Пэт Конрой - Пляжная музыка
— Ты все делала замечательно, мама.
— Я хочу поблагодарить тебя еще кое за что, — прошептала она.
— Меня не за что благодарить.
— Я не поблагодарила тебя за то, что ты научил меня читать, — сказала Люси.
— А я и понятия не имел об этом, — удивился я.
— Когда ты ходил в первый класс, то заставлял меня слушать все то, чему вас учили в школе. Ты усаживал меня рядом с собой, пока выполнял домашнее задание.
— Все дети так делают, — заметил я.
— «Смотри, как бежит Спот. Беги, Спот. Беги. Беги», — вспомнила она.
— Сюжет был не слишком удачный.
— Я жила в постоянном страхе, что кто-нибудь узнает, — произнесла Люси. — Джек, ты был так терпелив со мной. А мне было так неудобно, что я даже не поблагодарила тебя.
— Для меня это было в радость, мама. Как и все, что мы делали вместе.
— Почему тогда все так злятся? — спросила она.
— Потому что мы отказываемся верить, что ты умрешь. Нас выводит из себя одна только мысль об этом.
— Джек, я могу как-то помочь? — поинтересовалась Люси.
— Не делай этого. Оставайся здесь. Сойди с этого поезда, — ответил я.
— Этот поезд останавливается для каждого, — выдохнула мама.
— Джинни Пени вот уже двадцать лет умирает, — заметил я. — И все еще с нами.
— Эту девчонку и палкой не прибьешь, — улыбнулась Люси. — Господи, мы с Джинни Пени так бодались… У нас были баталии, которые устрашили бы даже генерала Ли и генерала Гранта! А вы с Шайлой часто ссорились?
— Нет, не часто, мама, — сказал я. — Мы всегда знали, кто о чем думает. Она во многом была похожа на меня. А ты тоже считаешь, что Шайла могла покончить с собой из-за того, что была несчастлива в браке?
— Конечно же нет! Вы были без ума друг от друга. Шайла еще девочкой слышала голоса, которые в результате и доконали ее. Джон Хардин слышит те же голоса. Это такие люди… Они словно певчие птички, которые не могут летать вместе с воронами и скворцами. Стоит этим прекрасным птичкам запеть, воронье нападает на них стаями и заклевывает насмерть. Чтобы выжить, нельзя быть мягким. Природа не терпит кротости и доброты. У Шайлы была незаживающая рана, и рана эта возникла уже очень давно. Ты не пускал ее на мост так долго, как мог, сынок.
— Думаешь, они с Джоном Хардином похожи?
— Одного поля ягода. Оба исполнены любви и сгибаются под ее невыносимой тяжестью. Лучше всего у них получается падать. Они чувствуют себя здесь лишними. Любовь переполняет их, делает невозможным существование в этом грешном мире. Они хотят получать столько же любви, сколько и отдают. Люди разочаровывают их. И в результате они умирают от холода. Они не могут найти своего ангела-хранителя.
— Я тоже холодный человек, мама, — произнес я. — Есть во мне что-то такое, что замораживает любого, кто пытается ко мне приблизиться. У меня были женщины, которые чуть было не окоченели после проведенных со мной выходных. Но я не хочу, чтобы так было. Я даже сам не понимаю, что происходит, и ничего не могу с собой поделать. Я вот и Ли говорил, что необходимо учить, как надо любить. Мне кажется, любовь следует разделить на части, пронумеровать и озаглавить, чтобы было легче осваивать эту премудрость. Думаю, мама, меня этому не учили. Возможно, и вас с отцом тоже. Все постоянно говорят о любви. Словно о погоде. Но как научить ей такого человека, как я?! Как открыть все трубы и задвижки где-то глубоко в душе? Если бы я смог это сделать, то всех одарил бы своей любовью. Никого не обделил бы. Однако этому танцу меня не учили. Никто не разбил его на отдельные фигуры. В моей душе течет глубокая бескрайняя река, которая дает о себе знать, только когда никого нет рядом. Но поскольку река эта еще не открыта, я не могу организовать туда экспедицию. А потому любовь моя принимает странные, причудливые формы. Моя любовь превращается в нечто вроде шарады. Это чувство не приносит мне утешения и не облегчает боли.
— А как же Ли? Ты обожаешь Ли. Все это знают. Особенно девочка.
— Но я не уверен, что она это чувствует. И является ли мое обожание той любовью, о которой так много говорят? Опасность будет подстерегать ее тогда, когда она попытается подарить мужчине любовь, которой нет в реальной жизни. И если что-то пойдет не так, ее дети пострадают от того же притворства. Но за исключением Ли, я не знаю, как дарить любовь. Мама, я не знаю, что это такое. Не знаю, как ее почувствовать, как она выглядит и где ее искать.
