Джойс Оутс - Делай со мной что захочешь
— По-моему, вся беда в том, что ты слишком красива, — говорила Ардис. — Сейчас в моду входят уродины. Людям приятно видеть таких же, как они сами, — кому нужна красивая девушка? Мне лично не нужна. А тебе? А кому-нибудь нужна?
— Я не знаю, — нервничая, отвечала Элина.
— В моду входят маленькие черные уродины, — с отвращением говорила Ардис. Она все ждала, что после успеха рекламы «Крема для лилейной кожи» на них посыплются предложения, но почему-то ничего не поступало. Ничего. Порывшись в одном из ящиков, которые они так и не потрудились распаковать после последнего переезда, Ардис извлекла оттуда старую ондатровую шубку Элины, из которой та выросла. Ардис благоговейно погладила мех.
— Это можно продать, как и мою так называемую «норку», — сказала она.
Элина знала, что мать винит ее в их бедах, в том, что «кливлендские сбережения», как называла это Ардис, уплывают; она видела валявшиеся повсюду нераспечатанные конверты — счета, письма из банка, — но когда она спрашивала у матери, как обстоят дела с деньгами, Ардис неизменно холодно говорила: — Наши финансовые дела тебя не касаются.
Ардис обошла со своими шубами пять меховщиков, и все пятеро называли ей возмутительно низкую дену. Она говорила: — Что?! Это же такой красивый мех!
Элина стояла и терзалась, в то время как мать спорила по поводу цены, затем швырнула ондатровую шубку Элины на прилавок и не без сарказма сказала: — Берите ее тогда задаром, сделаете из нее муфту!.. Сделаете варежки!
В конце концов она согласилась на предложенную цену, взяла несколько сот долларов и вышла из магазина.
— Ненавижу этот город, — сказала она.
Они медленно двинулись домой. Нет, не одолеть ей Нью-Йорка. Ничего ей здесь не достичь — не получить подходящих предложений позировать для себя или для Элины, не найти такого понимающего человека, как мистер Карман. И потом она ненавидит этот шум, улицы вечно ремонтируются, дома сносят, землю заравнивают, закладывают новый фундамент, стучат пневматические молотки, грохочут краны, вечно гудят автомобили. И, однако же, уезжать ей не хотелось. Ну, куда она поедет? Там, в Питтсбурге, у нее осталось несколько родственников — «они и твои родственники, Элина, но им еще хуже, чем мне, так что это отпадает». Она хорошо знает Югавленд, у нее есть там друзья, и, по всей вероятности, она могла бы получить хорошую работу… но Кливленд тоже отпадает.
— Ты могла бы получить постоянное место — попытаться поступить на обычную работу, — неуверенно сказала Элина.
— Я иной раз так жалею, что не поехала в Чикаго, — сказала Ардис. Они постояли какое-то время, дожидаясь лифта, наконец, отчаявшись, пошли по лестнице к себе на седьмой этаж. — Но одна мысль, что он станет лапать меня, была мне отвратительна… Единственное, чего я не выношу, — сказала она, — это когда меня лапают. Такая тощища, такая скукота. Тебе это тоже не понравится. Стараешься думать о чем-то другом, а не можешь. Мужчины — они как машины, как стиральные автоматы, которые запрограммированы на определенный цикл, одно следует за другим, все заранее известно и все так скучно… Женщины, у которых нет воображения, которые не могут придумать для себя ничего лучшего, возможно, и мирятся с этим, но не я.
Элина смущенно слушала и молчала.
Когда они вошли в квартиру, она снова застенчиво сказала:
— У одной моей знакомой девочки в школе… ее мама работает… Она…
— Приготовь-ка нам кофе, душенька, — сказала Ардис.
Она села за столик с пластмассовой крышкой, который стоял в нише гостиной; она нетерпеливо забарабанила по крышке своими длинными серебряными ногтями.
— А, черт, — сказала она, — надо было мне купить дом, пока были деньги. За тридцать — сорок тысяч можно было купить вполне приличное местечко в каком-нибудь дурацком городишке Пенсильвании или в Огайо, будь он проклят, ну, зачем, черт бы меня подрал, понадобилось мне ехать в Нью-Йорк? У меня были такие грандиозные планы… Но почему же ничего не вышло?
Она взяла журнал мод, рассеянно перелистала его и отшвырнула.
Когда Элина села напротив матери, Ардис вдруг спросила:
— О чем ты думаешь, Элина? У тебя такое странное выражение лица.
— Ни о чем, — сказала Элина.
— Нет, ты о чем-то думала. О чем? Ты не хочешь, чтобы я знала?
— Нет. Я не помню. Ни о чем.
— О том, что я говорила про мужчин?.. Об этом?
Элина виновато вздрогнула.
— Нет.
— Да, — сказала Ардис. — Я ведь умею читать твои мысли.
