Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта
И сказано: «Оставьте мертвым хоронить мертвых»…
Воистину так!..
…И мы с Павлом сходим с кладбища в Джимма-Курган, но которому все еще пух любви витает летает бродит из несметного Сарая Софьи-Кобылицы и Абдуллы-Онагра.
И мы с Павлом сходим с кладбища и только в нощи за нами лоснится светится маслянистыми атласными сытыми цветами миндальная роща кладбищенская, потому что она питается кормится мертвецами сытая жемчужная роща эта…
Но я люблю более худые редкие хилые нагорные наскальные рощи дальные вольные, которые вдали от кладбища цветут бедно и не светят жирными сытыми лепестками…
И я люблю кочевых голодных бедных странников-дервишей Азии одетых только текучим беглым ветром…
И ветер — их одно одеянье…
…О человек! ветр лишь не истлеет, его не возьмут моль и тля, ветр вольный кочевой лишь одно вечное вечное твое одеянье…
О дервиши Азьи Азии где вы?..
Иль сошли с земных дорог на пути небесные?..
Иль были дервишами земли а стали ангелами небес?..
Иль не стало вас на дорогах земных?..
И зачем тогда земные дороги без вас?..
Кувшины кумганы хумы без воды?..
На брегу высохших солончаковых аральских рыб арыков и рек?..
…Но мы бредем с кладбища с Павлом-Иудеем и я оглядываюсь озираюсь на кладбище ночное — и там в ночи стоит платиновая миндальная роща…
Иль там Ангел Азраил в платиновой парандже душной бродит щерится?..
Иль там роща миндальная?..
Иль там Ангел платиновый?..
Иль чудится?..
Не знаю я…
Устал я…
И Павел устал…
Есть мы хотим…
…Мы бредем с кладбища и я обнимаю Павла за тонкую ломкую сопливую шею выю…
И я обнимаю его и шея его трясется и голова его узкодынная малая птичья беззащитно-жалобно убого мелко трясется…
Он тянется ко мне, никнет, смиряется, всхлипывает…
У него на ладони горсть свежих червей…
…Друг друже дальный трепетный бывый вечный я люблю я вспоминаю тебя у врат смерти своей!..
Я весь маюсь дрожу дрожу как твоя птичья бедная святая дальная голова! да!..
— Гляди, Тимур, я набрал червей из земли свежей разрытой, когда закапывали Пасько-Корыто… Для рыбалки!..
Пойдем на Кафирнихан-реку рыбу ловить утром… Есть очень хочется!..
— Чу!.. Нет, Павел!..
Этих червей тебе Ангел Азраил насыпал щедро на открытую невинную отроческую ладонь!
Я видел, как он тайно и хищно сыпанул червей тебе в руку!..
Выброси их!..
Они посланцы Азраила!..
Брось их Паша!..
Брось — а не то они возьмут съядят тебя!..
Рано им чуять бродить по твоей юной ладони!
Рано!..
Но он не бросает.
— Черви свежие тугие лакомые — рыба любит сытых червей кладбищенских!..
Черви едят людей, рыбы едят червей, человеки едят рыб!
Вот круг, кольцо, колесо, карма, поэт!..
Значит, люди едят людей? да?..
И улыбается Павел-Иудей, святой праведник и он же фарисей!..
…Ай двояк божий человек!..
И таков иудея извечный удел?..
Но…
Есть очень хочется нам двум дрожащим ночным кладбищенским военным отрокам.
Голодно. Остро…
Тошно!..
А нощь вокруг тайная ясная древляя чудовая пахучая дремучая колодезная…
А мы сходим с кладбища в родной голодный Джимма-Курган город военный тихий родимый голодный голодный голодный…
Там люди бродят ходят по деревьям по цветущим акациям по золотарникам по карагачам по золотым по белым по алым акациям…
И едят цветы соцветья их, пчел удивленных отметая отгоняя…
И мы находим в ночи светлую перламутровую цветущую акацию на окраине Джимма-Кургана и влезаем на ветви её и ядим обрываем жуем избыточные цветы послушные влажные сладкие её…
О!.. Хорошо!..
…Акация кормилица корова военных голодных времен!..
Спасибо за твое беззащитное летучее покорное цветочное мясо млеко молоко!..
И мы кормились у твоих ночных соцветий созвездий молочных душистых соцветий сосцов!..
Спасибо древо дерево акация кормилица недвижная летучая корова без пастухов!..
И мы были пастухи дети сосунки твои…
Да…
…И ныне кто возьмет топоры иль пилы в руки неблагодарные свои?
Но берут.
…О Господи! Избавь мя от диавольского поспешания!..
Да!..
Дай колодезные неспешные отстойные глаголы бадьи ведра налитые слова!..
