Юстейн Гордер - Таинственный пасьянс
На обочине росли высокие пальмы с гроздьями жёлтых плодов величиной с апельсин. Под одной из пальм стояла телега, наполовину наполненная этими жёлтыми фруктами. Она напоминала телегу, на которой отец в Любеке обычно развозил хлеб. Разница была лишь в том, что в эту стоящую под пальмой телегу была запряжена не обычная лошадь. Здесь тягловой силой служили эти шестиногие животные.
Только подойдя совсем близко к телеге, я увидел сидящего под пальмой карлика. До того, как он обратил на меня внимание, я заметил, что у него на форме всего один ряд пуговиц — их было пять. В остальном его форма ничем не отличалась от формы его сородичей. Все карлики, которых я видел до сих пор, имели одну общую черту — их круглые головы были покрыты густыми каштановыми волосами.
— Добрый вечер, Пятёрка Треф! — сказал я.
Он бросил на меня равнодушный взгляд.
— Добрый ве…
Замолчав посреди фразы, он уставился на меня.
— Повернись ко мне спиной, — сказал он наконец.
Я повиновался, а когда я снова оглянулся на карлика, он чесал в затылке двумя пухлыми пальцами.
— Вот неприятность так неприятность! — вздохнул он и развёл руками.
Через мгновение с высокой пальмы упали два плода. Один — на колени Пятёрке Треф, другой чуть не угодил мне в голову.
Я порядком удивился, когда через несколько секунд с дерева спустились Семёрка и Девятка Треф. Кажется, я познакомился уже со всей честной компанией, подумал я.
— Мы хотели попасть в него, — сказал Семёрка.
— Но, когда мы уже прицелились, он отошёл в сторону, — сказал другой.
Они уселись под пальмой рядом с Пятёркой.
— Хорошо, хорошо, — сказал я. — Я вас прощаю. Но за это вы должны ответить на несколько простых вопросов. А не ответите, я вам всем сверну головы. Ясно?
Мне удалось испугать их настолько, что они онемели. Я по очереди посмотрел в глаза каждому. У всех были одинаковые тёмно-карие глаза.
— Итак, кто вы?
Они по очереди поднялись, и каждый произнёс свою бессмысленную фразу:
— Пекарь хранит сокровища, привезённые с загадочного острова, — сказал Пятёрка.
— Картам открыто будущее, — сказал Семёрка.
— Только Джокер во всей колоде понимает, что это мираж, — сказал наконец Девятка.
Я покачал головой.
— Благодарю вас за эти сведения, — сказал я. — Но всё-таки кто вы?
— Трефы, — тут же ответил Пятёрка. Очевидно, он серьёзно воспринял мою угрозу.
— Это-то мне ясно, — сказал я. — Но откуда вы взялись? Упали с неба или выросли из земли, как обычный клевер?
Они быстро переглянулись, и Девятка Треф сказал:
— Мы из этого селения.
— Вот как? И сколько же таких земледелов, как вы, живёт там?
— Нисколько, — ответил Семёрка Треф. — Я хотел сказать — только мы. У нас нет двух одинаковых.
— Понятно, этого нельзя было и ждать. Но сколько всего земледелов живёт на этом острове?
Они опять быстро переглянулись.
— Идём! — сказал Девятка Треф. — Он бит.
— Но разве нам разрешено его бить? — спросил Семёрка Треф.
— Я имел в виду, что мы уходим.
С этими словами они бросились в телегу. Один из них ударил белое животное по спине, и оно пустилось галопом, насколько ему позволяли его шесть ног.
Никогда в жизни я не испытывал подобного бессилия. Конечно, я мог бы их остановить. Я мог бы, если на то пошло, свернуть им головы. Но ни то, ни другое ничего бы мне не объяснило".
ДВОЙКА ТРЕФ
…он помахал двумя билетами…
Первым, о ком я подумал, проснувшись в маленьком номере венецианского отеля, был Ханс Пекарь, встретивший странных карликов на загадочном острове. Я вытащил из кармана штанов, лежавших у меня в ногах, лупу и книжку-коврижку. Но только я зажёг свет и приготовился читать, папашка издал львиный рык и тут же проснулся; он просыпался так же мгновенно, как засыпал.
— Мы пробудем в Венеции целый день, — зевнув, сказал он. И вскочил с кровати.
Мне пришлось под одеялом, незаметно, снова прятать книжку в карман штанов. Ведь я обещал, что всё, написанное в ней, останется тайной между мной и старым пекарем из Дорфа.