— Ты не можешь читать мои мысли, мама, — сказала Элина.
— Вот как?
— Мама, это же невозможно, — сказала Элина с нервным смешком.
— Так вот: ты думала о мужчинах… и о мистере Кармане. Тебе он нравился, да? Он был добрый, он мне тоже нравился… Он был очень добр к нам обеим. Такие, как он, мужчины существуют, Элина, — все дело в том, чтобы найти их… Элина, а ты веришь в Бога? В школе вам говорят о Боге?
— Нет.
— Ну, а ты веришь в Бога?
Элина медлила.
— Я не знаю… А ты веришь в Бога?
— Если я скажу — да, что тогда?
Элина рассмеялась.
— Тогда, может, и я поверю.
— Ну, так успокойся. Я не верю ни в Бога, ни во что другое. — Она медленно поднесла чашечку с кофе ко рту, задумчиво глядя на Элину. — Я верю в удачу. В везение и невезение. Это ведь, наверно, все равно как ни во что не верить, да?
— Может быть, — опасливо согласилась Элина.
— Я считаю, что жизнь — это эксперимент, — сказала Ардис. — Каждый человек экспериментирует и проверяет, насколько он может продвинуться. А ты как считаешь?
Элина кивнула. Она решила, что, пожалуй, с этим можно согласиться.
— Но если я скажу тебе, что надо верить в Бога, в Библию и во все прочее, ты станешь верить, да? — спросила Ардис.
— Я не знаю.
— Станешь? Если я тебе докажу, что надо верить?
Голова у Элины шла кругом.
— Да. Если ты мне это докажешь…
— Что ж, я могла бы, если б захотела.
Элина кивнула. Все плыло у нее перед глазами.
— Ты очень милая девочка, Элина, — сказала Ардис. — Не расстраивайся, что ты не стала моделью — я думаю, это не твоя вина, по-моему, все дело в этом городе: слишком тут много народа. Ты же пыталась. И ты еще не поставила на этом точку. Я придерживаюсь такой философии: человек не должен считать себя неудачником, пока он жив. А когда он умрет, — не все ли равно? Мы такие, какими мы себя задумываем, мы сами себя делаем; есть женщины, которые предоставляют это мужчинам: чтобы мужчины делали их, выдумывали, влюблялись в них, сами же они не в состоянии себя придумать, — но только не я, меня никто не придумывал, я сама себя сделала. Я знаю, кто я. Я знаю и кто ты. И обе мы с тобой преуспеем, не волнуйся, — весело добавила она. На глазах у Элины Ардис преображалась, становилась моложе, губы ее раздвигались в улыбке, улыбке такой неожиданной. Элина в изумлении смотрела на мать. — Так что, душенька, я учту твой разумный совет и найду себе работу. Как ты изволила выразиться — постоянную работу. Обычную.
— Работу?..
— Да. А что тут такого?
— Я… мне казалось, что ты меня не слышала.
— Я все слышу, — сказала Ардис.
На другой день Элина вернулась из школы без четверти четыре и обнаружила на столе записку: «Возможно, буду поздно, возможно, преподнесу тебе сюрприз». Она улыбнулась. В квартире было очень тихо, очень пусто. Она сразу села за стол и сделала уроки, радуясь, что ей не мешают. Затем вымыла голову. Посмотрела на часы — еще только шесть. Она сама приготовит себе ужин, поест одна; ей не придется слушать Ардис, ее подтруниванья, подкусыванья, бесконечные вопросы. «О чем ты думаешь? О чем ты вечно думаешь? Что это у тебя на лбу — не прыщ?»
В квартире было тихо, покойно, и Элина прошла в переднюю комнату, посмотрела в окно. Зазвонил телефон, но кто-то ошибся номером — звонила женщина, голос у нее был нетерпеливый. Элина подумала было позвонить какой-нибудь девочке из своего класса, но не могла решить — какой: у нее не было близкой подружки, вообще не было подруг. Она считала, что девочки относятся к ней хорошо, Однако настоящих подруг у нее не было…
Есть одной ей не хотелось, но она все же отыскала кое-что в холодильнике — баночку йогурта, немного картофельного салата, который она приготовила ко вчерашнему ужину. За едой она снова обратила внимание на то, как тихо в квартире, как громко стучит ее вилка по тарелке. Где-то был включен телевизор — очень громко, должно быть, прямо у нее над головой.
Немного спустя она принялась расчесывать волосы — расчесывала она их медленно и методично. И даже полуобернулась — ей показалось, что мать стоит в дверях… «Вычисти щетку, когда кончишь причесываться», — сказала бы мать.
Вечер она провела у телевизора, в ожидании. То и дело в голове проносилась тревожная мысль — а что, если мама не вернется? В одиннадцатичасовых новостях была показана молодая женщина, убитая днем в своей квартире на 58-й улице Западной стороны. На нее напали, потом задушили.
