Григорий Ряжский - Люди ПЕРЕХОДного периода
— М-да-а, как забыть такое… — раздумчиво согласился брат Петя, — я тогда ещё, помню, кроме нашей обоюдно кровавой клятвы загадал отдельную, свою: чтоб ты опередил меня по улёту вознесения, а я бы твою весточку снял и пользовался ею до самого конца, уже при полном бесстрашии от факта смерти физического тела. Теперь, я так думаю, уже можно сказать об этом, теперь уже не стыдно — не на первом мы с тобой обороте, поди.
— Не на первом… — одобрительно согласился Паша, — на первом я бы ещё подумал, идти с тобой на второй или просить у Магды другого нижнего себе в напарники, хоть младшего из посланников, хоть какого, а хоть вообще со стороны, лишь бы не с тобой, братан.
Оба помолчали. Наверное, каждый во время этой недлинной паузы мысленно представил себе картину, как бы он поступил, если б такое откровение имело место ещё на первом обороте.
Я решил прервать затянувшееся молчание и задать актуальный для себя вопрос. Тем более что уже всё больше и больше начинал вникать в суть этого сверхпланового урока изучения кодекса поведения на новом месте.
— А повлиять можно? — озадачил я обоих, закинув в виде новой темы то, что никак не давало мне расслабить собственную оболочку до состояния свободно обтекающей её хламиды. — В том смысле, чтобы чего-нибудь предпринять отсюда, и твоему параллельному реально сделалось лучше? В любом отношении, не в материальном, разумеется, скорее что-нибудь из области душевного свойства, коль уж он остался в этом смысле ни с чем. Или защитить, скажем, как-то, уберечь, упредить любое дурное. Да просто, в конце концов, донести туда, вниз, что это всё не сказки, чтоб знали, что такое хорошо и как бывает плохо. И были вечно настороже. Я вот, к примеру, не был настороже и поэтому такого успел наворотить, что если всё собрать вместе, то даже отсюда неприятно лишний раз об этом вспоминать, если настроиться на волну памяти.
— Так отсюда — особенно, — вздёрнулся Паша, лишний раз, как видно, припомнив нечто из личного прошлого. — Отсюда куда как видней, брат ты мой. А вообще, не вопрос, — с убеждённостью, достойной авторитета, выпущенного под взятый у бюджета невозвратный кредит, добавил он. — Повлиять — как два пальца обверзать, говоря понятным языком воли.
— Это как же, интересно, ты туда теперь повлияешь, Пашуня, — оберегами, что ли? — не согласился архангел-близнец.
— Это какими оберегами? — заинтересовался я. — А тут что, оккультная атрибутика тоже в ходу, как там у нас? То есть как у них, у наших параллельных?
Надо сказать, пацаны эти нравились мне всё больше и больше. Наверняка само небо так удачно распорядилось, чтобы встречать меня отправилась именно эта парочка. Местное небо — в паре, наверное, с этой мутной Магдой, хоть и не православной и без внятного по прошлой жизни статуса. Если так, то и ей пускай будет теперь моя попутная благодарность.
— Какими? — Паша закатал широкий рукав хламиды по самый плечевой сустав и ткнул пальцем в предплечье. — Смотри, Гер, чего видишь?
— Пусто, — пожал плечами я. — Ничего, чистая поверхность по типу кожной оболочки.
— Вот именно! — с победной интонацией произнёс отлетевший зэк и раскатал рукав обратно. — Чистяк, как на шалмане после ментярской зачистки. А раньше тут наколото было «SS», размером с безымянный щипа́шц. Означает на бывшем блатном жаргоне «Сохранил Совесть». Она и теперь у меня имеется, моя наколочка, только на параллельном осталась, на Паштете. Думаю, на раз обережёт, если снова грянет гром небесный.
— А у меня — «СЭР», — двинул вперёд плечом Петро. — «Свобода Это Рай». Как знал, наколол с опережением расписания. — Он хмыкнул и типа пошутил: — Знаешь, мы когда с Пашкой в утробе у мамки нашей на одном яйце чалились, я ещё тогда у него поинтересовался, по-братски, — есть ли, мол, жизнь после родов, братишка, как думаешь? — Он кивнул на брата в ожидании одобрения своим словам и, получив в ответ нужный жест, закончил мысль: — А Павло отвечает, что, мол, не знаю, братан, никто после родов, говорят, обратно ещё не возвращался.
