Салман Рушди - Дети полуночи
Принесенные ветерком газеты влетели в мою хижину и сообщили, что дядя Мустафа пал жертвой неизвестных убийц; я пренебрег узами родства и не пролил ни единой слезы. Попадались и другие сообщения; из них я и стану выстраивать реальность.
В одном из газетных листов (пропахшем репой) я прочел, что премьер-министр Индии шагу не могла ступить без личного астролога. Из этой газеты я вынюхал больше, нежели запашок репы; неким таинственным образом мой нос опять распознал резкий дух лично мне грозящей опасности. Вот что должен был я вывести из этого предостерегающего аромата: колдуны меня предрекали, так не могли ли колдуны и погубить меня в конце концов? Могла ли Вдова, помешанная на звездах, узнать от астрологов о тайной силе детей, рожденных в тот далекий полуночный час? Может, поэтому государственного служащего, специалиста по генеалогиям, обязали воспроизвести… может, поэтому он так странно смотрел на меня тем утром? Вот видите: из обрывков складывается картина! Падма, разве теперь не ясно? Индира – это Индия, а Индия – это Индира… но вдруг она прочла письмо собственного отца одному из детей полуночи, письмо, оспаривающее ее утвержденное лозунгами центральное положение; письмо, в котором роль зеркала нации была возложена на меня? Ты видишь? Видите? Более того: есть и другое неопровержимое доказательство – вот еще один обрывок «Таймс оф Индия», в котором информационное агентство «Самачар», принадлежащее лично Вдове, цитирует ее слова о «решимости бороться с широко распространившимся, пустившим глубокие корни заговором, который растет с каждым днем». Говорю вам: не «Джанату Морчу» она имела в виду! Нет, чрезвычайное положение имело черную и белую сторону, и имелась тайна, надолго скрытая под маской тех придушенных дней: истинной, глубочайшей причиной чрезвычайного положения было желание раздавить, стереть в порошок, без следа, без возврата рассеять детей полуночи. (Конференция, конечно, была распущена многие годы тому назад, но самой возможности нашего нового объединения было достаточно, чтобы зажегся красный сигнал тревоги).
Астрологи, несомненно, забили во все колокола; в черной папке с ярлычком К.П.Д. были собраны имена из сохранившихся записей о рождении, но этого было мало. Не обошлось без предательств и признаний, и были колени и нос – нос и также колени.
Обрывки, лоскутки, фрагменты: кажется, перед тем, как я проснулся с запахом опасности, застрявшим в ноздрях, мне снилось, будто я сплю. Я сперва проснулся в этом самом изматывающем из снов и обнаружил незнакомца в моей лачуге: этот тип выглядел, как поэт: с прямыми, обвисшими волосами, заползающими на уши (макушка, однако, почти совсем облысела). Да, когда я спал в последний раз перед тем-что-должно-быть-описано, меня посетила тень Надир Хана, который недоуменно воззрился на серебряную плевательницу, инкрустированную лазуритом, и задал нелепый вопрос: «Ты украл это? А если нет, то – возможно ли? – ты – малыш моей Мумтаз?» И когда я подтвердил: «Да, кто же еще, конечно, я» – призрак Надира-Касима, явившийся мне во сне, изрек предостерегающе: «Прячься. Времени мало. Прячься, пока не поздно».
Надир, который скрывался под ковром у моего деда, пришел предупредить, чтобы и я поступил так же; но слишком поздно, слишком поздно, ибо вот я окончательно проснулся, и нос мой различил запах опасности, резкий и гулкий, будто трубный глас… испуганный сам не знаю чем, я вскочил; помстилось ли мне или в самом деле Адам Синай открыл свои голубые глаза и наши взгляды встретились? Были ли глаза моего сына тоже полны тревоги? Услышали ли болтающиеся уши то же самое, что унюхал нос? Приобщились ли друг к другу отец и сын в этот миг перед тем, как все началось? Эти знаки вопроса так и повиснут, так и останутся без ответа; но вот что было на самом деле – Парвати, моя Лайла Синай, тоже проснулась и спросила: «Что стряслось, господин мой? Что это взбрело тебе в голову?» – и я, еще до конца не зная почему, сказал ей: «Спрячься; сиди здесь и не выходи».
