Леонид Леонов - Пирамида. Т.1
Сердитая билетерша в последний раз позвала их в зал из опустевшего фойе. Дымкову из буфета было ближе идти на места через смежный проход, и таким образом Юлия на сей раз счастливо избегла необходимости содействовать его знакомству с Сорокиным, которое состоялось лишь через полгода, зато в куда более стесненных обстоятельствах. Она просто боялась своей дружбой с подозрительным циркачом, хотя бы и в зените его славы, уронить себя во мнении иронического и просвещенного режиссера, от которого зависела ее собственная.
Одновременно были предприняты шаги выведать кое-какие тайности и у самого Дымкова, причем некоторые из попыток Юлии, с глазу на глаз и с применением веками проверенных женских вольностей, в нормальных условиях можно было бы приравнять к допросу первой степени. Следствие велось, однако, в форме шутливой анкеты о быте ангелов, ссорятся ли между собою, ходят ли в гости один к другому или общаются только в общенебесных ассамблеях, квартируют ли раздельно или в казарменных общежитиях, а для сна располагаются ли в растяжку на космических туманностях или цепляются за что-нибудь, повисая вниз головою в пустоте. И так как ангелам, посланцам в переводе, положено быть всегда наготове, при должности, то имеют ли они на зверском морозе обогреваемые караулки, вешалки для крыльев и домино на столиках от космической скуки...
Дымков безгневно улыбался, молчал и только, глаз на женщину не поднимая, все чиркал безотлучную зажигалку, оглаживая пламя как прирученного зверька. А он потому взор опускал, что, по всей очевидности, не постигал смысла совершаемых Юлией разнообразных и настойчивых вольностей, стеснялся показать ей их напрасность.
— Как видно, небесные секреты охраняются у вас построже военных земных. Может, и похвально, но я тоже не выношу плутни, оскорбительной для моего самолюбия. Но изреките же что-нибудь в утешение, ангел мой!
Он печально покачал головой:
— Живущему сутки трудно понять существующее вечно.
— В таком случае, — жестко смеялась Юлия, — вы хорошо сохранились для вашего возраста!
Тогда дознание приобретало оттенок пытливой и невинной любознательности об ангельских трудах, обязанностях и, между прочим, о собственной дымковской специальности. Кстати, выяснилось окольным путем, что там, у себя, Дымков имел косвенное отношение к ведомству времени, и его мучительница постаралась уточнить его штатную должность: хранитель кладовой, экономист-статистик по учету или же непосредственно занимается выдачей товара неродившимся пока потребителям. И так как все сущее смертно в мире, то и вынуждено стоять в очереди у распределительного дымковского окошка: звезды, одуванчики, левиафаны, петухи и улитки, тоже и мы сами, зябкие и зыбкие тени в простынях и с дырками покамест вместо лица. И если обстоит так, как она придумала, то какое оно — время, похоже ли на мелкий просеянный песок, медную проволоку или, скажем, загустевшее оливковое масло?
— Вы хотите сделать мне больно, потому что не верите в меня, а не верите от обиды, что именно я ангел.
— Но, дорогой мой, для пылания веры требуется регулярное поступление горючего, хотя бы обыкновенный керосин... а в вашем случае его нужно втрое. У вас жуткая внешность, Дымков... Втиснулся в первопопавшееся тело, хотя по вашему положению можно было поинтереснее подобрать!.. Да и то содержите в вопиющей небрежности. В самом деле, небритый, в мятом пиджаке и уж, наверно, на дурном счету у прачек... а вдобавок целый день валяетесь в ботинках где придется. Да у вас без движения скоро ноги отомрут, хотя, я так полагаю, ангелу с его крыльями ноги лишь обременительный придаток!
— Вот это правда, там у нас пешком не походишь, в один конец никакого бессмертия не хватит! — в тоне корректной и вполне равноценной шутки откликнулся Дымков, чем и вызвал у Юлии неожиданную, не без досады переоценку своих умственных возможностей.
Мелькнула было мимолетная догадка, что вся его показная простота, беспечная распущенность порою — не маска ли, обязательная для всякого лазутчика в глубоком вражеском тылу. Видимо, технология предположительной деятельности и толкнула Юлию на косвенный и довольно точный вопрос:
— О, при желании у вас нашлось бы немало о чем рассказать, но... умолкаю. И не сочтите за попытку выведать ваши служебные связи, а только... Наверно, у вас имеются интересные знакомства и в кругу дьяволов?
Свой вопрос Юлия задала незначащим, чисто бытовым тоном и к удивлению своему без промедления получила невозмутимый ответ в плане все той же полусерьезной болтовни ни о чем.
— Разве только издали пока, ведь я у вас впервые!.. Но, возможно, мне еще доведется встретиться с кое-кем из них. Есть дело к ним или захотелось взглянуть для самообразования?
Она пожала плечами:
— Особого стремления не имею.
Она прибавила вскользь насчет сомнительного удовольствия созерцать голую и вертлявую чугунного цвета шпану и получила в ответ резонное возражение, что не все же они работают в пекле: оба по различающимся причинам и в мыслях не допускали его существованья. Видимо, Юлия должным образом оценила, что в пусть недолгой словесной игре Дымков с честью продержался на уровне принятого в ее кругу легковесного, обтекаемого острословья, — во всяком случае, с той поры ее прежнее, чуть высокомерное обращение с ним вошло в рамки приблизительного равенства.
— Судя по литературным источникам, эти адские господа всегда такие целеустремленные, мускулистые, волевые... в противоположность вам! — пояснила Юлия случившийся в разговоре поворот. — А вы вялый и скучный, на растение похожи, рохля. Вам надо двигаться, действовать, сверкать, клубиться, быть — то есть везде, везде оставлять ветерок за собой...
Кстати, как раз через полгода, перед всеобщей развязкой, Юлия имела случай не без юмора, хотя и в постели, воспроизвести на память тот эпический разговор с Дымковым, причем ее эрудированный любовник сразу отыскал ему литературную параллель в плутарховом диалоге Кинея с Пирром.
Похоже было, что Дымков сознательно вернулся в свою обычную, защитную раковину:
— А зачем, зачем мне оставлять позади ветерок?
— Потому что так нравится женщинам, помогает вашему брату завоевать их расположение, — иронически наставляла его Юлия. — Попутно полагается хвалить их, угадывать их прихоти и лгать им что-нибудь приятное.
— Вот я и спрашиваю зачем?
— А затем, что только здесь пролегает путь в их сердце. Чем сумасброднее их желанье и мгновеннее исполненье, тем жарче бывает ожидаемая всеми вами награда.
— Но зачем она мне?
— Чудак, она называется любовь, главная пружина мира. Ежеминутно ее заводят где-то, как часы, чтобы не остановилось все на свете. Потому что любовь одновременно цель и средство, подвиг и награда. От нее родятся солдаты, поэты, вожди, генералы: дети... все еще непонятно?