— Об этом не стоит слишком беспокоиться. Здесь от тебя ничего не зависит. Не отвергай любовь, и тогда рано или поздно она найдет свой путь.
— Ко мне она что-то не торопится.
— Люби, как умеешь, Джек. Не думаю, что ты мастер говорить на данную тему. У нас, девочек, это лучше получается. Как только ты начинаешь рассуждать, то тут же пугаешься и становишься косноязычным.
— Да, — согласился я. — Я не могу выразить то, что чувствую. Но о любви думаю постоянно. Почему нет точного определения этого понятия? Девять или десять слов, с помощью которых все можно было бы суммировать, повторять снова и снова до тех пор, пока все не встанет на свои места.
— Ты хочешь научить этому Ли? — прошептала Люси. — Я правильно поняла?
— Да. Но у меня не получается. Нет ключа к разгадке, — признался я.
— Сынок, здесь не нужны слова. Скажи ей, что любовь — это когда человек убирает рвоту с ночной рубашки и постельного белья матери, отмывает больничный пол от следов поноса. Когда этот человек пролетает пять тысяч миль, услышав о болезни матери. Скажи ей, что любовь — это найти психически нездорового брата на реке Эдисто и привести его обратно, не причинив ему зла. Любовь — это когда сын-подросток бессчетное число раз приводит домой пьяного отца. Скажи Ли, что любовь — это воспитывать одному маленькую девочку. Джек, любовь — это поступок. Это не громкие слова. Думаешь, все мои врачи и медсестры не поймут, что ты любишь меня, когда увидят, что ты сделал сегодня ночью? Думаешь, я этого не понимаю, Джек?
— Мне нравится все делать по правилам, — отозвался я. — Когда передо мной стоит конкретная задача.
— Следующие несколько недель хлопот у тебя будет полон рот, — заявила Люси. — Времени в обрез, Джек. Рак уже затронул все органы.
— А вера в Бога помогает?
— Черт! — воскликнула она. — Можешь мне поверить, только это и помогает.
Мы рассмеялись, и я устроил ее поудобнее на подушках, чтобы мы вместе могли полюбоваться рассветом.
— Слава богу, ночь кончается, — вздохнул я.
— В этот уик-энд я возвращаюсь домой, — заявила Люси. — Нет, нет. Даже и не пытайся меня отговорить. Они здесь, что могли, уже сделали. Если надо будет, найму медсестер. Я хочу умереть под шум океана. И чтобы все мои мальчики были рядом. Все, Джек.
— Джону Хардину придется немного побыть в больнице, — сообщил я. — Сейчас он самый знаменитый сумасшедший в штате.
— Джон Хардин не сумасшедший, — сказала Люси, глядя на светлеющее небо на востоке. — Он просто мамин мальчик. Он считал, что если меня спрятать получше, то смерть не сможет меня найти.
— Да, если бы все было так просто… — бросил я.
— А может, все действительно так, — задумчиво произнесла Люси. — Вы, мальчики, не даете моей смерти ни единого шанса.
Итак, мама вернулась на остров Орион, чтобы прожить там отпущенное ей время. Мы всегда знали, что Люси — человек сложный и непредсказуемый, но даже и не представляли, сколько в ней отваги, пока она не приступила к последнему делу в своей жизни — к умиранию. Каждый день она учила нас, как умереть красиво. В дом на берегу тек нескончаемый поток друзей, которые приходили попрощаться с ней и, к своему величайшему удивлению, обнаруживали, что здесь царит радость. Люси, конечно, страдала от своего происхождения, но, узнав со временем все секреты местных дам, которые Юг помогал покрыть им сладкой глазурью, очаровывала гостей своей живостью. Мама поняла, что умение быть любезным — основная идея всех когда-либо созданных книг по этикету и основное неписаное правило поведения.
Десятого октября надо было открыть последнюю черепашью кладку, и Люси настояла на том, чтобы присутствовать при этом событии. В Южной Каролине уже установилась прохладная погода, но утки и гуси еще не сделали остановку в нашей южной глубинке по пути на восток. Мы все так же ходили дважды в день купаться, и Люси нравилось сидеть на веранде, держа за руку доктора Питтса, и смотреть, как я захожу в воду с Ли на плечах, а Даллас заплывает за волнорез.
Более сотни людей пришли полюбоваться, как выпускают черепашек. С нашей помощью Люси дошла до металлической сетки, ограждающей кладку, которую перенесли еще в августе. В этом сезоне добровольные помощники Люси обеспечили контроль за сорок одной кладкой. И таким образом, четыре тысячи шестьсот тридцать три черепашки благополучно добрались до воды.
