Александр Крыласов - Дневник нарколога
Мальорка
Если вы хотите угодить жене, не езжайте ни в Судак, ни в Кривой Рог, ни в Алушту, ни в Алупку, летите на Мальорку. Здесь солнце выскакивает из-за горизонта, как Красная Шапочка из пуза Серого Волка, здесь у моря столько оттенков лазури, что живописец Айвазовский переворачивается в гробу, и здесь на завтрак подают шампанское. Не знаю, как вашей жене, а вам точно понравится. Леня Куприянов сам не пил (он был закодированный и под вивитролом), но с интересом наблюдал за остальными туристами. Что характерно, русские на Мальорке не напивались. Не пытались стырить бутылку шампанского и опрокинуть ее из горла, не стремились бороться на руках с первым встречным и не носились в семейных трусах по территории отеля. Наоборот, они были самыми сдержанными и вежливыми. Чудили в основном немцы, англичане и французы: купались по ночам в хлорируемых в это время бассейнах, распевали нетрезвыми голосами забористые песни и забывали на кактусах свои плавки. «Мы меняемся к лучшему, — повеселел Леня, — одеваемся заметно лучше европейцев, научились оставлять официантам на чай и даже взялись за языки. Но главное, мы достойно ведем себя на воде». Куприянов начал делиться своими наблюдениями с женой:
— Ксень, обрати внимание, совсем не видно пьяных русских рыл образца девяностых годов. Где амбарные цепи на шеях, где спортивные костюмы «адидас», где быковытые взгляды и стриженые затылки? Где, я спрашиваю?!
— Еще появятся, — усмехнулась Ксения.
— Ни за что, — Леня разгорячился, — теперь русских можно узнать исключительно по двум отличительным признакам.
— Каким? — вяло поинтересовалась жена.
— Кресту на шее и дальним заплывам, — перечислил Леня, — немцев и англичан легко опознать по устрашающим тату, разбросанным по всему телу, и трусливому купанию у самого берега. Здоровенные, мускулистые, татуированные мужики часами копошатся в «лягушатнике», где воды воробью по колено, баламутят песчаное дно и гогочут на весь остров. Посмотришь на такого: силен, как дровосек, и загорел, как Чингачгук, а зайдет в воду — квашня квашней.
— А как узнать французов? — озадачила жена.
— Скоро выяснится, — успокоил Леня.
Это действительно быстро выяснилось. Куприянов заплыл на километр от берега и ужасно собой загордился. Вдруг впереди послышалась французская речь. Черт знает, как далеко от спасительной суши резвилась и ныряла французская семейка: мамаша и пятеро ее деток мал мала меньше. Старшей дочке было около восьми лет, сыну около семи, девочкам-двойняшкам, наверное, по пять, а самому маленькому едва исполнилось три года. У него единственного на руках были надувные круги, и он предпринял робкую попытку двинуть к берегу. Маман ринулась ему наперерез, малыш захныкал. Несколько ободряющих слов — и он успокоился, с тоской посмотрел на Леню и опять забарахтался на волнах. Куприянов сначала решил высказать этой мамаше все, что она собой представляет, однако французского он не знал, да и потом, что за дурацкая русская манера лезть со своими советами, куда не просят. Может, их так и надо воспитывать, этих детей. Рассуждая на подобные темы, Куприянов доплыл до берега и стал ждать возвращения стойких пловцов. Они вернулись через два часа, когда Леня уже собирался оповещать спасателей. Малыш упал возле морских барашков и тут же уснул. В двадцати сантиметрах от воды. Матушка подняла его и отнесла к своим лежакам. Леня под впечатлением от увиденного решил позвонить домой и поинтересоваться, как ведут себя его собственные дети. Он нашел телефон-автомат и попытался набрать код, что-то не срасталось. Тут же подошел местный охранник и на хорошем русском объяснил, в какой последовательности нужно набирать код.
— Muchas grasias, — поблагодарил Леня.
— Говорите на русском, — попросил Хуан, — мне нужно чаще практиковаться.
— Вы замечательно говорите по-русски, — отвесил комплимент Леня.
— Спасибо, — расплылся в улыбке Хуан, — я свободно владею также английским, немецким и французским языками. Я историк.
— Хм-м-м, — оторопел Куприянов.
— Что я здесь делаю, хотите вы спросить? — проницательно улыбнулся Хуан. — Работу охранника я ждал два года. Это огромная удача — иметь такую должность.
Мимо них с визгом и криками пронеслось французское семейство.
— Обратили на них внимание? — поинтересовался охранник, историк и полиглот.
— Да уж, — Леня рассказал о своем заплыве и о поведении французов на воде.
