Ханья Янагихара - Маленькая жизнь
— Все, что мне нужно, — сказал он Джуду как-то ночью, пытаясь описать словами удовольствие, которое в тот миг булькало у него внутри, будто вода в ярко-голубом чайнике, — это любимая работа, жилье и человек, который меня любит. Понимаешь? Ничего сложного.
Джуд печально рассмеялся.
— Виллем, — сказал он, — я тоже только этого и хочу.
— Но у тебя же это все есть, — тихо сказал он, и Джуд тоже замолчал.
— Да, — наконец сказал он, — ты прав.
Но по его голосу было слышно, что сам он не очень-то в это верит.
Во вторник ночью они лежат рядом и то заводят, то обрывают путаную полубеседу, которая начиналась у них всякий раз, когда оба уже засыпали, но изо всех сил старались не заснуть, как вдруг Джуд окликает его до того серьезным голосом, что он резко открывает глаза.
— Что такое? — спрашивает он, и лицо у Джуда такое замершее, такое строгое, что ему становится страшно. — Джуд? — говорит он. — Ну, выкладывай.
— Виллем, ты знаешь, что я старался не резать себя, — говорит он, и Виллем кивает, ждет, что он скажет дальше.
— И я буду и дальше стараться, — продолжает Джуд. — Но я не всегда… не всегда смогу удержаться.
— Я знаю, — говорит он. — Я знаю, как ты стараешься. Я знаю, как тебе тяжело.
Тогда Джуд отворачивается от него, и Виллем поворачивается к нему, обнимает его сзади.
— Я просто хочу, чтобы ты это понимал, если я снова совершу ошибку, — глухо говорит Джуд.
— Конечно, я пойму, — говорит он. — Конечно, Джуд.
Наступает долгое молчание, и он ждет, не скажет ли Джуд чего-то еще. У него тело марафонца, худое, с поджарыми мышцами, но за последние полгода он исхудал еще больше, он теперь почти такой же худой, каким был, когда его выписали из больницы, и Виллем еще крепче прижимает его к себе.
— Ты сильно похудел, — говорит он.
— Работа, — отвечает Джуд, и они снова молчат.
— Мне кажется, тебе надо есть побольше, — говорит он.
Для роли Тьюринга ему пришлось набрать вес, часть он уже, конечно, сбросил, но все равно рядом с Джудом он кажется себе огромным, каким-то надувшимся пузырем.
— Энди решит, что я плохо о тебе забочусь, и будет на меня орать, — добавляет он, и Джуд издает какой-то звук, который он принимает за смех.
На следующее утро, накануне Дня благодарения, они оба в хорошем настроении — оба любят поездки в машине, — они загружают в багажник сумки и коробки с печеньями, пирогами и хлебом, которые Джуд испек для Гарольда с Джулией, и выезжают с утра пораньше: сначала едут на восток, прыгая по мощеным улочкам Сохо, потом проносятся по магистрали ФДР, подпевая саундтреку «Дуэтов». Проехав Вустер, они останавливаются на заправке, и Джуд выходит купить мятных пастилок и воды. Он ждет в машине, листает газету, у Джуда звонит телефон, он смотрит, кто звонит, и отвечает.
— Ты уже сказал Виллему? — слышит он голос Энди, не успев даже сказать привет. — У тебя есть еще три дня, Джуд, не то я сам ему скажу. Я серьезно.
— Энди? — говорит он, и в трубке наступает резкая, внезапная тишина.
— Виллем, — говорит Энди. — Блядь.
На заднем плане он слышит, как звонко и радостно взвизгивает ребенок: «Дядя Энди сказал нехорошее слово!» — и тут Энди снова чертыхается, и он слышит, как захлопывается дверь.
— Почему ты отвечаешь на телефон Джуда? — спрашивает Энди. — Где он?
— Мы едем к Гарольду и Джулии, — отвечает он. — Он вышел купить воды.
В телефоне тишина.
— Энди, скажи — что?.. — спрашивает он.
— Виллем, — начинает Энди и умолкает. — Не могу. Мы договорились, что он сам тебе скажет.
— Он ничего мне не сказал, — говорит он, чувствуя, как в нем слоятся эмоции: слой страха, слой раздражения, слой страха, слой любопытства, слой страха. — Уж лучше ты мне скажи, Энди, — говорит он. В нем поднимается паника. — Что-то плохое? — спрашивает он. Потом начинает умолять: — Энди, не надо так со мной.
Он слышит, как Энди дышит — дышит медленно.
— Виллем, — тихо говорит он. — Спроси, откуда у него на самом деле взялся ожог на руке. Мне пора.
— Энди! — кричит он. — Энди!
Но Энди отсоединился.
Он оборачивается, выглядывает из окна и видит, что Джуд идет к машине. Ожог, думает он, а что с ожогом? Джуд обжегся, когда жарил бананы, как любит Джей-Би. «Сраный Джей-Би, — сказал он, увидев забинтованную руку Джуда. — Из-за него всегда все через жопу», — и Джуд рассмеялся. «Ну а если серьезно, — сказал он, — ты как, Джуди, в порядке?» И Джуд сказал, что он в порядке, что он сходил к Энди и они пересадили на ожог какой-то материал, похожий на искусственную кожу. Тогда они даже повздорили из-за того, что Джуд не сказал ему, что ожог серьезный — из имейла Джуда он понял, что там обычный волдырь, не тот случай, чтобы кожу пересаживать, — и опять повздорили утром, когда Джуд сказал, что поведет машину, хотя видно было, что рука у него еще болит, но так что же там с ожогом? И тут внезапно он понимает, что слова Энди можно истолковать только одним способом, и он резко опускает голову, потому что его начинает подташнивать так, будто его кто-то ударил.
— Извини, — говорит Джуд, садясь в машину. — Очередь никак не кончалась. — Он вытряхивает пастилки из коробки и тут поворачивается и видит его. — Виллем? — спрашивает он. — Что случилось? У тебя жуткий вид.
— Энди звонил, — говорит он и смотрит на лицо Джуда, смотрит, как оно мертвеет, как на нем проступает страх. — Джуд, — говорит он, и его собственный голос кажется ему далеким, будто доносится из глубокого ущелья, — откуда у тебя ожог на руке?
Но Джуд ничего не отвечает, просто смотрит на него. Это все не взаправду, твердит он себе.
Но, конечно, это все взаправду.
— Джуд, — повторяет он, — откуда у тебя ожог на руке?
Но Джуд все смотрит на него, не раскрывая рта, и он спрашивает снова и снова. И наконец:
— Джуд! — кричит он, и собственная ярость его ошеломляет, а Джуд дергается, сжимается. — Джуд! Говори! Говори сейчас же!
И тогда Джуд говорит что-то, так тихо, что ничего не слышно.
— Громче! — кричит он. — Я тебя не слышу!
— Я себя обжег, — наконец еле слышно произносит Джуд.
— Как? — разъяренно спрашивает он, и снова Джуд отвечает так тихо, что он почти ничего не слышит, но отдельные слова все-таки различить удается: оливковое масло — спичка — огонь.
— Почему? — в отчаянии воет он. — Почему ты это делаешь, Джуд?
Он так зол — на себя, на Джуда, что впервые за все то время, что они знакомы, ему хочется его ударить, и он представляет, как его кулак врезается в нос Джуда, в его щеку. Он хочет видеть, как сминается его лицо, хочет сам его смять.
