Иосиф Гольман - Счастье бывает разным
Во-первых, потому, что без печали ты просто не сможешь потом ощутить радость.
А во-вторых — и эта мысль глубоко засела в голове Чистова, — божественный свет есть в любом жизненном, материальном проявлении. Даже там, где, казалось бы, все мрачно.
И человеку, чтобы исправить ситуацию, вовсе не нужно воевать с мраком. Ему нужно лишь освободить уже имеющийся здесь свет.
Здесь — и в каждом из нас.
Потом разговор перешел на более прозаические темы.
Узнав, что у Арье девять детей, Чистов рассказал ему про Майку, которая собирается рожать своего первенца в чужом Нью-Йорке.
— Не проблема, — улыбнулся Арье, и в записной книжке Чистова появилось несколько телефонов акушеров и педиатров, которые не только были крутыми профессионалами, но и могли понять любую просьбу пациента, высказанную по-русски.
Короче, полет — по личным ощущениям Чистова — прошел гораздо быстрее, чем мог бы. И гораздо приятнее, тем более что удалось еще и прилично вздремнуть.
Когда «Боинг» скользил над Гудзоном, целясь на посадочную полосу аэропорта имени Кеннеди — пассажиры, кстати, могли наблюдать процесс на экранах своих мониторов, вмонтированных в спинку впередистоящих кресел, — Чистов вернулся мыслями к Майкиной ситуации. Да и своей тоже.
И странное дело — сейчас она уже не казалась ему такой безысходной, как десять часов назад.
Он даже про себя перефразировал Высоцкого: «Хорошую религию придумали хасиды…»
А потом двадцать минут в длинной, но быстро движущейся по лабиринту из натянутых лент очереди к пограничным кабинам. Предъявил визу, приложил пальцы к сканеру. Далее — шлепок печати в паспорт, и ты уже по-настоящему на американской земле.
Повертел головой — Майку среди встречающих не нашел.
Двинулся по второму кругу — она нашла его сама.
Налетела, подпрыгнула, обняла за шею. Чистов даже испугался — какие могут быть прыжки в ее положении?
А Майка уже была с папой.
Она прижалась лицом к его груди, схватила его двумя руками за куртку. А он чуть нагнулся и поцеловал ее в макушку.
Они, несомненно, были счастливы.
Ну и при чем тут генный анализ?
Кое-что из не высказанного вслух Алексей Годовик, одногруппник Ивана Басаргина, пенсионер по горячему стажу. Город Нижний ТагилА я и в самом деле не знаю, кто мне Ванька — друг или враг.
Познакомились мы в Свердловске, когда сдавали в приемной комиссии института школьные аттестаты и всякие справки. С тех пор, похоже, не расставались.
Я никогда не скрывал: Ванька из нас двоих — главный. Меня это не угнетало.
Мой батя, например, закончил службу подполковником. Что ж, ему теперь всю жизнь мучиться, что не генералом?
Тем более в нашей группе — и не только нашей — многие сочли бы за честь быть даже не подполковником Ванькиной армии, а каким-нибудь сержантом. Лишь бы — Ванькиной армии.
И многие свердловские парни вздохнули с облегчением, когда мы с ним, как победители региональной олимпиады, получили право перевода в МГУ.
В Москве я тоже был «подполковником». Но быть подчиненным Ваньки, как мне казалось, не составляло особого труда.
Ванька же в Москве едва сам не стал подчиненным — у них началась любовь-война с первой красоткой курса Катькой Воскобойниковой. Честно говоря, уникальная была девица: красивая, стройная, чертовски умная и чертовски пробивная. С таким коктейлем наличие крутого папашки — настоящего чрезвычайного посла — смотрелось просто перебором.
Вот и нашла коса на камень. Или сталь на чугун.
Впрочем, мне такие продвинутые девушки никогда не нравились. Моя-то девчонка была куда проще.
Нелли не была ни красоткой, ни отличницей. И родители — обычные инженеры из Уфы.
Вот фигурку у моей Нельки не отнять — точеная. Как у балерины, только что не такая тощая.
Я ее как увидел первый раз в конце третьего курса в белом платьице в скверике возле университета — сразу понял: это моя женщина. И хотя оба никуда не торопились — через три месяца, во время запомнившейся нам теплоходной поездки, она и в самом деле стала моей женщиной.
Ванька, как всегда, помог — не только сам на полночи покинул каюту, но и выгнал еще двух гавриков: в то время студентам об одно— или двухместной каюте можно было лишь мечтать.
А вскоре…
Даже и вспоминать не хочется.
Он в очередной раз расстался с Катькой: у них всегда все было очень бурно, то расставались, то сходились.
И — вот уж чего я не ожидал — Ванька положил глаз на мою Нелли.
Сначала я не решался что-либо ему говорить.
Потом, когда Нелька стала обращать на него внимание — а как же на такого не обратить, — открыто сказал Ваньке, что это подло. Он засмеялся в ответ и сказал, чтобы я не брал в голову.
Нелли говорила примерно то же. Но впервые за время наших отношений я ей не верил.
Дошло до слежки — я просто ничего не мог с собой поделать.
До сих пор жалею об этом.
Потому что своими глазами увидел, как Нелька вошла в его комнату в общаге — я уже успел от него отселиться, и он пока жил один.
Я не знал, что мне делать. Ворваться и убить обоих?
Наверное, в тот момент смог бы.
Но как дальше жить без Нельки?
Короче, я дождался, когда она вышла из Ванькиной двери. Не так долго и ждал — может, полчаса или сорок минут. Однако они показались мне столетием: я слишком хорошо представлял, что там сейчас происходит.
Когда Нелька дошла до моего укрытия, я увидел, что она тихо плачет.
— Он взял тебя силой? — спросил я.
— Нет, — добила она меня и теперь уже заплакала навзрыд.
Мне оставалась секунда на принятие решения, и я его принял.
— Забудь, — сказал я и обнял ее.
В общем, мы оба старались забыть, и у обоих не получилось.
Мы и сейчас с ней вместе.
И я никогда не хотел другой жены.
Вот только заноза, пусть и обросшая временем, все равно иногда шевелится в моем сердце. Особенно когда выпью.
Я даже — стыдно сказать — в таком состоянии однажды ее ударил.
Она никому не пожаловалась. Стерпела.
А мне стало только хуже.
