Брак с другими видами - Мотоя Юкико

Обернувшись, я вдруг заметила, что из-за сугроба за мной наблюдает Пастрами. Над самой кромкой снега видны лишь его округлившиеся глаза да кончик носа. Неужели он следил за мной всю дорогу?

Я помахала ему уже совсем измочаленной, пятой по счету веткой и сдвинула маску на лоб.

— Так вот вы где! — закричала я. — Остальные там? Можно и мне с вами?..

Пастрами вскочил, отрывисто гавкнул и со всех лап побежал вниз по склону.

— Или нельзя?! — крикнула я вдогонку, но он исчез.

Мне почудилось, будто я нарушаю некую клятву. «Может, лучше вернуться?» — заколебалась я. Но в итоге все же полезла за ним — сквозь гущу сплетенных веток, проваливаясь в снег по колено.

Собаки расположились на льду замерзшего озера.

«Озеро? В таком месте?!» — не верила я своим глазам, подглядывая за ними из-за толстого дерева. Привычной трусцой они бегали по ледовому полю, такому просторному, что хоть проводи здесь несколько хоккейных матчей одновременно. Огромный ледовый вольер для собак — вот что это напоминало больше всего.

Собаки рассредоточились по льду небольшими группами, сложив из своих тел на белоснежном поле правильное кольцо. Мне хотелось узнать, что же они задумали, но по такому тонкому льду к ним было не подойти. И пока я щурилась на них с берега, собаки начали подпрыгивать на месте. Сначала не очень высоко, но потом уже и выше своего роста. Как я поняла, каждая из них пыталась выкопать себе прорубь. Попрыгав немного, они кидались грудью на лед и разрывали его когтями, затем опять прыгали, и это повторялось снова и снова.

Наконец какая-то из них процарапала ледовую корку насквозь и тут же, не оглядываясь, кинулась в прорубь с головой. Прямо у меня на глазах все собаки одна за другой пробивали лед, ныряли в воду и скрывались из виду. Вот исчезла последняя, и над озером воцарился такой покой, будто здесь никогда ничего не происходило.

Сердце оборвалось. Неужели собаки уже не вернутся?

Но тут из воды показалась ушастая голова. Резкий визг — высокий, как птичья трель, — разорвал тишину, и голова вновь исчезла. А через миг из другой проруби вынырнула еще одна, визгнула точно так же и тоже пропала. Все больше белых голов снова и снова выскакивало там и сям из отверстий во льду, повторяло этот странный звук, точно некий сигнал, и ныряло обратно под лед… С минуту я наблюдала за ними, пока не сообразила, что происходит.

Собаки переплывали — от проруби к проруби — в воде подо льдом. Вся их стая, сигналя друг другу таким манером, стягивала кольцо и подбиралась к какому-то центру. Не сводя глаз с этого странного действа, я приблизилась к ним насколько могла — с той стороны, где лед показался мне толще. И лыжной перчаткой, точно дворником лобовое стекло, расчистила лед под ногами. Может, смогу разглядеть, что творится в воде? Увы, под коркой льда в глубине виднелся лишь пепельно-серый ил…

Всю дорогу обратно к хижине я только и представляла, как, наверно, грациозно эти белые псины ловят рыбу в прозрачной воде.

— Ну, как ты там? — интересуется он. — Не устала от изоляции?

— Пока нет, — отвечаю я. И спрашиваю, не устал ли он от социализации. Хотя и знаю его ответ заранее. Еще как устал, говорит он.

Так мы болтаем с ним по телефону чуть ли не каждый день.

Он спрашивает, сколько еще я собираюсь торчать в горах. Я же прошу его больше об этом не спрашивать, потому что не хочу об этом думать. И просто отчитываюсь, как продвигается работа, сколько осталось до завершения. А заодно рассказываю о своей вчерашней вылазке в городок у подножия.

— Ты что-нибудь знаешь? С чего это тут все помешались на отлове собак?

— Хм-м… — говорит он и замолкает.

«Откуда ему это знать, если он с детства не возвращался сюда ни разу?» — думаю я. И уже собираюсь сменить тему, но он продолжает.

— По-моему, я что-то слышал… — бормочет он. — Мол, когда-то давно там пропало много людей.

— Что, реально?

— Ну, я почти не помню. Маленький был, да и сама история больше походила детскую страшилку.

