черные превосходили белых, их позиция была надежнее, и впоследствии, когда они «с хрустом вгрызлись» в территорию белых, началась та игра, которую Отакэ особенно любил.
Иногда об Отакэ говорили, что в него перевоплотился мастер Дзёва[34]. Дзёва считается сильнейшим игроком старого и нового времени, и мастера Сюсая тоже нередко с ним сравнивали. Играл он очень плотно, главным для него была схватка, он предпочитал повергнуть противника силой. Его стиль можно назвать размашистым и жестоким. Дзёва создал блестящие партии, богатые рискованными ситуациями и неожиданными поворотами. Популярен он был и среди любителей. Поэтому от игры двух профессионалов, каждого из которых сравнивали с Дзёвой, любители ожидали череду жестоких схваток, запутанных позиций, живописной борьбы. Но эти их надежды не оправдались.
Возможно, Отакэ решил, что открытое столкновение в излюбленном стиле мастера Сюсая слишком рискованно, и потому поосторожничал. Он не давал втянуть себя в масштабные схватки и в трудные, чреватые осложнениями позиции, старался, насколько возможно, сузить поле для проявления искусства мастера, навязать ему свою игру. Позволив Сюсаю делать размашистые ходы, он спокойно готовился к будущей борьбе. Его надежная неторопливая манера вовсе не была пассивной, в ней угадывалась скрытая до поры до времени внутренняя мощь. В построениях Отакэ ощущалась непоколебимая вера в свое мастерство. Его стойкость и осмотрительность были исполнены силы, поэтому он неизбежно должен был перейти в удобный момент в сокрушительную атаку, призвав на помощь всю свою врожденную проницательность и целеустремлен ность.
Однако, как бы Отакэ ни был осторожен, мастер все-таки сумел навязать ему схватку. Белые с самого начала повели игру со вкусом и размахом и распространились на обе стороны доски. В левом верхнем углу на 18-й ход в мокухадзуси черные ответили в сансан. Это был новый, ранее неизвестный ход. Отакэ сделал его, несмотря на то, что это была последняя партия шестидесятичетырехлетнего мастера. В конце концов именно в этом углу и «собралась гроза». Если Отакэ хотел осложнить игру, это ему прекрасно удалось. Как и следовало ожидать, Сюсай не стремился к осложнениям и, вероятно из-за важности партии, старался вести «прозрачную» игру, избрав защитный вариант. Так и получилось: Отакэ вел «бой с тенью» и незаметно для себя оказался вовлечен в «тщательную» игру со схватками местного значения.
Действительно, при такой тактике черные неизбежно втягиваются в «тщательную» игру. Наверное, Отакэ хотел сохранить каждое возможное очко, что и позволило белым добиться перевеса. Мастер не выдвигал никаких далеко идущих планов, не делал и расчета на ошибку черных. Чем плотнее играли черные, тем с большей естественностью, подобно облаку, в нижней части распространялся контур позиции белых, и то, что игра постепенно приобрела красоту, видимо, объясняется совершенством мастера. Сила игры Сюсая с годами ничуть не уменьшилась, даже болезнь не нанесла ей ущерба.
31
Когда мастер выписался из больницы Святого Луки и вернулся домой в токийском районе Сэтагая, он обронил:
— Подумать только, я уехал из дому восьмого июля и не был здесь восемьдесят дней, все лето до самой осени.
В этот день Сюсай вышел прогуляться возле дома и прошел два-три квартала — самая далекая прогулка за последние два месяца. В больнице он все время лежал, ноги его очень ослабли. Выйдя из больницы, он лишь две недели спустя смог сидеть по-японски, на пятках.
— За пятьдесят лет я привык сидеть по-японски, вот так, прямо, а сидеть скрестив ноги мне трудно. В больнице я только лежал, поэтому, когда выписался, сидеть на пятках никак не мог. Такого со мной еще не бывало. Если до начала игры не научусь подолгу сидеть на пятках, беда. Изо всех сил тренируюсь, да пока не получается.
Наступил сезон скачек, которыми мастер увлекался, но у него пошаливало сердце, и после больницы он серьезно относился к своему состоянию. Тем не менее он не утерпел.
«Попробовал выехать в город, ведь это помогает готовиться к игре. Посмотришь скачки — и радостно на душе, откуда-то берутся силы — могу играть! А вернешься домой — опять слабость, будто вареный. Тогда съездил на скачки еще разок.
Теперь вроде ничто не должно помешать игре. Сегодня решили, что доигрывать начнем числа с восемнадцатого».
