Генри Лоусон - Рассказы • Девяностые годы
Так, захлебываясь слезами, говорила Лора — снова и снова повторяя одно и то же, обезумев от горя, тщетно стараясь понять, как это могло случиться, почему пал на нее такой страшный удар. Рушились все ее иллюзии, все надежды на счастливое будущее — все, о чем они с Олфом вместе мечтали.
А те самые люди, которые загнали в тупик Олфа Брайрли, — промышленные магнаты и владельцы рудников, — те, кто мог бы дать, но не дал ему работу, теперь громче всех сетовали по поводу его смерти. Пышные некрологи, напечатанные в «Калгурлийском горняке» и «Западном Аргусе», отдавали посмертную дань мистеру Брайрли, «в лице которого прииски понесли тяжелую утрату», ибо он был «само воплощение честности — прямой, искренний и добрый человек, истый джентльмен, уважаемый и любимый всеми, кто его знал». Старые товарищи Олфа, проделавшие вместе с ним весь первый поход от Южного Креста до Хэннана через Кулгарди, пожелали похоронить его за свой счет. Они решили, кроме того, собрать немного денег, чтобы помочь миссис Брайрли.
Но Лора и слышать об этом не хотела, и Динни пришлось сказать товарищам, что миссис Брайрли очень тронута их участием и добротой, но не нуждается ни в чьей помощи, так как Олф позаботился о том, чтобы обеспечить ее на первое время. Олф действительно оставил Динни небольшую сумму, а тот упрашивал Лору взять еще денег и у него, чтобы ей хватило перебраться к своим родителям в Викторию.
Лора отказалась уехать. Она заявила, что останется на приисках и попробует сама зарабатывать свой хлеб: будет давать уроки музыки и выступать на концертах или играть на рояле в ресторанах. Как ни старались Салли и Динни отговорить ее от этой затеи, все было напрасно. Она хочет доказать Олфу и себе самой, говорила Лора, что не такое уж она слабое, беспомощное создание, каким он ее считал, и что он не должен был идти на это страшное дело.
Лора осталась жить в той хибарке при дороге на Боулдер, в которой жила с Олфом последний год, и долгие месяцы ходила бледная и печальная, всегда в черном платье. Она совсем перестала заботиться о своей внешности, гладко зачесывала назад свои красивые волосы цвета меда, и глаза ее мгновенно наполнялись слезами, если кто-нибудь произносил при ней имя Олфа. Однако траур очень шел к ней, и никто не сомневался, что она скоро снова выйдет замуж, если останется на приисках.
— Я не скажу, что сердце ее было разбито, но она уже не могла стать прежней Лорой, — говорила про нее Салли. — После смерти Олфа у нее всегда были такие печальные глаза.
Злые языки утверждали, что Фриско одним из первых начнет волочиться за вдовой Олфа Брайрли. Его очень часто видели в обществе Лоры, когда она была веселой, беспечной толстушкой. Салли, впрочем, знала, что, хотя Лора и позволяла себе некоторые вольности с Фриско, ему все же не удалось склонить ее на измену. В самом непродолжительном времени нашлось немало охотников приголубить миссис Брайрли, однако Фриско не оказался в их числе.
Понятно, что такой женщине, как Лора, все мужчины стремились оказывать покровительство и опекать ее, но она очень решительно давала понять, что не нуждается ни в том, ни в другом. Она была просто шокирована: еще и года не минуло со дня смерти Олфа, а уже то один бесстыдник, то другой предлагает ей без лишних разговоров и всякой там любовной чепухи стать его женой.
— Я никогда не выйду больше замуж, — говорила Лора Салли. — Как это можно! Мое сердце погребено в могиле вместе с Олфом.
— Очень может быть, — отвечала Салли. — Но только не твое тело.
Когда деньги у Лоры пришли почти к концу, она стала давать уроки музыки. Но этого заработка не хватало на жизнь. Те, кто мог бы хорошо оплачивать уроки, посылали своих детей в монастырскую школу в Кулгарди. Несколько шиллингов, которые Лора зарабатывала, давая уроки музыки Вику Моллой, Дику Гауг и еще двум-трем ребятишкам в поселке, не могли прокормить и ее и Эми; а ведь нужно было еще платить за наем хибарки. Лишь изредка удавалось Лоре заработать гинею, аккомпанируя на концертах. Поэтому, когда Тим Мак-Суини предложил ей играть по вечерам у него в гостинице и пообещал хорошее жалованье, Лора с радостью за это ухватилась.
Хозяева крупных гостиниц соперничали друг с другом по части музыкальных номеров, которыми они услаждали публику. Первым знатоком музыки среди всех содержателей гостиниц считался Мик Мэньон, недавно купивший ресторан «Биржа». Уоллес Браунлоу нередко пел у него в баре. Пэдди Уилен старался перешибить его тем, что держал у себя в гостинице целых три пианино, а наиболее важным из своих посетителей подавал виски в хрустальных бокалах.
