Александр Покровский - Робинзон. Инструкция по выживанию
Отсеки докладывают: «Первый осмотрен, замечаний нет!»
Потом: «Погружаемся на глубину сорок метров, осмотреться в отсеках!»
Лодка уходит под воду.
Робертсон в своем, пятом отсеке.
К нему подходит Кашкин, руку он держит за спиной:
– Это твое первое погружение?
– Почему первое? На практике на лодке выходили в море.
– Ну, тогда ты был курсантом, а теперь – лейтенант. На! – протягивает плафон с забортной водой. Сейчас же собираются все матросы и мичманы отсека. Робертсон выпивает плафон.
– Молодец! – говорит Кашкин.
– Народ! – обращается Кашкин к обитателям отсека. – А лейтенант-то у нас орел!
Все улыбаются.
– Поздравляем! – говорит Кашкин. – Ты у нас принят в жители пятого отсека!
Команда по «каштану»: «Лейтенанту Робертсону прибыть в центральный пост!»
Робертсон прибывает в центральный. Там уже собрались все командиры и начальники, и там ему вручают еще один плафон.
– Так я же только что пил, товарищ командир! – говорит Робертсон.
– Пейте, лейтенант! – говорит ему командир. – Там вы пили неофициально, а тут– официальная часть с посвящением в подводники. Тут мы вам диплом выдадим. Где у нас диплом? (Заму.) Ага! Вот и диплом, и вымпел.
На средней палубе третьего отсека стоит Буденко, который все еще переживает. Он рассказывает кому-то свою историю:
– Понимаешь, и снится мне.
Мимо идет Рустамзаде, обращаясь к Буденко, говорит:
– Робертсона не видел?
– Его в центральном водой накачивают.
– А-а. Как пройдет, скажи ему, что я ему чай заварил.
– А мне чай можно?
– А ты варенье обещал?
– Ну?
– Ну и где оно?
– Забыл!
– Как вспомнишь, сразу же тащи его на ЦДП. У меня таких сирот, как ты, до Пекина раком не переставить.
Команда из центрального: «Приготовиться к погружению! Погружаемся на глубину 400 метров!»
– О! – говорит Рустамзаде. – Началось! Глубоководное! Надо дверь отрыть в отсек, а то клинит.
Робертсон в пятом отсеке. В отсеке Кашкин натянул нитку от борта до борта.
– Это зачем? – спрашивает Робертсон.
– Что зачем? Зачем погружаемся на четыреста? Так это ж глубоководное испытание. На контрольном выходе – обязательно.
– Да нет, зачем нитку протягивается?
– Посмотришь, как корпус сжимается. Нитка провиснет. Сейчас мы ее натянем, а как только начнем погружаться на четыреста, так она и начет провисать.
Центральный: «Погружаемся на глубину 120 метров!»
Народ замирает, ни тени улыбки. Погружение – это серьезно.
Через некоторое время: «Глубина 120 метров! Слушать в отсеках!»
Как только в «каштане» раздается: «Есть шестой!»– Кашкин отвечает: «В пятом замечаний нет!»
На вопросительный взгляд Робертсона Кашкин объясняет:
– Центральный пост опрашивается все отсеки, и опрашивает он так: принимает доклад с первого отсека, а потом включает тумблер на десятый и говорит: «Есть первый!» – и десятый ему отвечает, что замечаний нет, тогда он говорит: «Есть десятый!»– но одновременно включает второй отсек. То есть лодка опрашивается по принципу «нос – корма».
Центральный: «Погружаемся на глубину 200 метров!»
Корпус лодки начинает скрипеть. Звук – как кожа сухая сминается – очень неприятно.
Робертсон с Кашкиным переглядываются. Тот взглядом ему говорит: все нормально.
– Вот в такие минуты хочется петь, – говорит Кашкин.
«Глубина триста метров!» Где-то на заднем плане слышится ответ вахтенного пятого: «В пятом замечаний нет!»
– Атаев! – кричит Кашкин в трюм.
– Я! – из трюма.
– Смотри там!
– Да!
Скрип ужасный, лица у всех напряженные. Тяжкое это дело – ждать.
«Глубина 350!»
Скрипит.
«Глубина 400 метров! Слушать в отсеках!»
Нитка провисла совсем.
– Гляди, Робертсон, что творится, – говорит Кашкин. – Для тебя специально нитку вешал. Вот так нас и жмет.
– А если провалимся? – спрашивает Робертсон.
– А если провалится на глубину, то будет то, чему тебя должны были в училище учить. «Трешер» будет. Лодка «Трешер» провалилась. С тех пор ее никто не видел. Давит, Саня, и рвет металл, как туалетную бумагу. Провалимся – море нами жопу подотрет. Понятно?
– Понятно!
– Атаев! (Атаеву в трюм.) Как там?
– Нормально, тащ-ка!
– Ну слава тебе господи!
«Есть шестой!»
– В пятом замечаний нет!
«Боевая тревога!»
Кашкин подходит к «каштану», вызывает центральный пост и на его: «Есть центральный!» – докладывает:
– Пятый к бою готов, присутствуют все!
– Есть пятый!
Через полминуты: «По местам стоять, к всплытию на сеанс связи и определение места!»
– Только что же погружались? – говорит Робертсон.
– Это контрольный выход, – отвечает Кашкин. – Тут – то взлет, то посадка, то вверх, то вниз. А сон – если получится. Весь контрольный по боевой тревоге. Я однажды десять суток не спал. Потом падаешь мордой в прибор. А штурманенок наш, славный Вадик Стожик, не может после этого выносить шелест кальки.
– Как же это все?
– Так! Человек – самая выносливая скотина.
В рубке акустиков начальник штаба, акустики, командир.
– Ну? – говорит начальник штаба.
– Понимаете, товарищ капитан первого ранга, – говорит старшина акустиков, – мы ж аукали периодически.
– Ну?
– Не может быть, чтоб это наши были. Слушайте, что они передают.
Из наушников: «Рыбка плавает по дну, хрен поймаешь хоть одну!»
Начштаба слушает и вопросительно смотрит на старшину.
– Это не наши, – говорит акустик. – Мы еще в прошлый раз, как всплыли по своим углам (вы же помните?), так и договорились о взаимодействии, о мерах безопасности по ЗАС, ну и так далее.
– М-да! Ужасно засекреченная связь!
– Так точно! Ушли, разбежались. Чтоб все по науке! А прежде чем разбежаться, мы же еще раз обнюхались по ЗПС. То есть мы договорились по звукоподводной связи о том, что и как, – и в разные углы. Они на юго-восток, а мы на северо-запад. Потом свою подводную цель мы потеряли (это естественно), а теперь выявлены сначала три, а потом и четыре надводные цели. С северо-запада.
– Так! Покороче!
– Цели квалифицированы: транспорт и военные корабли. Вот с тех пор и маневрируем: мы вправо – они вправо. Как привязанные.
– Еще раз режим «тишина»? (Это командир.)
– Да какая там «тишина»! (Начштаба.) У нас ревущая корова! Они нас слышат. Мы эти сообщения во время «тишины» и получаем. Что там еще? – берет наушники, а там: «Слушай, слушай, только куй не скушай!»
– Не наши! – говорит начштаба.
– Наши бы обменялись сперва: «Первый, я второй!» (Акустик.)
– Понятно! По архисекретнейшей нашей звуко-подводной связи на чистейшем русском языке с нами говорят враги. У нас полигонное время истекает. Не дадут они нам работать. Что сейчас?