Дай!..
И от пьяного раздольного винограда я сойду к терпкому сухому изюму… да?..
Уж ныне не пьяны не вольны не тучны не млады слова моя?..
Но тогда!..
Но тогда тогда тогда тогда!..
Тогда в детстве моем….
…Тогда мы сходим с ночной кормилицы безымянной акации на ночную землю.
Тогда мы сходим с акации на землю и Павел плачет о предках своих.
— Тимофей! друг! Я хочу назад…
Тысячу лет назад мои предки песчаные извивные ящерицы иудеи мученики мудрецы кочевники гортанные горбоносые пришли в Бухару а теперь я хочу домой! я хочу назад!..
Шалом шалом мои забытые родимые края!..
Тимофей друже я хочу хочу хочу назад!..
Я хочу глотать пить есть пыль пахучую как сыр от соломоновых серебряных отар от гефсиманских галаадских хевронских иерихонских арамейских милых щедрых тучных сладких стад стад стад…
Я хочу изникнуть издохнуть иссякнуть задохнуться в пыли колыбельной той той той в которой был зачат!..
Тимофей друг поэт! Я хочу назад!..
Помоги мне, как помогал ты мне, когда отроки мальчишки в школе били по узкой ущербной змеиной голове меня!..
Я хочу! хочу! хочу! назад!..
…Шалом шалом Исраэл!
Шалом Ерушалаим!..
Там всякая библейская овца блеет поет как мой най!..
Там всякая овца помнит Авраама Моисея и Христа!..
Я хочу назад!
Я авраамова библейская заблудшая плакучая кочевница овца!..
Я хочу назад!..
Я хочу в Ерушалаим к Стене Плача — единственному месту на земле где сходятся встречаются на земле Тот Свет и Этот Свет, земной и загробный миры…
Я хочу плакать у той Стены у Щели у Трещины Святой Небытия!..
Да!..
Тимофей, помоги мне!..
…Да чем я могу помочь ему?..
Я только обнимаю его кургузые тунные плечи, утешаю, но он безутешен, но он отстает и уходит в ту вешнюю сырую долгую нощь нощь нощь…
…И с той нощи он исчез.
Я искал его по городу, но не нашел…
Я искал его по всем похоронам, но не было его в этих слезных убогих немых святых шествиях…
Куда ушел он с узкой головой своей и рыдалистым захлебывающимся наем?..
Куда ты ушел друг мой Пашка?..
Куда?..
Чего я искал тебя по всему городу и по всем кладбищам?..
Но через тридцать лет!..
…Но через тридцать лет я нашел я узнал тебя я услышал тебя у Западной Стены Плача в Ерушалаиме.
Ты там сидел у Стены Плача, у останков святилища Иеговы.
…И там были отроки с аравийскими многоводными слезными колодезными очами, с черно-синими пейсами, в одеждах испанских евреев.
И там были несметные допотопные добиблейские летучие птичьи старцы в новых меховых шапках поверх ермолок, и в алых бархатных халатах, и дикие пустынные верблюжьи их ноги были в белых чулках и погребальных мягких туфлях.
И они прижимались к Стене левым плечом и держали в левой руке древлие мшистые молитвенники, а правую руку простирали к златистым шелковистым высоким камням Стены, отшлифованным облизанным обкраденным мириадами губ…
И был час вечерних пятничных литаний и у Стены стоял плач! вой! вопль! огонь!..
— Ради чертогов покинутых! — павлиньим хмельным душным душным голосом пел один.
— Одинокие, сидим мы и плачем! — жалобно отвечали кричали отроки и старцы.
— Ради чертогов разрушенных!..
— Одинокие, сидим мы и плачем!..
— Ради стен ниспровергнутых…
— Одинокие, сидим мы и плачем!..
— Молим Тебя, умилосердись над Сионом!..
— Собери чад Израиля!.. Поспеши, поспеши, искупитель!..
— Да воцарится на Сионе мир и радость!
— Пусть опять расцветет жезл Иесея!..
…И там у Стены было несколько ветхих и чахлых акаций, которые так слезно так дивно мучительно забвенно так остро пряно напоминали мне голодные военные акации нашего Джимма-Кургана…
И ты там сидел лежал Павел-Пашка у Стены у святой Щели у Трещины Небытия, где сходятся встречаются однажды на земле Загробный и Земной Миры…
Ты там сидел Паша.
Я узнал тебя…
Ты там сидишь Паша…
И ты не узнал меня…
Ты стал старый Паша…
Твоя голова облысела усохла и пожелтела и теперь она стала похожа не на узкую мирзачульскую благодатную терпкую дыню а на поздний квелый желтый осенний огурец, который забыт на грядке и который никто не ест.
