Андрей Волос - Победитель
Возмущаясь задержкой, разнотонно сигналили грузовики и автобусы, обвешанные гроздьями пассажиров. Кто не ехал в них, тот шел пешком, катил на велосипеде, гнал мулов и ослов, груженных вязанками хвороста…
Но вот полицейский встал по стойке смирно и приветственно поднял жезл.
На перекресток наконец-то выползла медленная — по скорости шагавших людей — процессия.
Впереди шли два одетых в европейские костюмы музыканта. Они приплясывали в такт гудящим в руках бубнам. За ними следовал человек в красном халате. Он очень громко и настойчиво кричал, призывно размахивая руками и обращаясь то направо, то налево, где по сторонам улицы двигалась небольшая толпа зевак и ротозеев, с готовностью отвечавшая ему похожими выкриками. Следом за дойристами и крикуном ехал грузовик. Передний борт грузовика украшали большие, в рост человека, портреты В. И. Ленина и Генерального секретаря народно-демократической партии Афганистана Нур Мухаммеда Тараки. Разноцветные гирлянды живых цветов свисали с бортов, с капота и почти закрывали лобовое стекло, за которым маячило совершенно равнодушное и усталое лицо шофера. Люди, набившиеся в кузов, скандировали в такт человеку, шагавшему впереди.
За грузовиком следовала небольшая пестрая колонна, над которой колыхались транспаранты и портреты Тараки. Демонстранты тоже неумолчно галдели, а то еще начинали что-то выкрикивать хором.
— Великий Тараки… Мудрый Тараки, — пробормотал Астафьев, машинально переводя лозунги и так же машинально вспоминая: пуштун, племя гильзай, клан тарак, ветвь буран. — Да здравствует вождь афганского народа Тараки!.. Благодетель народа Тараки!..
Огнев вздохнул и невесело усмехнулся.
— Пытались повлиять. Мол, дорогой Нур Мухаммед, не умерить ли славословия? А что, говорит, я могу сделать, если народ меня любит?!
Астафьев тоже вздохнул.
— Понятное дело. Мы это уже проходили…
«Да и проходим», — хотелось ему добавить, но он, разумеется, сдержался — слишком уж неподходящая компания для подобных замечаний.
Наконец перекресток освободился, и пробка начала рассасываться.
Минут через десять, пробравшись узкой улочкой, с обеих сторон сдавленной глинобитными дувалами, из-за которых виднелись ветви урючин и яблонь, «Волги» миновали несколько значительных каменных зданий и подъехали к воротам дворца Арк — резиденции Тараки, именуемой «Домом народов».
Ворота начали медленно раскрываться, позволяя увидеть большую площадку. По обеим ее сторонам по самые башни были врыты два танка, настороженно глядевшие черными глазами своих пушек и пулеметов.
Три дюжих гвардейца, украшенных белыми околышами фуражек, белыми ремнями портупей и кобурами, белыми манжетами на рукавах, вытянулись по стойке «смирно» и отдали честь.
«Волги» неспешно въехали в ворота и оказались в огромном зеленом дворе, из-за деревьев которого выглядывало причудливое здание Арка.
* * *В просторном Зале приемов было довольно сумрачно и прохладно. На полу лежали ковры. Увешанные оружием стены уводили взгляд к резному потолку.
В центре стоял большой стол, а на нем — бутылки минеральной воды, несколько пепельниц и огромная ваза фруктов.
По левую руку от генерала армии Петровского сидел переводчик Рахматуллаев. По правую — Огнев, еще правее — Астафьев.
Тараки и Амин расположились за противоположной стороной стола. Тараки — в каракулевой пилотке и расшитом халате поверх европейского костюма, Амин — в строгой пиджачной паре. В отличие от своего учителя (именно так Хафизулла Амин прилюдно называл Тараки), по благообразному лицу которого блуждала смутная улыбка, лицо премьер-министра имело сосредоточенное и внимательное выражение. Пожалуй, его можно было бы назвать по-актерски красивым — чистая светлая кожа, высокий лоб, большие умные глаза. Но это если и приходило на ум, то в последнюю очередь. А в первую внимание привлекали собранность и сила, сквозившие в каждой черте облика Хафизуллы Амина.
«Пуштун из племени харатай, — машинально вспомнил Астафьев. — Придерживается националистических взглядов. Учился в США… преподавал в Кабульском университете… депутат парламента при Захир-шахе… После прихода к власти Дауда на службе не состоял… Интересный человек… Как он вслушивается в звуки чужой речи!.. как будто сам сейчас заговорит по-русски!»
— Товарищ Тараки повторяет, — переводил Рахматуллаев, — что народу Афганистана мешают жить враги народной власти. Народ Афганистана — добрый, веселый и трудолюбивый. Если бы не враги…
Огнев усмехнулся и покачал головой.
— Хорошо бы спросить… — негромко сказал он.
Астафьев наклонил к нему голову.
— Я говорю, спросить бы надо, почему этот добрый и веселый народ недавно в клочья разорвал наших советников в Герате…
Рахматуллаев вопросительно посмотрел на Огнева.
— Нет, нет, — покачал головой тот. — Это я так… переводить не надо. Продолжайте.
— …Если бы не враги, — продолжил Рахматуллаев, — наш народ давно бы вышел на дорогу счастья.
Петровский медленно кивнул. Астафьев осторожно взглянул на него и тут же отвел взгляд от его внимательного, но довольно спесивого и надменного лица. Лицо барина, нашедшего в себе терпение и мужество выслушать невнятные жалобы крепостных.
Амин выпрямился на стуле и бросил несколько резких фраз, подчеркивая каждую решительным движением ладони.
— В борьбе с врагами нужна жесткость! Товарищ Амин говорит, что товарищ… гм!.. гм!..
Рахматуллаев поднес кулак ко рту и покашлял, посмотрев на Огнева так, будто не решался перевести сказанное. Огнев поторопил его кивком.
— Говорит… м-м-м… что товарищ Сталин научил нас, как строить социализм в отсталой стране: сначала будет немного больно, а потом — очень хорошо! В нашем государстве двенадцать тысяч феодалов. Сделать из них трудящихся так же невозможно, как превратить лошадь в корову. Поскольку они мешают строительству нового общества, их придется уничтожить. Как только мы всех уничтожим, настанет мир и спокойствие. Кроме того, вы не знаете наш народ. Наш народ вообще плохо поддается переделке. Уж если какое-нибудь племя взялось за оружие, оно сложит его только в двух случаях — или уничтожив противника, или перестав существовать само. Если племя восстало против народной власти, у нас только один путь — перебить всех от мала до велика! И уж тут все средства хороши — танки, бомбы, напалм!.. Что делать, такие у нас традиции…
Петровский невольно вскинул брови, посмотрел на Огнева и крякнул.
