Александр Торик - Флавиан. Жизнь продолжается
— Это пятачок такой на носу, папа! Чтобы целовать и заколдовывать!
— Что делать? Заколдовывать? Ты где же такую закаляку выискала, которая целует и заколдовывает?
— Вот здесь! — Степан, до этого молча наблюдавший, положил передо мной потрёпанный детский журнал без обложки, то ли «Мурзилку», то ли «Весёлые картинки», судя по печати — начала девяностых годов. — Вот, папа, она здесь ещё и песню поёт:
— Я Бяка-Закаляка
С острова Мурмяка,
С острова, острова
Очень, очень острого!
Кого я поцелую —
Сразу заколдую!
— дружно, припрыгивая в такт, исполнили Маша со Степаном и присоединившаяся к ним Леночка.
— Папа! Она хорошая была, только сама заколдованная! Её потом расколдовали, и она опять хорошая стала! Вот! Смотри на другой странице! Видишь, она добрая, как бабушка Клава!
Сравнить добрую Бяку-Закаляку с Клавдией Ивановной я не успел, потому что вошла Ирина.
— Поросята! Кто устроил на веранде полное безобразие из кубиков и солдатиков и не убрал за собой игрушки?
— Мы, — дружно и радостно возгласили дети.
— А именно, кто?
— Мы! Все!
— Так! — Ирина попыталась посмотреть на меня «строгим» взглядом. — Папина подготовка: солидарность и укрывательство!
— Ирочка, в одной Книге рекомендовано носить тяготы друг друга и класть душу за «други своя»…
— Ясно! Значит, и убирать последствия этого «Ледового побоища» отправляются все вместе!
— Мама! Это не Ледовое побоище, это была Бородинская битва! — выдал себя Стёпка.
— Вот и отлично! Победители в сражениях обычно и убирают за собой трофеи в нижний ящик комода! Вперёд, гренадёры!
— Ура-а-а! — топот босоногого «войска» покатился на веранду.
— Лёша! Батюшка сейчас звонил, просит через полчасика заехать за ним, кого-то пособоровать и причастить надо. Успеешь выпить кофе на дорогу, чайник и бутерброды уже готовы.
— Спаси Бог, Ирочка! Сейчас, только джинсы «выходные» надену!
— Как твои «бойцы», брат Алексий? — Флавиан поудобнее пристраивал подвижную массу своего тела на узковатом для него сиденье «расфуфендера».
— Слава Богу, отче! Убирают последствия «Бородинской битвы» на веранде, Бяку-Закаляку нарисовали, с острова Мурмяка, заколдованную… В общем, жизнь бурлит! Куда едем?
— В Снопово, к профессорским дачам, помнишь, где в прошлом году мост провалился?
— Помню, конечно! Там сейчас новый стоит, пошире, хотя тоже бревенчатый, трактора тяжёлые быстро разобьют.
— Разобьют, конечно…
— Отче! А к кому мы едем, больной тяжёлый?
— Тяжёлый, Лёша, вдвойне тяжёлый — запущенный рак лёгкого с метастазами, жить осталось месяц-другой, а он — атеист закоренелый, не факт, что вообще собороваться и причащаться захочет. Профессор, лингвист. Его сестра, женщина воцерковлённая, тоже лингвист, очень просила поговорить с ним, вдруг удастся «пробиться» к сердцу. Человек он, по её словам, очень хороший, добрый и бескорыстный, но мозги у него материализмом напрочь забиты, да и гордынька профессорская, сам понимаешь, покаянию не способствует. Посмотрим, Лёша! Что уж Бог даст! Ты ведь знаешь — «аще не призову…»!
— Да, отче! Хоть бы уж призвал его Господь, жалко душу-то человеческую!
— Жалко, Лёша, ещё как жалко!
За разговором мы подъехали к новому сноповскому мосту, переехав по нему мелкую речушку Ржавку (очень точное название, если судить по количеству брошенной в неё гнить бывшей колхозной техники), повернули направо к дачам.
— Вот, кажется этот… Стой, Лёша! Точно — № 8. Вылезаем!
Я выпрыгнул из машины, помог спуститься с неудобной подножки дородному Флавиану, достал с заднего сиденья его солидно-потёртый «чемоданий».
— Веди, отче!
Калитка уже открывалась нам навстречу, и из неё выходила крупная, статная дама лет пятидесяти с небольшим. Она была в тёмной юбке и безукоризненно белой, с длинными рукавами, блузке, застёгнутой под самый воротничок на множество маленьких перламутровых пуговичек. Голову её прикрывал элегантно накинутый голубовато-прозрачный газовый шарфик.
— Здравствуйте! Вы отец Флавиан?
— Он самый. Вы Ангелина Валерьевна?
— Да, батюшка, это я вам звонила. Благословите!
Флавиан благословил её, и мы вошли за ограду участка. На полдороге к дому Ангелина Валерьевна остановилась.
— Батюшка! Я вас очень прошу! Валерий Валерьевич в нелёгком расположении духа, у него частые боли, он сильно угнетён душевно. Не обижайтесь, пожалуйста, если он скажет что-нибудь резкое или обидное по поводу религии, хоть он и очень интеллигентный человек, но, как и каждому неверующему, ему трудно примириться с мыслью о скорой смерти.
— Он уже знает об этом?
— Да, знает. Он узнал о своём состоянии раньше меня и достаточно мужественно воспринял это.
— Хорошо, Ангелина Валерьевна! Я учту ваш совет.
Мы прошли в дом.
— Аля! Кто к нам приехал? Это ко мне? Это из университета? — резкий, как бы каркающий голос раздался откуда-то сбоку, едва за нами закрылась входная дверь.
— Нет, Лера! Это мои гости, священник отец Флавиан и его друг…
— Алексей — шёпотом подсказал я.
— … его друг Алексей! Они приехали ко мне поговорить о моих духовных проблемах, Лера!
Пожалуйста, приходи в столовую пить с нами чай, не откажи в любезности гостям!
— Не откажу, Алечка, не откажу… — из боковой двери вышел профессор, слегка сутулый, очень худой, с большим горбатым носом на землистого цвета морщинистом лице, с необыкновенно ясными, светящимися глубоким интеллектом тёмными глазами. Он был в потёртых синих джинсах и сшитой из кусочков меха безрукавке поверх толстого серого шерстяного свитера. Слегка прищурившись, он протянул руку:
— Здравствуйте, ваше преподобие! Моё почтение, Алексей! Проходите, будьте любезны, сюда прямо по коридору, столовая здесь. А я думаю, для кого это Аля с утра бабушкин чайный сервиз приготовила, свежий мармелад из магазина принесла? Теперь ясно! Милая сестра о душе заблудшего брата беспокоится, о её, как это правильно сказать — блаженном упокоении?
— Лера!
— Простите, ваше преподобие, привык слегка ёрничать с младшей сестрёнкой, с самого детства, можно сказать… Не обращайте внимания, присаживайтесь. Алечка, ухаживай за своими гостями, у меня, кстати, в кабинете французский коньяк есть, принеси, будь добра! Не откажетесь от коньячку, ваше преподобие? А вы, Алексей? А то есть ещё прекрасная настоечка, целительная, на кедровых орешках, которую «и монаси приемлют», я правильно процитировал?
— Благодарю вас, профессор! Цитата точная. Только я уже шестой год, как совсем отказался от алкоголя, сердце после инфаркта слабенькое, а Алексей — за рулем! Вы, уж нас простите великодушно, что компанию вам не составим в этом вопросе, компенсируем чайком, с вашего позволения!
