Черешни растут только парами - Виткевич Магдалена

И тут он стал размахивать локтями, показывая, как это делают куры.

Я рассмеялась.

– А другая?

– Янина в порядке. Еще есть Людвика.

– Тоже не на бульон?

– Боже упаси! Я же говорил тебе, дорогое дитя, что из подруг не буду готовить бульон. Куры – мудрые создания. Узнают своих, приходят. А если кто чужой, убегают. А уж если такой подойдет слишком близко, то даже заклюют. Как же было весело, когда петух был! Найдет он, допустим, что-то в земле, чем поживиться, какого-нибудь дождевого червячка, тут же сзывает своих кур: «Ку-ка-ре-ку!» Они больше всего любят всякую тварь, которая из земли вылезает.

– Все, убедили – я тоже объявляю бойкот бульону.

– Ну зачем же так резко. Помни, дорогое дитя, – бульон только из такого мяса, которое не похоже на курицу.

– Буду иметь в виду, – улыбнулась я.

– Знаешь, детка, – сказал пан Анджей, – во время войны у моей семьи тоже были куры. Каждый взрослый поляк должен был работать и зарегистрироваться в немецкой трудовой конторе. У нас был большой сад, так что проще всего было сообщить им, что у нас есть ферма. К этому требовалось иметь как минимум пять кур и хотя бы одну свинью. Приходили комиссии и проверяли. Теперь у меня есть курица и собака.

Мы еще немного поболтали о животных, пан Анджей сообщил мне все, что было известно о половине жителей Руды Пабьяницкой на три поколения назад, и я узнала, что могу все сложности – и электрику, и воду – уладить с Влодеком или его братом. А если сам Влодек не сможет, то обязательно кого-нибудь пришлет. Только хуже всего, когда Влодек уезжает на какую-нибудь свадьбу: если Влодек на свадьбе, то потом довольно долго его вообще нет.

– Ты ведь понимаешь, детка, о чем я, – многозначительно пожал плечами пан Анджей.

Конечно. Я все понимала.

Когда я вернулась домой, под дверью уже стоял Шимон.

– Ну что, видишь? Твои самые плохие предчувствия сбылись! Нет у меня колеса!

– Да, но ты не сбежал!

– Ну да, я поехал к вулканизатору, а его не оказалось на месте. Я узнал, что он на свадьбе.

– Наверное, на той же, что и пан Влодек…

– Ты знаешь Влодека? – удивился он. – Ну так это его брат.

– Нет, – рассмеялась я. – Но я была у пана Анджея, и он дал мне полный отчет о привычках и обычаях местного населения.

– Ничего не поделаешь, – грустно констатировал Шимон. – Подозреваю, что еще денька три придется обождать.

– У меня есть эти три дня, я никуда не спешу, – сказала я. – Заходи. Но боюсь, что мне нечем тебя угостить.

– Не так я себе представляла первую ночь в своем доме, – сказала я, когда мы сели на кровати. Я зажгла свечку, чтобы было чуть светлее.

– А как? – спросил Шимон.

– Не знаю, – пожала я плечами. – В фильмах всегда есть какой-то камин, который можно затопить, какое-нибудь теплое одеяло или ковер, на который перед этим камином можно лечь. – Я улыбнулась. – А здесь? Здесь ничего. Камин, скорее всего, не тянет, ковер такой сырой, что хочется его выбросить, а единственное теплое одеяло – это то, что у меня было в машине.

– Я могу пригласить тебя к себе, – сказал он.

– Нет, – запротестовала я. – Мне нужно быть здесь. Это мой дом.

– В принципе да, только февраль – не лучший месяц, чтобы жить в пустом, холодном доме.

– Ни один месяц, даже летний, не годится для того, чтобы жить в холодном доме… И пустом.

Шимон молчал, видимо, переваривая многозначность моих слов.

– Иди домой. Я останусь здесь, – сказала я.

– Ты хочешь, чтобы я оставил тебя одну?

– Но ведь когда-нибудь я останусь здесь одна.

– Разумеется. Когда здесь будет тепло и приятно, – сказал он.

– Все так и будет, вот сделаю – и будет. Дом – это не просто стены и окна. Дом – это прежде всего люди. Смех, дыхание, громкие разговоры и шепот. А сейчас только бы ночь продержаться. Днем-то мы оптимисты. При свете дня все кажется проще.