А сам выбрался наружу.
Наверное, было утро, хотя мрак бесконечной полуночи висел над кварталом, словно густой туман… в сумеречном, зловещем, чрезвычайном свете я увидел, как детишки играют в стуколку, и Картинка-Сингх, зажав сложенный зонт под левой мышкой, мочится на стену Пятничной мечети; крохотный лысый иллюзионист, репетируя, протыкает ножами шею своей десятилетней ассистентки; а фокусник уже собрал публику и вытаскивает большущие клубки шерсти из-под мышек у посторонних людей; в другом конце квартала Чанд-сахиб, музыкант, играет, приставив побитый мундштук пошарпанного горна прямо к шее и извлекая звуки простым напряжением мускулов… а вон идут тройняшки-акробатки, неся на головах глиняные кувшины с водой: возвращаются к себе в хижину от единственной в квартале водопроводной колонки… короче говоря, вроде бы все в порядке. Я уже готов посмеяться над своими снами, над тревогой, почуянной носом; но тут оно начинается.
Первыми, грохоча по шоссе, появились грузовики и бульдозеры и остановились напротив квартала фокусников. Задребезжал громкоговоритель: «Программа благоустройства города… санкционированная операция, утвержденная Центральным комитетом Молодежного конгресса Санджая… всем срочно приготовиться к переезду на новое место жительства… эти трущобы оскорбляют общественный вкус, их нельзя более терпеть… все должны беспрекословно подчиниться приказу». И пока громкоговоритель гудел, люди выскакивали из грузовиков: мгновенно воздвигли яркую палатку, притащили походные койки и хирургическое оборудование… и вот из тех же грузовиков потянулась вереница изящно одетых молодых дамочек из самых лучших семей, с заграничным образованием, а затем хлынул второй поток – столь же прилично выглядящих молодых людей: добровольцы, это добровольцы из «Молодежи Санджая», вносящие свою лепту в общее дело… но тут я понял – нет, не добровольцы, потому что у всех молодых людей были курчавые волосы и губы-как-женская-промежность, и изящные дамочки тоже были все одинаковые, их черты в точности повторяли черты жены Санджая Менаки{277}, которая в обрывках газет описывалась как «длинноногая красотка»; некогда она позировала в ночной рубашке для рекламы компании по производству матрасов… Стоя посреди хаоса, санкционированного программой по расчистке трущоб, я убедился лишний раз, что правящая династия Индии научилась воспроизводить себя в бесчисленном множестве копий – но тогда не было времени думать: пиздогубые юнцы и длинноногие красотки хватали магов и старых нищих, людей затаскивали в грузовики, и вот по колонии чародеев пополз слух: «Они делают насбанди[122] – проводят стерилизацию!» А вслед за этим крик: «Спасайте жен и детей!» И поднимается мятеж: детишки, которые только что играли в стуколку, бросают камни в элегантных захватчиков, и Картинка-Сингх собирает магов вокруг себя, яростно потрясая зонтом, который когда-то восстанавливал гармонию, а теперь обратился в оружие, в хлопающее на ветру копье Дон Кихота, и вот чародеи уже создали армию, чтобы защитить себя; словно по волшебству появились, полетели бутылки с коктейлем Молотова; фокусники достают кирпичи из своих чудодейных сумок, воздух полнится криками и метательными снарядами; пиздогубые молодчики и длинноногие красотки отступают перед яростной атакой иллюзионистов; Картинка-Сингх ведет людей прямо на палатку для вазэктомии…{278} Парвати, или Лайла, нарушив приказ, стоит рядом со мной, произносит: «Боже мой, что же это они…» – и тут трущобы подвергаются новому, более страшному вторжению: против магов, против женщин и детей посланы войска.
