Анна Козлова - Все, что вы хотели, но боялись поджечь
Я выходила из дома и не помнила, зачем я вышла? Что мне нужно?
Я возвращалась в квартиру, матеря себя на чем свет стоит, и уже в лифте вспоминала, что дома нет хлеба. Я снова спускалась вниз, шла по направлению к магазину и покупала там все что угодно. Сгущенку, спрайт, сливочный сыр, журнал «ОК», но только не хлеб. Я забывала о хлебе. И эта херня повторялась изо дня в день, из часа в час, из минуты в минуту. Мой разум спал, мое тело пыталось сделать вид, что все нормально и жизнь продолжается. Хуево, но продолжается.
Без хлеба, без молока, без стирального порошка и «Калгона» я прожила до середины лета. Единственным, что я не забывала покупать, были сигареты. Даже алкоголь не мог с ними поспорить, потому что, иногда выпив оставшегося после визита шокированной моим состоянием подруги вина, я выходила в мир с целью купить еще алкоголя, но тут же об этом забывала и часами бродила по улицам с наушниками от айпода в ушах. Я даже не могла осознать, что страдаю, что мне плохо. Я этого не чувствовала. Мне просто казалось, что мой внутренний процессор выбрал режим тотальной экономии энергии, чтобы не сгореть.
15 июля я, как всегда, пришла с работы домой, помылась и включила телевизор. В этот момент в дверь позвонили. Я открыла, даже не посмотрев в глазок. Зачем это нужно? Если ко мне ворвется психопат и порежет меня на куски, наступит хоть какое-то разнообразие.
Но вместо психопата ко мне ворвался Гриша. Он прижал меня к стенному шкафу, шепча традиционный набор фраз: «Я больше не мог терпеть», «Я люблю тебя, Саша, люблю», «Как я по тебе скучал, как я тебя хочу», «Ты — моя единственная», «Все, малыш, прости, этого больше не повторится», «Я понял, что я не могу без тебя жить».
И отодрал меня прямо в прихожей.
С собой у него, помимо эрекции, оказались две бутылки французского вина. Мы пили вино прямо в постели, я все время отворачивалась, чтобы не заплакать, а он плакал в три ручья. Выяснилось, что Гриша несчастен и с женой, и на работе. Ему меня не хватает. Он думал, все, что между нами было, — обычная фигня, только секс, но события последних месяцев заставили его изменить свое мнение. В ответ ему и полбутылке красного вина я, захлебываясь, рассказала, как тоже страдала. Он предложил мне прямо завтра позвонить в какую-нибудь говенную туристическую фирму и заказать тур на двоих куда угодно. Чтобы просто побыть вдвоем. Посидеть на пляже, попялиться на закат, попить круглосуточного бухла системы all inclusive.
— Ты хочешь поехать со мной отдыхать? — спросила я, целуя его в губы.
— Да, — ответил он, тоже целуя меня.
Наутро он своего мнения не изменил, и мы забронировали тур в Египет. На двоих. По системе all inclusive.
Когда у него случалось плохое настроение, он меня поучал. Он нарочно задавал мне вопросы, на которые я не знала ответа, а потом с брезгливым участием качал головой. Это означало, что мне удалось в очередной раз его поразить. Своей дремучестью, тупостью и необразованностью. Своим детством.
— Ну а что тут, собственно, удивляться, — говорил он в стотысячный раз, — когда я увидел на тумбочке, сколько там, я забыл, сто, что ли, романов Дарьи Донцовой, о чем вообще может идти речь?
— Я иногда просто хочу отдохнуть умом, — оправдывалась я.
— А ты не отдыхай, не отдыхай умом, Сашенька, — отвечал он, — ты им работай хоть немного.
— Я не дура, — огрызалась я.
— Конечно нет. Ты — набитая дура!
— Если я чего-то не знаю, не надо меня унижать.
— Чего-то?.. Ты вообще ничего не знаешь, тотально ничего не знаешь.
— И что теперь?
— Да ничего, — он пожимал плечами и тут же щелкал меня по лопаткам, — ну, не сутулься, Саша, ты же красивая девица, чего ты согнулась, как вязальный крючок?
— На себя посмотри.
— Что ты сказала? — он даже наклонялся ко мне, чтобы лучше расслышать.
— Ничего.
— Нет, ты произнесла какую-то фразу. Пэтэушницы советского времени. Повтори, пожалуйста.
— Я сказала: на себя посмотри. Тебе по буквам?
Он внимательно смотрел на меня, слегка прикусив нижнюю губу.
— Нет, — говорил он наконец, — не надо, хватит уже с меня на сегодня.
И я взрывалась.
— Ты сам меня доводишь! — кричала я, вцепившись ему в рукав. — Если у тебя плохое настроение, я не обязана все это слушать! Ну, если я такая дебилка, то не встречайся со мной, пошли меня на хуй! Чего ты стоишь, скажи еще, что я — истеричка!
