KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Современная проза » Артур Соломонов - Театральная история

Артур Соломонов - Театральная история

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Артур Соломонов, "Театральная история" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Она войдет в театр, окажется перед лицом Сильвестра… Ей вдруг представилось, что великий режиссер аплодирует ей. Лично. И публично. Наташа почувствовала, как ее словно поднимает ввысь, как по всему телу жгучим холодом разливается восторг. Не в силах совладать с собой, она крепко обняла Сашу. Поцелуи поскакали по губам, по щекам, достигли шеи. Наташа благодарила его молча, но деятельно. Он, счастливый ее внезапной радостью, подхватил ее на руки и понес в комнату. Нес бережно, но едва положил на постель, нежность уступила страсти.

Вскоре они лежали рядом обнявшись. Недавняя ссора, как казалось Саше, произошла в какой-то другой жизни с другими людьми. Он, как всегда после занятий любовью, начал мечтать. Недоверчивый к жизни и людям, лежа в постели в обнимку с любимой женщиной, он становился первоклассным архитектором воздушных замков. Наташа это настроение прекрасно знала. Она, в отличие от Саши, не забыла только что случившуюся ссору и ультиматум, который ей был поставлен. Хотя, может быть, Саша и сам не понимает, что поставил ей ультиматум. Наташа чувствовала, что не переступит сакральной границы между обыденной жизнью и великим московским театром, не принеся жертвы. Сейчас, обнимая Сашу, она гнала мысли о том, какой жертвы потребует от нее театр.

Улыбаясь, она закурила в постели. Почувствовала, как сердце отсчитывает удары, часы отсчитывают секунды – она приближается к переломному моменту своей жизни. Счастливый голос Александра доносился до нее как будто издалека. Она тоже мечтала.

– Я чувствую, что держу удачу за хвост, – говорил Саша.

– Предлагаешь и мне за ее хвост подержаться? А какой он на ощупь? Шершавый? Током не бьет? Да, забыла спросить, как пахнет незамужняя женщина? Неужели не так, как замужняя?

– Незамужняя женщина пахнет, как ты.

– Ты так высоко забираешься в мечтах. Когда упадешь – не надейся, что расквасишь себе только нос.

– Почему ты так настроена на неудачу? Ну почему?

– Меня жизнь так настроила. Сама я никак особо не настраивалась. Я идеальный инструмент, из которого жизнь извлекает только одну мелодию – мелодию неудачи.

Наташа старалась не показывать, насколько сильно в ней загорелась мечта. Ведь это – «ее год».

– Но есть же люди, у которых все получается, которые живут как-то легко? – спросил Александр. – Может, теперь я в их числе? А может, и ты?

Глядя на улыбку Наташи, он заулыбался сам. Понял, что его слова смешны.

– Я очень тебе благодарна. Спасибо, что пытаешься помочь. У Сильвестра я постараюсь не подвести тебя.

На секунду Саше в ее словах померещилась ирония, и он сделал усилие, чтобы не разогнать благостное настроение.

Это был один из лучших их совместных вечеров. Когда Наташа причесывалась в прихожей, Александр любовался ею и не без уважения думал о себе. Теперь он может составлять протекцию. Может шепнуть на ухо важным людям и повлиять на чью-то судьбу. И вот сапоги и плащ застегнуты, перчатки надеты.

– Значит, покажешь меня Сильвестру?

– Покажу! И ты ему понравишься, и вместе мы всех сделаем!

Внезапно Наташа заговорила с лукавой улыбкой – такая же сверкала на ее лице, когда она в студенческом спектакле играла Джульетту:

– «Мне страшно, как мы скоро сговорились. Все слишком второпях и сгоряча, как блеск зарниц, который потухает, едва сказать успеешь "блеск зарниц". Спокойной ночи!»

Александр мгновенно подхватил – роль Джульетты он выучил безукоризненно:

– «Спокойной ночи! Я тебе желаю такого же пленительного сна, как светлый мир, которым я полна».

И две Джульетты – прошлая и будущая – расхохотались на прощанье.

Дверь закрылась, и уже через минуту перед Александром – один за другим – стали появляться призраки. Снова боль – она ушла к мужу. Снова страх – его доброе дело, попытка устроить Наташу в театр, может иметь непредсказуемые и неприятные для него последствия. Он вводит в театр свою женщину. При этом женщину замужнюю. Завидующую его успеху. Она, конечно, может попасть в водоворот интриг, сделать неверные шаги, и тогда расклад сил поменяется не в пользу Александра.

Замаячил и призрак, приносящий самую сильную боль: Саша снова усомнился, что ей в постели было так же хорошо, как ему. Минутный порыв – позвонить и спросить, а может, она не уходит от мужа, потому что… Но Саша подавил это позорное желание.

И еще один маленький призрак, тот, о котором он предпочитал не думать: господин Ганель. Саша переживал, что после обморока он не подошел к нему, не заглянул в гримерку, даже не позвонил вечером узнать, как господин Ганель пережил унижение. Он ничего не сделал.

Саша позвонил сам себе – с домашнего на мобильный.

Заиграла пьеса для фортепиано «К Элизе».

Вскоре все призраки растворились в воздухе.

Моя-то, моя-то в чем вина?

До репетиции оставалось больше трех часов, но господин Ганель решил выйти из дома заранее. Так он всегда делал после унижений – шел в самую гущу, в самую толпу, стремился затеряться среди прохожих. Он представлял себе, что он почетный член общества униженных и оскорбленных. И был недалек от правды.