Эти слова мастера записал Куросаки, журналист «Токио нити-нити симбун». Упомянутое в репортаже «сегодня» — 9 ноября.
Последняя партия мастера была приостановлена в Хаконэ 14 августа и теперь, ровно через три месяца, должна была возобновиться. Приближалась зима, местом продолжения игры была выбрана гостиница «Дан-коэн» в городе Ито.
Сюсай с женой прибыл в «Данкоэн» 15 ноября, за три дня до возобновления матча. Его сопровождали бывший ученик Мурасима и секретарь Ассоциации Ява-та. Отакэ приехал 16-го.
На полуострове Идзу есть Мандариновая гора — Микан-яма, которая славится красотой, сейчас там желтели мандариновые деревья и дички-апельсины. 15 ноября было холодновато, небо затянули тучи, а 16-го заморосил дождь, радио сообщило, что во многих районах выпал снег. Однако 17-го наступила золотая осень, и в воздухе разлилась сладость. Мастер отправился на прогулку к святилищу Отонаси и пруду Дзёноикэ. Прогулки он не любил, так что этот поход был для него целым событием.
В Хаконэ перед началом партии Сюсай пригласил в гостиницу парикмахера. В Ито 17-го ноября он попросил подбрить ему усы. Как и в Хаконэ, жена мастера поддерживала ему голову.
— Хочу попросить вас закрасить мне седину, — обратился мастер к парикмахеру и посмотрел в окно на тихий послеполуденный сад.
Мастер еще в Токио покрасил волосы. Вообще говоря, красить волосы перед сражением — это плохо вязалось с Сюсаем, хотя, возможно, он занялся своей внешностью как раз потому, что в разгар партии ему пришлось слечь.
Мастер всегда стригся коротко, под ежик, а сейчас отпустил длинные волосы, сделал пробор, да еще перекрасился в черный цвет. В этом было что-то ненатуральное. На их фоне особенно бросалась в глаза его желто-коричневая кожа, обтягивавшая скулы.
Лицо Сюсая не было уже таким бледным и отечным, как в Хаконэ, но и вполне здоровым не выглядело.
Едва добравшись в «Данкоэн», я отправился навестить мастера и спросил, как он себя чувствует.
— Так себе… — безучастно ответил он. — Перед отъездом сюда я был на осмотре в больнице Святого Луки, так доктор Инада все время старался не смотреть мне в лицо. С сердцем что-то не в порядке, в плевре скопилась какая-то мокрота. Ко всему прочему местный врач нашел у меня бронхит. Простыл вроде…
— А-а…
Мне нечего было сказать.
— Старая болезнь еще не прошла, а к ней добавились две новых. Всего получается три.
Там же были люди из Ассоциации и из газеты:
— Сэнсэй, пожалуйста, не говорите ничего о своем самочувствии господину Отакэ…
— Почему? — мастер взглянул на них с подозрением.
— Господин Отакэ начнет нервничать, опять возникнут осложнения…
— Оно и верно… но скрывать как-то неудобно…
— Лучше бы вы не говорили с господином Отакэ на эту тему. Если скажете, что больны, он упрется, как в Хаконэ.
Мастер промолчал.
Если у него спрашивали, как он себя чувствует, он, нисколько не смущаясь, рассказывал о своем самочувствии кому угодно.
Мастер совсем бросил курить и перестал пить вечернюю чашечку сакэ. Он, который в Хаконэ почти не выходил из гостиницы, здесь, в Ито, регулярно гулял, старался побольше есть. Должно быть, и окраска волос была одним из проявлений его решимости довести партию до конца.
Когда я спросил мастера, что он собирается делать после окончания партии, уедет на зимний отдых в Агами, останется в Ито или еще раз ляжет в больницу, он сказал вдруг с доверительной интонацией:
— Говоря по правде, неизвестно, продержусь ли я вообще до конца… возможно, снова слягу…
И еще сказал, что доиграть до нынешней стадии и не заболеть ему удалось только благодаря привычке не обращать на свои болезни внимания.
32
В гостинице «Данкоэн» накануне игры сменили татами. Когда утром 18 ноября мы вошли туда, сразу же ощутили приятный запах свежих татами. Знаменитую доску го из гостиницы «Нарая» в Хаконэ привез Осуги. Когда мастер и Отакэ сели за доску и открыли чаши с камнями, оказалось, что черные камни покрылись легкой летней плесенью. Служащие гостиницы, включая горничных, кинулись на помощь и сообща протерли камни.