— Ты играешь в прятки? — спросил папашка, когда я, спрятав книжку, вынырнул из-под одеяла.
— Я смотрю, нет ли здесь тараканов, — ответил я.
— И для этого тебе понадобилась лупа?
— А может, они ещё дети, — объяснил я.
Признаю, это был глупый ответ, но ничего лучшего я с ходу не придумал. На всякий случай я прибавил:
— Кроме того, кто знает, возможно, здесь живут тараканы-карлики.
— Вот именно, кто знает, — согласился папашка и скрылся в ванной.
Отель, в котором мы остановились, был такой маленький, что в нём даже не подавали завтрака. Нас это вполне устраивало, потому что ещё накануне мы нашли уличный ресторан, где можно было позавтракать с восьми до одиннадцати.
На Большом канале и его широких набережных было очень тихо. В ресторане мы заказали апельсиновый сок, яичницу, гренки и апельсиновый джем. Этот завтрак за всю нашу поездку был единственным исключением, подтверждавшим правило, что завтракать всегда следует дома.
Во время еды папашке неожиданно пришла в голову замечательная мысль. Сперва он сидел с остановившимся взглядом, и я уж было подумал, что нас опять преследует карлик. Потом папашка сказал:
— Посиди здесь, Ханс Томас. Я вернусь через пять минут.
Я так и не понял, что именно ему нужно, но подобное с ним уже случалось. Если папашке что-то приходило в голову, остановить его было невозможно.
Он скрылся за большой стеклянной дверью. На другом конце площади. Вернувшись, он первым делом молча доел свою яичницу, потом показал на дверь, в которую только что заходил.
— Что там написано на вывеске? — спросил он у меня.
— Ыртап-Анокна, — прочитал я справа налево.
— Да, Анкона-Патры.
Папашка обмакнул гренку в кофе и сунул её в рот. Не знаю, как ему удалось удержать её во рту, потому что губы его растянулись в широкой улыбке.
— И что дальше? — спросил я. Оба эти слова казались мне одинаково греческими, независимо от того, как я их читал, справа налево или слева направо.
Он посмотрел мне в глаза.
— Ты никогда не был со мной в море, Ханг Томас. Ты никогда не ходил под парусами.
Он помахал в воздухе двумя билетами и продолжал:
— Негоже старому морскому волку объезжать Адриатическое море на автомобиле. Больше мы с тобой не будем сухопутными крабами. Мы погрузим свой "фиат" на борт большого судна и поплывём в Патры, которые находятся на западном побережье Пелопоннеса. А оттуда до Афин нам останется всего несколько миль.
— Это случайно получилось?
— Чёрт подери, конечно случайно, — ответил он.
Предчувствуя, что скоро снова окажется в море, папашка не стеснялся в выражениях. Из-за этих изменившихся обстоятельств мы пробыли в Венеции не целый день, потому что теплоход в Грецию уходил из Анконы в тот же вечер, а до Анконы было почти тридцать миль.
Единственное, с чем папашка пожелал познакомиться до отъезда из Венеции, так это со знаменитым венецианским стекольным искусством.
Чтобы расплавить стекло, требуются открытые печи. Опасаясь пожаров, венецианцы перенесли стекольную промышленность на один из островов за пределами города. Это было сделано ещё в Средние века. Сегодня этот остров называется Мурано. Папашка настоял, чтобы мы поехали на парковку на этом острове. Нам оставалось только забрать в отеле свои вещи.
В Мурано мы первым делом посетили музей, в котором были выставлены предметы из стекла всех цветов и фасонов, произведённые за несколько столетий. Потом увидели, как стеклодувы выдувают из стекла кружки и чаши прямо на глазах у туристов. Всё произведённое там после выставляется на продажу, но папашка счёл, что эту деловую часть нашего пребывания в Мурано мы предоставим богатым американцам.
Со стеклодувной фабрили мы на моторной лодке, выполнявшей функции такси, вернулись на стоянку и в час дня были уже на шоссе и катили в Анкону, лежавшую в тридцати милях к югу от Венеции.
Дорога шла вдоль побережья, папашка сидел и насвистывал, наслаждаясь тем, что у него перед глазами всё время находится морская стихия.
Случалось, мы ехали по гребню холма, откуда открывался особенно красивый вид на море. Тогда папашка останавливал машину и начинал отпускать комментарии по адресу парусных и торговых судов, находящихся в поле зрения.