— Это правда.
— Знаешь еще что — правда?
Он молчал несколько секунд. Потом отворачивался, искал по карманам сигареты.
Я давилась слезами, тоже от него отворачивалась. Он замечал, что перегнул палку, и пытался меня развернуть. Я вырывалась.
— Извини, — говорил он, — правда, извини.
Я кивала.
Он становился ласковым и спокойным, рассказывал мне интересные истории, шутил. Я слушала его, изредка перебивая какой-нибудь тупостью. Например, если все это происходило за столом, я сворачивала листик салата, потом надкусывала, показывала ему и говорила:
— Смотри, какая у меня розочка получилась.
Он смотрел:
— Хорошая.
У всех есть недостатки, а у него из них можно было высаживать сады. Честно говоря, он был стареющим похотливым ублюдком, но мне было с ним хорошо. Вернее, я просто не могла без него, он был мне нужен. Когда мы сидели у меня дома на кухне, пили вино, я сворачивала розочки из салата, а он читал мне стихи расстрелянного в 1937 году Николая Олейникова, я чувствовала, что абсолютно, бесповоротно счастлива. Я знала, что даже в одной постели, под одним одеялом, тесно соприкасаясь кожей, я все равно никогда не сумею им насытиться. Рядом с ним мне его не хватало. Мы смеялись, он гладил меня по руке, иногда (после мощного скандала) он становился совершенно расслабленным. И я почему-то тоже. Я шла в душ, мы ложились, переплетались, целовались. Мы трахались, шептались, у меня на губах была его слюна, его запах, я лежала с закрытыми глазами. Потому что все, что он делал со мной, казалось прекрасным.
И когда он кончал (я всегда раньше), мы соприкасались мокрыми лицами, я говорила ему заплетающимся языком:
— Гриша, я люблю тебя, никогда, никто меня так…
Он прикрывал мой рот ладонью:
— Я не верю ни единому твоему слову.
Разлука с любимым, конечно же, обостряет любовь к нему. И думаешь только об этом. Странным образом те горячие точки ваших отношений, те «непреодолимые противоречия», из-за которых вы расстались, забываются. Но никуда не исчезают. Стоит только переспать спустя пару месяцев тоски, как вот оно все разом и вылезает. И, как говорится, снова — здорово, что мы будем делать с этим теперь?
Гриша туманно намекнул, что с женой все совсем хреново и он увез от нее свои вещи первой необходимости. Я даже не спросила куда. И к кому. На это не было времени. Мы разбежались, чтобы встретиться завтра в такси, которое помчит нас в аэропорт Шереметьево. Где мы наверняка станем пить пиво в какой-нибудь кафешке, шататься по duty free, целоваться в общем зале ожидания на привинченных к полу креслах и смотреть кино в одних наушниках по моему лэптопу.
— Слушай, Саша, я давно хотел задать этот вопрос, — сказал Гриша, когда я запрыгнула в такси, — а почему ты все время выглядишь и одеваешься как последняя блядь? Ты считаешь, что это делает тебя привлекательнее? — Он отвернулся к окну.
Я была в джинсах, сабо на максимум десятисантиметровом каблуке и в облегающем топе.
Этот момент напомнил мне начало моего жизненного конфликта с мамой. Я могла уступить и не уступить. У меня был выбор.
В моих мозгах, как над дверью операционной в сериале «Скорая помощь», пульсировала огромная красная лампа. Я не видела, что на ней написано, но я четко знала, что я ни в чем перед ним не виновата. Видимо, так устроен этот мир, что любое перерождение начинается со слов: «С меня хватит!» — и не думаю, что у Иисуса Христа была другая мотивация.
— Чего молчишь? — Гриша ко мне повернулся. — Или, может, ты хочешь сказать, что ты для меня небезопасна?
Я по-прежнему молчала. Таксист тактично перевел радио с новостей на песню о любви.
— Я могу сказать тебе только одно, — сказала я спустя несколько минут, — я не позволю тебе надо мной издеваться и ставить под сомнение меня как женщину. Я понимаю, что это тебя больше всего бесит, но больше никогда в этой жизни ты мне не скажешь, что после тридцати у меня отвиснут сиськи, что во Франции в пип-шоу есть услуга «побрейте свой лобок», что я ни на что не гожусь в постели и что я для тебя небезопасна.
Он хмыкнул.
— Интересно, какого хуя я еду с тобой в Египет?
Я пожала плечами.
В Шереметьево мы прибыли под конец регистрации на рейс в Хургаду. Общая нервозность пассажиров этого рейса как-то смирила нас друг с другом, и после прохождения паспортного контроля Гриша пригласил меня в ресторан, где мы довольно быстро напились виски, смешанным с кофе. Курить разрешалось только в особых зонах, и мы бегали туда по очереди, чтобы не тащить все пакеты из duty free. Перед самой посадкой, когда мы все же выбрались из кафе, он сказал:
