Марта Кетро - Мартовские коты. Сборник
У Серафимы дрогнули кончики ушей. «Нельзя, чтоб дети боялись», – сказала она себе и велела тихонько:
– Сходи смотреть, и потрогай.
Сонечка утопотала от телефона, но скоро вернулась с ответом:
– Шевелится чуть, бормотит.
Сима опустилась на бочок. Вдохнула, представляя печеночные котлетки, и выдохнула, подумав о Себастьяне, пытаясь таким образом поскорей вернуть душевное равновесие.
– Она как ком. Я хотела полечить – никак, уж очень, – пожаловалась Сонечка.
Серафима вдруг догадалась. Вскочила, стрелой метнулась в кухню и взлетела на подоконник. Подняла вверх сиамское личико, и его тут же омыл мертвый лунный свет, на мгновение превратив маленькую кошку в серебряного болванчика. Вернувшись к телефону, Сима приказала:
– Спи на диване. Не умрит.
Утром я проснулась от того, что Сонечка таращится на меня с прикроватной тумбочки. Захныкав, отвернулась от нее и подумала обиженно спросонок, что это ужасно – когда всю ночь в квартире раздаются какие-то постукивания, мяв-канья, приближающееся и удаляющееся клацанье когтей по паркету, и тебя то трогают за руку мягкой лапкой, то с истошной нежностью тарахтят в лицо, щекоча усами. Удивительно, до чего неугомонны эти маленькие кошки.
Скукота
Мама на прощание ткнулась своим носом в Сонечкин носишко и ушла на работу. И дома тут же началось телефонное хулиганство.
* * *– А это Филя? Драсте! – весело закричала в трубку Сонечка и почесала ушко-тряпочку.
– Ой! – приятно изумилась Филя. – А что вы за девчонка?
– А откуда вы угадали? – закокетничала Со.
Услыхав вопрос в ответ на вопрос, Филя покосилась сначала на свою мисочку, потом на дверь в ванную и осторожно предположила:
– Вы, наверно, редкая порода. Ну, такая, гор-боносенькая.
– Не, – отмахнулась Со. – Мама сказала, что вы на мою папу похожи, вот звоню разузнавать.
Филя ужасно удивилась и оскорбилась, и вдруг вспомнила, что слышала что-то про эту девчонку от хозяйкиных гостей, и даже чуяла ее мускусные ушки от одних ботиночек. Такие крошечные ботиночки, словно какие-то пинетки – одно удовольствие было валяться возле них и распевать, кружась. Успокоившись, Филя вернулась к разговору.
– Ну, я про кое-что в курсе.
– Ой! – по обыкновению заволновалась впечатлительная Сонечка. – Тайна рождения!
Если бы в гостиной у меня были часы, они в этот момент обязательно пробили бы полночь вне зависимости от времени суток.
* * *– Сказали, что твой папа был Фант, а щеки у него – божемой, – равнодушно сообщила Филя.
Торжественный бой часов ускорился, истончился и превратился в клоунскую какофонию.
– Как... И вще? – выдавила из себя Сонечка.
– Все, ага. А ты думала, чтоб что? – удивилась Филя, которой эта генетическая информация показалась исчерпывающей для любого чтящего семейные традиции кота.
– Я же хотела, чтоб я – зайчишка... – тихонько промолвила Сонечка.
Филя от неожиданности аж хрюкнула в трубку и совсем расхохоталась, представив, как это случайное «хрю» вдруг оказалось бы верным признаком того, что она, Филя, – настоящая свинья.
– Никакая ты не зайчишка! – отрезала Филя, прыгнула на кнопку и пошла лизать котят. Шестерых совершенно черных котят надо было вынимать из коробки и лизать по очереди – как почтовые марки. Та еще морока.
Вечером, когда мама с подругой вошли в квартиру, волоча за собой мешки еды, Сонечка, подслеповато щурясь, вышла из дальней комнаты им навстречу. Завидев ее, шествующую из темноты, подруга вскричала:
– Кошачок!
Сонечка тоже обрадовалась Ире, уселась пеньком перед ней и спросила, поглядывая на набитые магазинные пакеты:
– Тетеира, а ты кота принесла?
Тетя Ира ничего не ответила. Почесала Сонечке брюшко и пустилась рассказывать маме про какую-то кошку Лору, которая, позабыв девичий стыд, мчалась за котом по полю картошек. Из кухни раздался противный мамин смех и шорох целлофана. Про Сонечку забыли.
Юлия Рублёва
Истории про Джубу
История первая. Как Джуба съел килограмм шоколада
Он был еще маленьким. Мы его звали «свинья-свинья-собака», потому что он сразу, как зашел в кухню, сел задницей в миску. Кот на это выразительно поднял брови, а мы засмеялись. Вообще его звали Джуба, и был он черным лабрадором от папаши – шоколадного ретривера Макса, чемпиона России, и его родословная была с гербовой переливчатой печатью. Он был на карантине после прививок, гулять его не водили, и гадил он на газетку. Везде в доме были лужи и кучки, и мы с мужем бегали за ним с тряпкой и совочком.