— А про собак там не говорилось?

— Может, и говорилось. Но вообще-то в городе никто не держал собак. Помню, как-то я сказал матери, что хочу собаку, а она сразу раскричалась — нельзя, мол, даже думать не смей…

— А что, собаки могут похитить человека?

Будто отзываясь на эти слова, Пастрами, прикорнувший у моих ног, приподнимает правое ухо.

— Да ну, не смеши меня! — фыркает он. Я успокаиваюсь, и Пастрами, опустив ухо, опять засыпает.

Потом мы болтаем о всякой всячине — так долго, что меня хватает и на вторую чашку какао. Он говорит, что собирается навестить городок перед Рождеством вместе с женой и сыном — погостить у родни, а заодно и утрясти вопросы о передаче наследства. Мы договариваемся о встрече. Под конец он спрашивает, слышала ли я прогноз погоды, я отвечаю, что слишком оторвана от цивилизации, и он говорит, что к концу недели обещали сильное похолодание. Еще раз хохотнув, он желает мне постараться не околеть и вешает трубку.

Прогноз не ошибся — в конце недели и правда грянул жуткий мороз. Открыв глаза поутру, я будто снова оказалась во сне, который часто видела в детстве, — о том, как весь мир превратился в ледышку. Овсяные хлопья, что я достала из шкафа, хрустели на зубах, как огромные градины, а сосульки свисали с крыши такие, будто за эту ночь пронеслось сразу несколько тысяч лет.

Нацепив на себя всю теплую одежду, какая была, я вооружилась ведром, лопатой и отправилась с собаками в гараж. Белые псины суетились вокруг меня и тыкались в ноги, словно подгоняя вперед. Добираться до гаража по снегу пришлось в разы дольше, чем обычно, и когда я наконец ввалилась туда, пот катился с меня ручьями, как в сауне.

Первым делом я убедилась, что лампочка генератора по-прежнему горит зеленым. Проверила, сколько осталось бензина. Подобрала себе еще кое-что для уборки снега — красные санки, еще одну лопату, побольше. Плитку шоколада на всякий случай. Веревку. Со всем этим в руках и ворохом пыльных одеял под мышкой засобиралась обратно и напоследок решила заглянуть в колодец за гаражом. Из недр колодца дохнуло такой священной стужей, словно чья-то детская ладошка вдруг отшлепала меня по щекам.

— Что будем делать? — спросила я собак, суетившихся у меня за спиной. — Как теперь доставать вашу любимую воду?

Пастрами вскочил на задние лапы и заскреб когтями по камню, явно собираясь запрыгнуть на край колодца.

— Фу! — отогнала я его. И, прикинув, как оживить колодезный ворот, вернулась в гараж за молотком и зубилом.

Изо всех сил, точно заправский кузнец, я стучала по вороту молотком, пока задубевшая веревка не подалась. Ухватившись за нее обеими руками, я потянула вниз. Ледяная короста затрещала, и ворот медленно провернулся вокруг оси.

— Ну вот! — объявила я гордо, поворачиваясь к собакам. И тут краем глаза заметила, как что-то пронеслось мимо меня.

Резко обернувшись, я еще успела увидеть, как Пастрами с довольной мордой сигает в колодезное ведро.

— Пастрами!! — крикнула я, кидаясь к нему. Но поздно: ведро с Пастрами уже уносилось ко дну. Не соображая, что делаю, я перегнулась через край колодца и вытянула руки в бездну — лишь затем, чтобы в итоге обнять пустоту. Я почуяла ужас, с которым он носится там, скуля, кругами по толстому льду. И, спохватившись, потащила ведро наверх, но оно, конечно, уже оказалось пустым. А из глубины колодца все доносилось, не затихая, яростное царапанье собачьих когтей.

— Бегите за помощью!! — завопила я в панике собакам позади меня. Судя по звукам, несколько псин тут же послушно унеслись куда-то по снегу. А я все тянула руки в застывшем рывке и все кричала: «Пастрами!» — но ничем не могла помочь…

И вот я сижу уже прямо там. На дне колодца, в гробовой тишине. И ни жалобного повизгивания, ни царапанья когтей по льду — ничего этого больше не слышу.

— Что делать, если в колодец запрыгнул какой-нибудь зверь? — спрашиваю я.