— Они из Нормандии, — понимающе кивнул Хуан, — потомки норманнов.
— Кто? — не понял Куприянов.
— Норманны, или нормандцы (северные люди) — народ, сформировавшийся в результате смешения аборигенного населения Северной Франции и викингов, вторгшихся в королевство франков под началом Хрольфа Пешехода. В 911 году Карл Третий по прозвищу Простоватый уступил часть Северной Франции вождю норманнов. Хрольф Пешеход сначала превратился в Роллона, а после крещения стал Робертом. Потом норманны напали на Англию, и пошло-поехало. Ребята были очень серьезные, потомки, очевидно, им не уступают.
На следующее утро Куприянов неожиданно разругался с женой, она считала дни до отъезда, так соскучилась по детям. За завтраком раздраженный Леня даже написал стих о войне полов на салфетке. В перерывах между поеданием ветчины и сыра зачитал супруге.
Война половОна типа принцесса.
Я под панка кошу.
Она пьет витамины.
Я курю анашу.
Ей по кайфу Вивальди.
Я торчу от «Кино».
Она нежная фея.
Я тупое бревно.
Она любит лечиться.
Я здоровье гублю.
Она любит Сваровски.
Ну, а я не люблю.
Она водит машину.
Я угнал самокат.
Она чайная роза.
Я подонок и гад.
Я кручусь дни и ночи.
Она тратит все вмиг.
У нее сто нарядов.
У меня нервный тик.
Она ногти шлифует.
Я не брился три дня.
Мы придурки по жизни:
Я, мой брат и родня.
Она прется от кошек.
Я тащусь от собак.
Мы по многим вопросам
Не сойдемся никак.
Хорошо гомосекам,
Голова не болит.
Они любят, утырки,
Свой же собственный вид.
Ну, а мы бьемся в корчах.
Наши души в крови.
Мы несчастные жертвы
Разнополой любви.
— Слабенько, — поморщилась супруга, — а ты что, анашу куришь?
— Да нет, — осерчал Леня, — я и самокат никогда не угонял. Это же метафора, литературный прием, необходимое сгущение красок.
— Скукотища здесь, — скривилась Ксения, — и магазины так себе.
— Это же Мальорка, — округлил глаза Леня и перешел на крик, — Испания! Наши родители в свое время о ней не могли и мечтать! Им кроме Болгарии ничего не светило, да и то, чтобы туда попасть, приходилось стать рабом КПСС. А они не хуже нас.
— Вспомнила бабка, как девкой была, — безразлично отозвалась супруга, — и все равно мне здесь не нравится.
— Ты же сама сюда хотела! — вскипел Куприянов. — Тогда бы лучше в Черногорию поехали. За эти деньги там целый месяц можно было отдыхать.
— Черногория вообще дыра, — припечатала жена.
— Так куда же ты хочешь?
— Никуда не хочу. Домой хочу, к детям.
— Так и сидела бы дома.
— Ага, ты бы по Мальорке разгуливал, а я бы дома с детьми сидела.
За столом установилась напряженная тишина. Через три минуты Ксения тяжело вздохнула:
— Как они там, бедные, с бабушкой?
— Чего с ними сделается. Чай, не с чужой бабушкой остались, со своей, — отмахнулся Леня.
— А если она за ними не уследит?
— Уследит.
— А если они чем-нибудь отравятся?
— Не отравятся.
— Откуда ты знаешь?
— Да что с ними может случиться за какую-то неделю?
— Не нравится мне здесь, — настаивала супруга, — и ты тоже хорош, нет бы пошел, поскандалил, добился более просторного номера. Четыре звезды, а номер тесный, полотенца меняют не каждый день.
— Ничего себе ты пироги закидываешь, — возмутился Куприянов, — вы, русские девушки, совсем обнаглели. Раньше слаще морковки ничего не пробовали, а теперь даже Мальорка для вас не фонтан.
— И по телевизору показывают всего один русский канал, — наябедничала Ксения.
— Ты что, сюда приехала телевизор смотреть? — удивился Леня. — Семь дней отдохнем — и назад в Хопер.
— Какой Хопер?
— Так нашу Родину называют.
— Я, между прочим, патриотка.
— Я тоже патриот. Я же не уехать из России хочу, а всего лишь отъехать от нее на безопасное расстояние.
— Какой же ты придурок, — вздохнула супруга.
— Почему же я придурок?! — взвился Леня. — Я привез тебя на Мальорку, мы живем в четырехзвездочном отеле, который выбирала лично ты, я закодировался и теперь не пью, я день и ночь думаю, как больше заработать! И я же придурок?
