Авраам Иегошуа - Возвращение из Индии
— Что за вопрос! Можешь звонить столько, сколько нужно. И вообще — чувствуй себя как дома, — сказала она, и я вернулся в гостиную к телефону, чтобы позвонить Хагит и попросить Микаэлу приехать и забрать меня отсюда домой.
Когда я вернулся на кухню, Эйнат спросила, не хочу ли я выпить чашечку кофе перед тем, как уехать.
Признаюсь, что я принял ее предложение с удовольствием. Не только потому, что я в любом случае должен был дождаться прибытия Микаэлы, но и в гораздо большей степени потому, что надеялся еще увидеть хозяйку дома, когда она вернется. А еще мне хотелось попытаться чуть лучше узнать Эйнат — ее и ее брата, который в эту минуту появился, промокший до нитки. С тех пор, как я последний раз видел его в коридоре терапевтического отделения, он поменял свою солдатскую форму цвета хаки на бледно-серое обмундирование военно-воздушных сил, а свою винтовку М-16 — на легкий и компактный автомат Узи, без сомнения, из-за вмешательства влиятельных друзей семьи, которые сумели организовать его перевод в часть, расположенную ближе к дому. Несмотря на его удивление, граничившее с враждебностью при виде меня, сам я попытался быть как можно более любезным.
Когда я рассказал Эйнат о намерении Микаэлы вернуться в Индию, простое это сообщение не только пробудило ее от апатии, но даже каким-то образом вернуло ей часть присущей ей красоты.
— Так я и знала! — с энтузиазмом закричала она, хотя так же выразила некоторое сомнение относительно того удовольствия, которое можно получить, путешествуя по Индии с ребенком. Но когда я сказал ей, что подруга Микаэлы по Лондону согласилась их сопровождать, она тут же успокоилась. Помощь друга — это большое дело, если получится, то сама она тоже с радостью присоединится к ним. Особенно, после всего того, что произошло. Жаль только, что никто ей этого не разрешит. Я, говоря по правде, не понял до конца, что она имела в виду — гепатит или смерть ее отца.
— Тебе нужно разрешение?! — в изумлении воскликнул я. — От кого? От матери? Я дам тебе разрешение.
И хотя я не пояснил, от чьего имени я собираюсь дать ей подобное разрешение, она поняла это так, что я могу дать его в качестве врача, и глаза ее сверкнули неподдельным интересом, за которым последовал вопрос.
— А если я снова заболею, готов ли ты приехать лично и вылечить меня?
— Ты не заболеешь снова, — уверенно заверил я ее. — Но если, вопреки всему, там с тобою что-нибудь случится — будь спокойна. Мы снова приедем и спасем тебя. Но почему ты так туда рвешься, Эйнат? Не достаточно ли тебе для первого раза того, что с тобою случилось? Что тянет в Индию всех вас?
Мои вопросы, похоже, изумили ее.
— Я считала, что Микаэла уже заразила тебя своим безумием, связанным с Индией. Индийским вирусом, если можно так сказать.
— На Микаэлу не стоит ссылаться. Она уже наполовину индуска, — отвечал я. — Именно поэтому она не в состоянии внятно объяснить что-либо такому тупице, как я.
Эйнат посмотрела на брата, который стоял в дверях, прислушиваясь к нашему разговору с толстым ломтем хлеба в руках. Опустив голову, она старалась найти убедительное объяснение, чем же ее очаровала Индия. А затем тихим, запинающимся голосом попыталась сформулировать свои мысли:
— В Индии много привлекательного… Но самое поразительное из всего — это их ощущение времени. Оно там совсем не похоже на наше — оно свободно, открыто, не направлено к какой- либо цели. Оно совершенно не давит на тебя… Поначалу ты воспринимаешь его как нечто иллюзорное, но затем тебе открывается, что именно это и есть настоящее время, время, которое еще не успели испортить… — Когда она увидела, что я не преуспел в постижении глубин этого иного ощущения времени, она добавила: — Иногда это выглядит так, словно Земля перестала вращаться… или никогда и не начинала делать это. И каждый час самодостаточен, поскольку может оказаться последним. А потому никогда и ничто не потеряно.
Насмешливая гримаса прошла по лицу ее брата, но когда он заметил, что я киваю головой в знак абсолютного своего с ним согласия, он запихнул в рот остатки хлеба и вышел, прихватив с собою свой Узи и вещевой мешок, оставленный им на полу посередине гостиной.
Но пронзительный звонок, исторгнутый входной дверью, заставил его остановиться, и он открыл ее своей промокшей, дрожащей матери, обе руки которой были заняты: одна — коробкой с пирожными, другая — сумкой с покупками и зонтиком, с которого стекала вода. И хотя она знала, что ее сын должен прибыть, она громко вскрикнула от радостного изумления, и, побросав свои покупки, бросилась обнимать его, как если бы он вернулся с войны, забыв, что здесь находится и кто-то еще. Затем вскользь поцеловав Эйнат, она попросила ее распаковать коробки и свертки. Когда же в конце концов она обратила внимание с несколько недоумевающей улыбкой на принесенные мною лекарства, пронзительный птичий свист раздался снова, и в дверях показался Хишин в тяжелом от воды пальто и все в той же старой бейсбольной шапочке на голове, неся еще одну сумку с покупками. Он тоже обрадовался увидев солдата, обхватил его за плечи и закричал:
— Я же говорил, что все получится!
Из чего я заключил, что и он приложил усилия для перевода его в другой род войск. Не спрашивая ни у кого разрешения и не обращая внимания на меня, как если бы я был чем-то вроде призрака, он сбросил пальто и устремился к большому столу, стоявшему в углу гостиной. Это и была очевидная цель его визита, поскольку он, не теряя ни минуты, отыскал какие-то бумаги, и, убедившись, что это именно то, что ему нужно, быстро отделил их от груды других бумаг и папок. А затем обратил довольный взор на Дори, сказав ей:
— Ну вот… теперь я могу спать спокойно.
Жестокий приступ кашля помешал ей ответить, и когда все ее усилия не помогли ей унять сотрясавшие ее спазмы, она вспомнила о принесенных мною таблетках и, протянув руку к Хишину, показала ему их, который не сказал ничего, кроме того, что это очень сильное средство от кашля, которому всегда отдавал предпочтение Накаш, и что оно вполне может быть рекомендовано…
— Подождите, не уходите еще, — сказала она своему старому другу, который не проявлял никаких признаков того, что хочет уйти. — Давайте все выпьем чаю.
И, попросив Эйнат включить электрический чайник (напомнив ей, что штепсель должен плотно входить в розетку), она удалилась в свою спальню, чтобы снять свои промокшие, грязные башмаки, к которым прилипли осенние листья, в то время как Хишин заканчивал изучение этикетки на бутылочке с лекарством, не произнося при этом ни слова и полностью утонув в кресле, не выпуская из рук своих бумаг и намеренно игнорируя мое присутствие, словно я и на самом деле превратился в привидение. За последний месяц он еще больше похудел, а лицо его обрело новые черты, которые, несмотря на все то, что произошло, нравились мне.
