Ханья Янагихара - Маленькая жизнь
– С тобой все нормально? Точно? Вид у тебя какой-то не такой.
И затем слышит, как Джуд вполголоса заверяет его, что все в порядке.
Джуд отправляется прямиком на кухню, а он берет сумку с их вещами и идет в спальню. Он вытаскивает зубные щетки, электробритвы, кладет их в ванной, а затем ложится на кровать.
Он спит до вечера, ни на что другое сил у него нет. За столом их всего четверо, и он быстро репетирует смех перед зеркалом, перед тем как спуститься в столовую к остальным. За ужином Джуд почти все время молчит, но Виллем старается и говорить, и вслушиваться в разговор, как если бы ничего не случилось, хотя это трудно и голова у него забита тем, что он узнал.
Несмотря на ярость и отчаяние, которые его снедают, он замечает, что тарелка Джуда почти пуста, но когда Гарольд говорит: «Джуд, тебе надо есть побольше, а то ты совсем отощал. Верно, Виллем?» – и смотрит на него в поисках поддержки (обычно он автоматом включался в уговоры), он только пожимает плечами.
– Джуд уже взрослый, – говорит он, и ему самому собственный голос кажется странным. – Он сам знает, как ему лучше. – И краешком глаза он видит, как Джулия с Гарольдом переглядываются, а Джуд опускает голову и сидит, уставившись в тарелку.
– Я объелся, пока готовил, – говорит он, и они все знают, что это неправда, потому что Джуд никогда не таскает еду, пока готовит, и никому не разрешает. Джей-Би его так и зовет: кухонный штази. Он видит, как Джуд рассеянно прикрывает рукой другую руку, там, где под рукавом свитера прячется ожог, но потом поднимает голову, замечает, что Виллем на него смотрит, отдергивает руку и снова опускает глаза.
Кое-как они досиживают до конца ужина, и пока они с Джулией моют посуду, он болтает с ней о разной ерунде. Потом они идут в гостиную, где его ждет Гарольд, чтобы посмотреть матч, который он специально записал на прошлых выходных. Он медлит в дверях: обычно он садился рядом с Джудом, они втискивались вместе в огромное, пухлое кресло, притиснутое к Креслу Гарольда, но сегодня он не может сидеть рядом с Джудом – ему и смотреть-то на него тяжело. А если он не сядет с ним рядом, Гарольд и Джулия точно поймут, что между ними произошла какая-то серьезная размолвка. Но пока он медлит, Джуд встает и, словно предугадав его замешательство, говорит, что устал и идет спать.
– Правда? – спрашивает Гарольд. – Еще ведь совсем рано.
Но Джуд говорит, что правда устал, целует Джулию, машет рукой куда-то в сторону Гарольда с Виллемом, и он снова замечает, как Гарольд с Джулией переглядываются.
Джулия вскоре тоже уходит спать – она никогда не понимала, в чем прелесть американского футбола, – и после ее ухода Гарольд ставит игру на паузу и смотрит на него.
– У вас с ним все нормально? – спрашивает он, и Виллем кивает.
Потом, когда он тоже поднимается, чтобы идти спать, Гарольд хватает его за руку.
– Знаешь, Виллем, – говорит он, сжимая его ладонь, – мы ведь не только одного Джуда любим. – И он снова кивает, перед глазами у него все расплывается, он желает Гарольду спокойной ночи и уходит.
В спальне тихо, и какое-то время он просто стоит, уставившись на лежащего под одеялом Джуда. Виллем видит, что на самом деле тот не спит – слишком уж неподвижно лежит, – а просто притворяется, но в конце концов и сам начинает раздеваться, вешая одежду на спинку стула возле гардероба. Он ложится и понимает, что Джуд все еще не уснул, и оба они так и лежат на разных сторонах кровати, долго-долго, и оба боятся того, что он, Виллем, может сказать.
Впрочем, он все-таки засыпает, а когда просыпается, в комнате куда тише, и тишина на этот раз настоящая, и он по привычке переворачивается к Джуду и открывает глаза, когда понимает, что Джуда там нет и даже его сторона кровати успела простыть.
Он садится. Встает. Он слышит тихий звук, такой тихий, что его и звуком-то не назовешь, и, обернувшись, видит дверь в ванную – она закрыта. И везде темно. Но он все равно идет к ванной, дергает ручку двери, резко ее распахивает, и подложенное на пол полотенце – чтобы не пробивался свет – тянется за дверью будто шлейф. И там, на полу, прислонившись к ванне, сидит Джуд – он полностью одет, глаза у него огромные, испуганные.
– Где они? – шипит он, хотя ему хочется выть, хочется плакать из-за того, что ничего у него не вышло, из-за этой жуткой, гротескной пьесы, которая разыгрывается из ночи в ночь, из ночи в ночь и на которую он попадает лишь изредка, потому что пьесу эту разыгрывают даже при полном отсутствии зрителей, в пустом доме, и единственный занятый в ней актер играет с таким рвением и пылом, что ничто не помешает ему продемонстрировать свое мастерство.
– Я не режу, – говорит Джуд, и Виллем знает, что он лжет.
– Где они, Джуд? – спрашивает он, опускается возле него на корточки, хватает его за руки: чисто. Но он знает, что он себя резал, потому что видит, какие огромные у него глаза, как посерели у него губы, как трясутся руки.
– Я не режу, Виллем, не режу, – говорит Джуд, они оба шепчут, чтобы не разбудить Гарольда и Джулию, которые спят над ними, – и тут он, не успев даже опомниться, хватает Джуда, начинает сдирать с него одежду, Джуд сопротивляется, но он совсем не владеет левой рукой, да и вообще не в лучшей форме, и оба они беззвучно кричат друг на друга. И вот он сидит на Джуде верхом, вот он придавливает его плечи коленями, как его однажды для съемок учил преподаватель боевых искусств – он знает, что именно так можно и обездвижить противника, и причинить ему боль, – и вот он уже срывает с Джуда одежду, и Джуд извивается под ним, угрожает ему и затем умоляет прекратить. Без особых эмоций он отмечает, что со стороны можно подумать, что это изнасилование, но нет, он не насилует Джуда, говорит он себе, он просто хочет найти лезвие. И тут он его слышит – звяканье металла о плитку, – хватает и отшвыривает за спину, а потом продолжает раздевать Джуда, стаскивает с него одежду с грубым проворством, которое его самого удивляет, но порезы замечает, только когда стягивает с Джуда трусы: порезов шесть, шесть ровных параллельных горизонтальных полосок – вверху на левом бедре, и он отпускает Джуда и отползает от него, как от прокаженного.
– Ты… ты… ненормальный, – говорит он, медленно и монотонно, после того как слегка унялся первоначальный шок. – Ты ненормальный, Джуд. Режешь себя – и где! – на ногах. Ты же знаешь, что может случиться, ты же знаешь, что может начаться воспаление. Ты хоть головой думаешь? – Он задыхается от напряжения, от горя. – Ты болен, – говорит он, и тут он снова видит Джуда словно впервые, видит, как он исхудал, и думает, почему же он не замечал этого раньше. – Ты болен. Тебе лечиться нужно. Тебе нужно…
– Хватит меня лечить, Виллем, – огрызается Джуд. – Зачем я тебе сдался? Зачем ты вообще со мной? Я тебе что, благотворительный проект? Я и без тебя прекрасно справлялся.