– В чем-то да, в чем-то нет, – задумался Шимон. – Днем мы наверняка не сидели бы вместе. Днем ты бросила бы мне стандартное «спасибо пану за все» и выставила бы за дверь. А вот ночью кажется, что люди становятся ближе друг к другу, а днем колдовство куда-то сматывается.

Я задумалась над его словами. Колдовство сматывается? Когда темно, в мире все выглядит по-другому. Размываются контуры, кругом тьма тьмущая, мы видим гораздо меньше, но наше воображение играет с нами в игры: из самого дружелюбного дерева может сделать грозного вампира, тени превращаются в людей, которых на самом деле нет, слух обостряется и становятся слышны звуки, на которые днем мы вообще не обратили бы внимания.

– У тебя есть еще одеяла? Матрас? – Он огляделся.

– У меня есть спальный мешок.

– Это ложе выглядит не слишком привлекательно. – Шимон указал на пыльный диван. – Может, действительно сегодня ты переночуешь у меня? А завтра, когда будет светло, мы обустроим тебе тут спальное место.

– Обустроим? – улыбнулась я. С одной стороны, мне стало приятно, а с другой – я почувствовала опасность. Опасность, что снова от кого-то буду зависеть, что снова придется повторять старую, давно отработанную схему, хотя приехала я сюда специально для того, чтобы встать на ноги и быть самостоятельной.

– Я помогу тебе. У меня есть раскладушка, матрасы. Всего и делов-то – пропылесосить, и сразу почувствуешь себя лучше.

– Я не знала, что дом в таком состоянии…

– В бесснежные холодные месяцы все выглядит хуже. Было у меня дело: однажды в ноябре я покупал садовый участок. Когда мы пошли туда, все оказалось ужасно. Это был, пожалуй, самый мерзопакостный день в году. Моя жена сразу захотела вернуться домой – я не мог ее убедить, что там когда-нибудь может быть красиво. У меня, по-видимому, было более буйное воображение, чем у нее. Вот и купили. Весна нас очень удивила. Полно подснежников, крокусов, тюльпанов, нарциссов. Потом зацвели яблоня и слива. Красота! В ноябре ни малейшего намека на это не было. Вот увидишь, весной все будет по-другому. Уже скоро.

– Что ж, эта зима когда-нибудь пройдет, – тихо вздохнула я.

– Все станет вокруг зеленым, деревья покроются листвой, – продолжил Шимон. Потом покачал головой: – Вижу, что не смогу зазвать тебя сегодня ко мне… Подожди, я слетаю домой и через минуту вернусь.

– А… А твоя жена не будет возражать?

Мне показалось, что он на мгновение застыл в молчании. Через несколько секунд, которые показались довольно долгими, он ответил:

– Нет. Не думаю. Я живу один.

Я больше не спрашивала. Если бы он хотел, сам бы рассказал.

– Подожди меня, – сказал он. – Я скоро приеду.

– Я никуда не ухожу, – улыбнулась я.

Шимон вышел, и через некоторое время я услышала шум двигателя.

Когда машина отъехала, я подумала, что вообще-то не вполне разумно доверяться незнакомцу. Ну, не так чтобы совсем незнакомцу. У меня все-таки есть его паспортные данные. Я знаю, что его зовут Шимон, знаю номер его машины, у меня в телефоне даже есть фото его удостоверения личности. Хуже всего то, что мне было некому передать эту информацию. Родителям? Они далеко. Рядом со мной не было тех, кого моя судьба заинтересовала бы настолько, чтобы я могла бы послать им данные человека, с которым собираюсь провести вечер в доме без электричества, где-то на окраине Лодзи. Невероятно! Ведь времена были такими, что никому нельзя было доверять.

Я зажгла вторую свечу. Мне показалось, что я слышу какие-то звуки снаружи. Я сжала кулаки. Может, от страха? Однако через некоторое время рассудок победил. Чего мне бояться?

Однако есть чего. Одна в чужом доме, который до вчерашнего дня стоял пустым. Как знать, может, кто-то нашел здесь убежище.

Я открыла дверь. На дороге мелькнул женский силуэт. Было темно, но я достаточно отчетливо видела ее. Она стояла у дороги, в нескольких метрах от меня, плотно закутанная в большой платок.