Джонатан Франзен - Поправки
– Запутался я с этими одеялами! – повторил Альфред.
– Ладно, – сказал Чип сестре и начал подниматься по ступенькам. – Если для тебя так лучше, я не стану возвращать долг.
Вот в чем вопрос: как вырваться из тюрьмы?
Не спускать глаз с большой черномазой бабы, той, злобной. Она поклялась превратить его жизнь в ад. Заняла позицию в дальнем конце тюремного двора и многозначительно поглядывает на Альфреда: она ничего не забыла, она твердо намерена довести вендетту до конца. Ленивая черная сука, он так и сказал ей во всеуслышание. Всех ублюдков разнес, и черных, и белых. Подлые, низкие ублюдки со своими мелочными инструкциями! Бюрократы из экологического управления, бюрократы из охраны труда, заносчивые и наглые, так их перетак! Теперь они держатся на расстоянии, еще бы, знают, что он за ними следит, но стоит хоть на миг потерять бдительность, задремать, и они набросятся на него. Только и ждут удобного момента, чтобы его унизить. Смешать с грязью. Та толстая черная сука, злобная черная мерзавка, смотрит ему прямо в глаза поверх белых голов других заключенных, кивает, словно говоря: «Я до тебя доберусь!» Да, вот что означают ее кивки. И никто не видит, что она с ним делает. Все вокруг – сторонние зрители, запуганные, несут чушь. Он было поздоровался с кем-то из соседей, задал элементарный вопрос, а тот вроде и по-английски не разумеет. Чего уж проще: задал простой вопрос, получил простой ответ, но нет же! Он может полагаться только на себя, его загнали в угол. Ублюдки готовы накинуться.
Где же Чип? Чип умен, он бы сумел поговорить с этими людьми. Вчера Чип отлично справился, куда лучше, чем сам Альфред. Задал простой вопрос, получил простой ответ и пересказал его так, что и Альфреду все стало ясно. А теперь Чипа не видать. Сокамерники подают друг другу сигналы, машут руками, точно регулировщики. Попробуй дать этим людям самое простое указание, попробуй-ка! Притворяются, будто в упор его не видят! Толстая черная сука всех запугала до слабоумия. Если она вычислит, что заключенные на его стороне, если заметит, что они хоть как-то ему помогают, все дорого поплатятся. По ней это сразу видно. «Я сделаю тебе больно» – вот что говорит ее взгляд. Видит Бог, он по горло сыт этой наглой черной бабой, но что поделаешь?! Тюрьма есть тюрьма. Публичное заведение. Всех бросают сюда. Старушек-семафоров. Облысевших извращенцев, которые стараются дотянуться руками до пола. Но его-то за что, Господи Боже? Его-то за что? Он готов был разрыдаться. Попасть в такое место! И без того старость – сущий ад, неужели нужно терпеть еще и это, преследующих его черномазых, так их перетак?! Снова она!
– Альфред! – Бойкая, наглая. – Ты дашь распрямить тебе ноги?
– Мразь ублюдочная! – восклицает он.
– Я есть, кто я есть, Альфред. Своих родителей я знаю. А теперь опусти руки, легче, легче, я помогу тебе вытянуть ноги, и тебе станет лучше.
Когда черномазая приблизилась вплотную, он рванулся, но ремень каким-то образом зацепился за стул. Зацепился за стул, и с места не стронуться.
– Прекрати, Альфред, – сказала злобная. – А то отвезем тебя обратно в палату.
– Ублюдок! Мразь! Ублюдок!
Скорчила наглую гримасу и отошла. Скоро вернется. Они всегда возвращаются. Единственная надежда – как-нибудь высвободить ремень. Освободиться, сделать рывок, конец всему. Зачем тюремный двор устроили на верху многоэтажного дома? Отсюда Иллинойс разглядеть можно. Большое окно. Идиотский дизайн для тюрьмы. Стекло с виду термальное, двухслойное. Если с размаху врезаться головой и податься вперед, все получится. Но сперва надо расстегнуть проклятый ремень.
Он безуспешно водил пальцами по гладкой нейлоновой поверхности. Прошли времена, когда Альфред философски воспринимал проблемы. Пальцы слабые, как травинки. Он попытался поддеть ремень снизу, чтобы выдернуть. Пальцы гнутся, словно гнилые бананы. Просовывать их под ремень – явная и безнадежная бессмыслица. Все преимущества на стороне ремня, тугого, крепкого, а его старания – лишь тщетное выражение гнева, злобы, бессилия. Зацепился ногтями за ремень, бросил руки в стороны, кисти врезались в подлокотники стула-клетки, отскочили, снова ударились, уж очень он был зол…
– Папа, папа! Тише, папа, успокойся!
«Чей это голос?»
– Хватай ублюдка! Хватай!
– Папа, тише, это я, Чип.
Голос знакомый. Альфред пристально поглядел на Чипа, не сразу поверив, что перед ним и впрямь его второй сын, ведь ублюдки на всякие хитрости горазды. Вдруг это кто-то другой, не Чип, доверяться нельзя. Чересчур рискованно. Однако есть в Чиппере нечто такое, чего ублюдкам не присвоить. Смотришь на Чиппера и видишь: никогда он не солжет. Есть в нем прелесть, которую никому не подделать.
По мере того как опознание Чиппера приближалось к уверенности, дыхание выровнялось и сквозь сменявшиеся на лице гримасы проступила слабая улыбка.
– Ладно! – сказал наконец Альфред.
Чип придвинул поближе другой стул, подал отцу чашку с холодной водой. Старику и правда хотелось пить. Он потянул длинный глоток через соломинку и вернул чашку сыну.
– Где твоя мать?
Чип поставил чашку на пол.
– Проснулась сегодня с простудой. Я велел ей полежать в постели.
– Где она теперь живет?
– Дома. Там, где и была два дня назад.
Чип уже объяснял, почему Альфред должен находиться здесь, и это объяснение казалось осмысленным, пока старик видел лицо и слышал голос сына, но стоило Чипу уйти, и логика рассыпалась.
Большая черная подлюка кружит поблизости, следит.
– Это кабинет физиотерапии, – говорит Чип. – На восьмом этаже в больнице Сент-Люк. Маме делали здесь операцию на ноге, помнишь?
– Эта женщина – мразь! – указывает он пальцем.
– Нет, это физиотерапевт, – возражает Чип. – Она пытается тебе помочь.
– Да ты посмотри на нее. Видишь, какая она?! Видишь?
– Это физиотерапевт, папа!
– Кто-кто? Она кто?
С одной стороны, он полагался на разумность и надежность образованного сына. С другой, черная подлюка бросила на него взгляд, предупреждая, что при первой же возможности доберется до него. От нее прямо разит агрессивностью. Как разрешить противоречие? Чип, несомненно, прав, но эта мразь столь же несомненно никак не может быть терапевтом.
Противоречие зияло бездонной пропастью. Альфред заглянул в бездну, челюсть отвисла. Что-то теплое ползет по его подбородку.
И опять какая-то мразь тянется к нему руками. Он попытался отпихнуть ее, но тут же понял, что это руки Чипа.
– Тише, папа. Вытру тебе рот.
– О Боже!
– Хочешь посидеть тут немного или вернуться в палату?
– На твое усмотрение.
Готовая фраза, удобная на все случаи жизни, выговаривается сама собой.