Вайолет О’Брайен пела теперь у него в ресторане в те часы, когда не была занята в баре. У Мак-Суини до сих пор главным козырем была официантка Клара Фагот, получившая такую кличку за свое красивое контральто, но это положение изменилось, когда в небольшом зале рядом с баром за пианино села Лора Брайрли.
Динни был против этого; он уговаривал Лору отказаться от предложения Мак-Суини и позволить ему, как старому товарищу ее мужа, позаботиться о ней и об Эми. Он обещал это Олфу, говорил Динни, и обязан сдержать слово. Но Лора была самолюбива и упряма, ей хотелось сделать все по-своему.
— Вы напрасно так беспокоитесь, мистер Квин, я умею постоять за себя, — заявила она.
Динни отнюдь не был в этом уверен. Впрочем, он почувствовал некоторое облегчение, когда узнал, что Мак-Суини с самого начала принял меры, чтобы заставить своих посетителей относиться к Лоре с должным почтением. Большинство старателей и рудокопов были всегда подчеркнуто учтивы с женщинами. Это считалось делом чести. Если, бывало, какой-нибудь забулдыга позволял себе оскорбить официантку, в дело тотчас шли кулаки — и грубиян мгновенно вылетал за дверь. Но за последнее время в городе развелось столько разного сброду, что теперь ни за что нельзя было поручиться, особенно если кому-нибудь из этих головорезов приглянется хорошенькая женщина: нагрузившись виски, они развернутся вовсю.
— Вот что, ребята, — сказал Тим Мак-Суини в первый же вечер, когда Лора села за пианино в гостинице «Звезда Запада». — Миссис Брайрли согласилась играть для нас часок-другой по вечерам. Вы можете слушать ее, милости просим; хотите — сидите здесь, в зале, хотите — в баре, как вам больше нравится. Но чур не сквернословить в присутствии дамы, предупреждаю! Кто не умеет держать себя прилично, может проваливать.
— Ладно, Тим! — небрежно процедил кто-то из угла. — На наших приисках старатели всегда умели уважать женщин. Но ты ведь, я полагаю, не станешь мешать парню попытать счастья у такой аппетитной бабенки?
Мак-Суини влепил нахалу такую затрещину, что тот кубарем полетел со стула. Мужчины, выпивавшие у стойки, насторожились и подмигнули друг другу. Так вот оно что! Мак-Суини сам делает заявку на эту симпатичную вдовушку! Вот почему он так печется об ее добром имени! Ну, он-то уж никому не позволит стать себе поперек дороги.
Тим Мак-Суини был здоровенный толстяк средних лет с красным лицом и редкими седеющими волосами, добрый и прямодушный. Он славный малый, говорил про него Динни Квин. Честность и прямота сделали Мак-Суини популярным среди всех жителей прииска. Будучи человеком состоятельным, он решил поставить свою гостиницу на широкую ногу, чтобы она не уступала лучшим отелям прииска, и не пожалел на это затрат. Богатые иностранцы и управляющие рудниками, не задумываясь, ехали с вокзала прямо к Тиму Мак-Суини. Каждый обладатель толстой чековой книжки знал наперед, что у него в гостинице он не бросит своих денег на ветер.
Тим гордился своей гостиницей: ее первоклассными винами, первоклассными ваннами и не менее первоклассными официантками. Контральто Клары и медные волосы Джесси Грей превозносились от Лейк-Вью до самого Маунт-Хоуп. Но Динни Квину было не по душе, что имя вдовы Олфа Брайрли попадет в список ресторанных аттракционов или будет слишком часто упоминаться вместе с именем Тима Мак-Суини. Он знал, какие пойдут сплетни, когда миссис Брайрли сядет в ресторане за пианино. Но что Лора может выйти замуж за Тима Мак-Суини, это ему и в голову не приходило.
ГЛАВА LXVIII
Хэннан когда-то тоже видел немало веселых ночей и шумных пирушек, хотя они, разумеется, никак не шли в сравнение с теми баснословными попойками, которые устраивал какой-нибудь удачливый старатель в бурные дни кулгардийского процветания. Динни помнил, как Большой Мак и его товарищ продали свой участок за двадцать тысяч фунтов стерлингов, промчались по городу на шестерке лошадей, взяли приступом трактир Эллиота, раздобыли откуда-то духовой оркестр и поили всех шампанским до утра.
Динни был и на той знаменитой пирушке, которую закатили лондондеррийские ребята, когда продали Золотую Скважину, и помнил, как Фло Робинс, самую популярную в то время официантку, выкупали в шампанском! Но чтобы нашлись такие олухи, которые — пусть даже очумев от виски — стали бы прикуривать сигару или разжигать трубку пятифунтовой бумажкой, это уж враки, говорил Динни. Может, какой-нибудь шут гороховый и выкинул такую штуку, чтобы похвалиться своими деньгами, но Динни этого видеть не приходилось.