Оба они заржали, едва удерживая равновесие, чтобы не завалиться на песок. Отсмеявшись, Пётр резко погрустнел, настроение его так же быстро сменилось, он сумрачно покачал головой и, демонстрируя лёгкую обиду, пробормотал:
— Вот обретаемся тут, обороты себе высиживаем, а про наших вообще не в курсе. Понимаешь, какое дело, — он ткнул меня в плечо, — мы же с Пашкой извелись просто, потому что ну никак не догоним насчёт — когда обездушенным на зоне заделаешься, то чисто зверь станешь, без понятий и справедливости, и в окончательный беспредел метнёшься, в полное отрицалово? Или ж, наоборот, пресмыкать начнёшь да шестерить, так что любой баклан враз тебя опетушит, и будешь после в душняке с дырявой ложкой у параши канифолиться да верзовозку свою кому ни попадя подставлять. Нормально это, скажи?
Я не знал, что на это ответить, и потому промолчал, преданно глядя ему в глаза. Собственно, никакого ответа он от меня и не ждал. Да и сам я уже понял, что такой удобный пацан, как я, — для них обоих лучший вариант выговориться, избавившись от попутного навара, накипевшего за всё время тутошнего обитания. Темы были разные, возникали довольно спонтанно, шли одна за другой практически без перерыва и не обязательно, что по пути следования выстраивались в строгий семантический ряд. Главным во всём этом было для меня — усечь и не прохлопать чего-либо важного, ценного, определяющего моё персональное будущее на этой земле. То есть — в этом надземном пространстве предварительного обитания. Я подумал об этом и сам же удивился собственной мысли; раньше я никогда не мог бы себе представить, что, оказавшись в этих далеко не смертельных условиях выживания, проявлю подобные чудеса выдержки, терпения и послушания в отношении чёрт знает каких посланников, пускай даже имеющих статус третьего оборота.
Тем временем Пётр продолжал изливать наболевшее:
— А вообще, понимаешь, всё тут так стерильно, всё как бы из ничего, всё какое-то нетвёрдое, не пахучее, не земное, что даже, грех сказать, жалкую козюлю в носовой оболочке скатать не из чего. Плююсь вон, и то чисто на рефлексе, одним пустым звуком, вообще без слюны. Но если зайти с другой стороны, то есть и натурально доброе, полезное, да только вот приложить негде, нет этому никакого практического применения. Понимаешь, там мы были разные, совсем: один, скажем, — такой, а другой — вообще ему обратный; так у нас с Павлухой с самого начала пошло, хоть и близнецы, но в какой-то критический момент сбой однояйцевой программы произошёл, то ль на рыбалке, то ли сразу после неё. И пошло-поехало.
А тут, как попали, сразу всё выровнялось. Стали одинаковыми, и не только на саму личность, но и внутри характера каждой оболочки. Ржём себе одним и тем же шуткам, кручинимся, если что, тоже похоже, ненавидим если, то с равной лютостью, хоть и некого, ну и добра желаем всем по-равному, хоть и не часто случай такой выпадает. Если уж на то пошло — всё больше такое по нынешней службе происходит, а не по само́й нутрянке.
Он сцедил нечто через зубы в сторону, и на этот раз я уже чётко успел заметить, что и на самом деле никакого следа от плевка нигде не осталось — как не было и самого пролёта любой жидкообразной субстанции в направлении песчаной пыли.
— А вообще, парень, всё более-менее нормальное начинается только после Входа, — сменив тему, Паша перехватил братову повествовательную инициативу. — Там, говорят, и пахнет всяким, и вообще бывает, что так могуче ароматит, что прям святых выноси, никакая «шанель» по силе духа рядом не стояла. А уж про зелёное любое, травное, разное приятное на ощупь оболочкой и остальным, об этом даже говорить не приходится — всего полно, только успевай пробовать и наслаждаться. Желудок, правда, по-любому не заработает, не дождёшься, но зато того, чем напитаешься, хватит не жуя. Деревья, кстати, обильно имеются, семена вокруг себя пускают плодовые. Растёт не хуже бывшего Черноземья: посох ткнёшь — тут же зацветёт и уже заколосится, зуб даю.
— Это вам Магда так про все дела описала? — я решил уточнить картину предстоящего рая серией наводящих вопросов. — А что она, к примеру, про воду говорила, про водоёмы разные, про рыбалку, например? Есть там это всё у них, будет?
— Ну море, это ты уже тут получишь, на третьем обороте, согласно третьему дню творения, если первые два нормально отстоишь, — включился в разговор Пётр. — Мы, правда, с Пашкой так до него покамест и не добрались, но ничего, живы, как видишь, и так не пересохли без мокрого, всё путём.
— А если тебя рыбы интересуют, в любом виде, так это ты добейся сначала перевода на пятый оборот. Рыб-то Высший только на пятый день организовал, раньше ему, наверно, не надо было. Рыбу любишь, что ли? — сочувственно поинтересовался Павел. — Я и сам стал бы, наверно, рыбак, если б только нас с братухой с самого начала в другую реальность не утащило.