Много дней – он боялся их считать – его не вызывали в театр. Доходили слухи, что Александр делает успехи и режиссер расточает комплименты в его адрес. Господин Ганель с неудовольствием отмечал, что его начинает мучить ревность.

А сегодня ему позвонили, его пригласили. Первая репетиция с его участием. С каким лицом прийти в театр? Что изображать? Равнодушие? Презрение? Беспечную веселость? Господин Ганель хоть и был актером, но такого театра не любил. Предпочитал играть исключительно на сцене.

Он понимал, что унижен, унижен беспричинно, но винил не режиссера, а себя. «Раз я сделал возможным такое обращение, то, стало быть, поделом мне», – господин Ганель вышагивал по Тверскому бульвару прямо и гордо, и никто бы не догадался, что в душе своей он предавался яростному самобичеванию.

Он вообще был склонен винить себя за любое несчастье, жертвой которого пал. Вместе с тем это была хитрость – ведь как только он признал бы себя невиновным, ему следом за этим пришлось бы признать себя бессильным. Что он мог сделать против Хозяина? Как ответить на унижение? А потому лучше вспомнить (или придумать) преступление под неожиданно настигшее его наказание. Чтобы боль приходила как возмездие, а не как следствие случайной прихоти Сильвестра. Тогда господин Ганель казался себе важной фигурой во Вселенной, которая озабочена тем, чтобы воздавать по заслугам – даже такому маленькому существу, как он. Даже через такое большое, как Сильвестр.

Режиссер Андреев был прав, когда сказал Иосифу сразу после «изгнания Ганеля» (он говорил спокойно, как будто всего десять минут назад не был свидетелем обморока своего нового актера, напротив, Сильвестр был очень доволен впечатлением, которое произвела на господина Ганеля история про горбуна): «Господин Ганель не обратит свою ненависть на меня, ведь это значило бы обратить ее на свое будущее. Он возненавидит себя самого, то есть свое прошлое, которое он так хочет преодолеть. И начнет мучительный процесс саморазрушения. И я ему в этом святом деле обещаю помочь. А потом просто подцеплю его, – режиссер показал Иосифу мизинец, согнутый крючком, – и выдерну Ганеля из Ганеля. И в окровавленной пустоте сотворю брата Лоренцо. Вот так, Иосиф, вот так, соавтор Шекспира, вот так».

Господин Ганель остановил свой размеренный шаг, и сделал это так внезапно, что его едва не сбил ехавший по Тверскому бульвару велосипедист. Наездник обдал господина Ганеля отборным матом и, скрипя велосипедной цепью, поехал дальше. Вопрос, что заставил господина Ганеля пресечь движение: «А в чем я, собственно, себя обвиняю? Моя-то, моя-то в чем вина?» Но это совершенно справедливое рассуждение не изменило его чувств. Господин Ганель чувствовал себя виноватым.

Он зашел в кафе «Пушкин» и, как всегда, заказал один эспрессо. На большее (и даже на большой эспрессо) ему не хватало средств, но в этом маленьком, шестидесятиграммовом удовольствии он себе не отказывал. Он гордо сказал: «Один!», давая официанту понять, что никакие решения Государственной думы не заставят его проблеять: «Одно кофе!»

За соседним столиком сидел муж Наташи. В его кошельке было побольше денег, чем у господина Ганеля, а потому перед ним стоял двойной эспрессо. Денис Михайлович и карлик знакомы не были, но сейчас были ближе друг другу, чем самые близкие люди. Как сказано в трагедии, которую уже выучил наизусть господин Ганель, «мы в книге бедствий на одной строке». Их объединяло смирение. И, в разной степени осознанное каждым, презрение к себе.

Официант принес крохотную чашечку. Господин Ганель ждал, пока кофе слегка остынет. «Ну что, немножко телепатии?» – подумал карлик и принялся рассматривать сидящего напротив Дениса Михайловича, чьи светло-голубые глаза, казалось, приглашали к путешествию. И господин Ганель услышал: «И день, и вечер, и зима, и весна… Я всегда буду ее прощать». – «А я буду прощать нашего режиссера. Ведь буду, я знаю, – подхватывает мысль господин Ганель. – Пока он меня не выгонит». – «Выгнать ее? – думал Денис Михайлович. – Даже пытаться глупо. Я ведь пойду за ней». – «А я пойду, прямо сейчас пойду в театр и не приму ни одного сочувствия… Если так вообще можно сказать». – «Я же пробовал, пробовал других женщин… Какой неприятный холодный кофе. Я не променяю мою боль на все эти… радости». – «Боль, да, боль… И ее будет еще больше. Но в Детском театре боль безысходная, а у Сильвестра – перспективная. Если так можно сказать». – «Перспектива? Продолжать. Пока она не устанет унижаться, ведь ее саму все это унижает». – «Сильвестр Андреевич унижает всех. Я знал, куда шел. Какой приятный холодеющий кофе. Если так можно сказать». – «Сказать! Я ей хотел сказать: уходи, баста, точка. Как все же славно, что у меня не хватило духу». – «Как все-таки славно, что я приду в этот театр, а не в наш детский бордель, и, быть может, мои страдания окупятся, и я еще буду с улыбкой вспоминать этот страшный эпизод». – «Я же знаю, что недостоин Наташи, в глубине души я это знаю». – «Разве я имею право быть в этом театре? Я имею право только не быть в этом театре. Я, урод, получаю такую роль. Это дар, а значит, испытание и наказание. Когда Сильвестр надо мной издевался, он просто взял с меня налог за невероятный, неправдоподобный выигрыш. И я знаю – это только мой первый взнос».

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*