У Джубы тогда были маленькие, тоненькие, острые молочные зубки. Как иголки. И вот однажды муж привез из командировки такой шоколадный кирпич – их продают в Самаре, от фабрики «Россия», килограмм чистого шоколада безо всяких примесей. Мы отгрызали от кирпича очень вкусные кусочки, и он был такой твердый, что мы его кололи ножом. В то утро я поехала за дочкой в школу, привезла ее, мы зашли на кухню – отколоть очередной кусочек от шоколадного кирпича. А кирпича нет. Совсем. Что, я могла подумать на этого собачьего младенца? Да никогда, у него же зубки как иголки, а мы штурмовали кирпич почти ледорубом. Но в шкафчиках кирпича не было, в холодильнике – тоже, да и я вот только что, полчаса назад, перед тем как уехать, откалывала еще кусочек и точно помню, что оставила шоколад на столе, на толстенной доске. Мы тупо еще потоптались на кухне, а Джуба был где-то в комнатах – ему было запрещено заходить на кухню. Я пошла в комнаты и на всякий случай посмотрела на него.
Он был в шоколаде. Уши, морда, щеки, а нос он, видимо, облизал дочиста. Я заглянула ему в пасть и под диван в поисках обмусоленного кирпича – ну не мог же он его весь слопать? Мы на четвереньках лазили под шкафами, спрашивали: «Джуба, твою мать, куда ты засунул этот брусок?» Кот ухмылялся. Я позвонила мужу. И говорю: «Мне в это не верится, но, кажется, собака съела весь шоколад». Муж деловито предположил, что собака, видимо, должна скоро сдохнуть и необходимо показать ее ветеринару. «Ну не мог он весь его слопать», – еще раз сказали мы с дочкой друг другу, еще раз повздыхали и позаглядывали под шкафы. Но во всей квартире, понимаете, не было ни крошки шоколада. Нигде. Ни осколочка. Ни пылинки шоколадной. Будто он нам приснился, этот кирпич. Только пес сильно пах шоколадом и улыбался до ушей.
Ну а потом, часа через два, он быстро и неотвратимо наложил по периметру ковра восемь аккуратных шоколадных кучек. Если шоколадом можно вонять, то это густо воняло шоколадом с легкой примесью собачьего дерьма. Кучки были вязкие, их следы с ковра не отчищались ничем, они были красивого шоколадного цвета и, скорее всего, по весу были равны утраченному кирпичу.
С собакой ничего не сделалось, ни прыщей, ни кариеса, а со мной случился приступ отвращения к шоколаду примерно на год – мне все казалось, что какой-нибудь безвинный, в обертке «Кофе с молоком» или «Бабаевский», тонко и почти незаметно попахивает собачьим дерьмом. А ковер мы выкинули.
История вторая. Как Джуба был дрессированным
У Джубы выросли новые зубы взамен молочных, он любил помойки, драться, плавать в реке и мыть лапы в ванной. Самым невинным его развлечением в ту пору было размотать все рулоны туалетной бумаги по всей квартире. Однажды он разбил все горшки с цветами, утоптал землю от комнат до входной двери, а цветы съел без остатка. Однажды они с котом (то, что кот во всем этом участвовал, больше не вызывало у нас никаких сомнений) повалили набок мешок муки, прогрызли его, всласть в ней навалялись и встретили нас белыми привиденческими боками – видимо, у них был Хэллоуин.
И мы решили пройти с ним курс дрессировки. Утром я отвозила дочь в школу, брала собаку и ехала в старинный парк на другой конец города, где на заснеженной волейбольной площадке нас поджидал дрессировщик Паша. Он вооружал меня прутиком, который я должна была издалека показывать собаке и делать угрожающее лицо. Джу-ба при виде прутика обижался и, хоть и выполнял команды, потом со мной не разговаривал. Команды были такие: «рядом!», «ко мне!», «зубы!», а еще «лежать», «стоять», «место» и «время». Про «время» я шучу. Еще «фу». Дрессировщик дрессировал меня орать командным голосом, не прибавляя при этом ругательных слов.
Через месяц показывания прутика и крика «Ко мне!» Джуба исправно приваливался к моей левой ноге, потому что был страшно ленив и предпочитал сидеть развалившись, а стоять – приваливаясь. На команду «зубы» он покорно закрывал глаза, а я поднимала ему верхнюю губу, демонстрируя воображаемым судьям отличные белые клыки и правильный прикус. Потом я подносила ему к носу вкусно пахнущий кусочек колбасы и говорила «фу!». Собака отчаянно зажмуривалась и отворачивалась, всем своим видом говоря: «Зачем ты меня так мучаешь?».
