Владимир Войнович - Малиновый пеликан
Над чем вы сейчас работаете?
Вспомненные мною рассуждения Акуши навели меня на грустные мысли, что если он прав, то нет никакой надежды, что у нас в сколько-нибудь обозримом будущем на вершине власти может оказаться честный человек. Во всяком случае мне до этого с помощью клеща или без нее уже не дожить. Чтобы отвлечься, я переключился на чепуху: сосредоточил внимание на каком-то аппарате, который зелеными и красными индикаторами перемигивается.
— Интересно, — спрашиваю Зинулю, — что это у вас за прибор?
— А я не знаю. — Она пожала плечами.
— Как не знаете? — удивился я. — Он ведь для чего-то нужен.
— Не знаю, зачем-то, может быть, и был нужен, а теперь так — бутафория.
Вот говорят, что ассоциативный вид мышления — это самый низший вид мышления. Если бы я в это поверил, мог бы умереть от комплекса неполноценности. Потому что всегда мыслю ассоциативно. Зинуля сказала: прибор бутафорский. Я с ней немедленно согласился и развил эту мысли дальше:
— У нас все бутафорское. Бутафорское правительство, бутафорский парламент, бутафорский суд, бутафорские выборы, бутафорская «Скорая помощь».
— Как вы мыслите оригинально, — оценила Зинуля. — Вы тоже писатель?
— Что значит тоже? — не понял я.
— Ну, я имею в виду, Семигудилов писатель, и вы тоже.
— Это я — тоже? — возмутился я до глубины души. — Это он тоже. Если он вообще писатель.
— Петр Ильич, — вмешалась с поправкой Варвара, — не просто писатель. А очень известный писатель. Гораздо известней вашего Семигудилова.
— Ну как это, — не поверила Зинуля. — Семигудилова знают все, даже те, которые книг не читают.
— Именно те, которые не читают, а смотрят дурацкие ток-шоу по зомбоящику. А читатели книг знают Петра Ильича.
— А-а, — отношение к сказанному Зинуля выразила непонятной, почтительной, очевидно, эмоцией. — А над чем вы сейчас работаете?
— Смешной вопрос, — сказал я.
— Почему смешной?
— Потому что интересоваться, над чем писатель работает сейчас, есть смысл только в том случае, когда знаешь, над чем он работал раньше.
— А над чем вы работали раньше?
— Петр Ильич, — снова вмешалась Варвара, — написал двенадцать романов. Но раз вы книг не читаете…
— До восьмого класса читала. А потом первая любовь, первая беременность, первый аборт, а дальше было уже не до книг.
— Но, может быть, вы до беременности хотя бы роман «Зимнее лето» прочли? — предположила Варвара.
— «Зимнее лето»? — повторила она. И оживилась: — А как же! Еще как читала! В детстве. И сериал смотрела. Как раз по этому, как вы говорите, по зомбоящику. Раза два смотрела, не меньше. А чего ж вы сразу-то не сказали? Если бы я знала, я бы вас не только в академическую, в кремлевскую больницу устроила бы.
— Да мне хоть в какую, лишь бы побыстрей.
— А зачем побыстрей? Вам что, плохо? Да вы, я смотрю, побледнели. Паша, что ты как молоко везешь? Жми на железку!
Клещи со спутников
Паша нажал на железку, и дальше мы лихо поехали с мигалкой, крякалкой и сиреной. В середине ночи пробок не было, но машин оставалось все же порядочно, и время от времени они скапливались перед красным светом, но тогда мы их объезжали по встречке и летели на красный свет. Паша лихо крутил баранку и дистанционно общался с попутными участниками движения, выставляя им средний палец и, не имея в запасе других подходящих слов, использовал опять-таки те, которыми владел: баран, козел, придурок и пидор вонючий. И я на какое-то время представил себя важным человеком, для которого нет ни очередей, ни правил движения, который может с легким презрением поглядывать на тех, которые обязаны соблюдать скоростной режим, не пересекать сплошные линии и считаться с цветом светофора. И мне так понравилось смотреть на этих, которые не имеют права вылезать из ряда, пересекать какие-то линии, игнорировать красный свет, что я хотя бы на короткое время почувствовал себя одним из тех, которые так ездят всегда. И Паша летел по встречке и на красный свет, а иногда притормаживал, видя впереди зеленый. Вот как меня везли! А вы говорите, не академик! Впрочем, чересчур задаваться не буду, это ж не меня везли, а его, того, который сидел во мне. А он-то, подлец, уж вовсе не академик. Он не академик, а я, получается, без него и вовсе никто, а с ним — его оболочка. Представляете себе, я, человек, интеллектуал, писатель, автор книг, носитель многих званий и лауреат разных премий, почитаемый сотнями тысяч или даже миллионами читателей, с точки зрения клеща, был всего лишь его оболочкой. Питательной средой. Биосферой. И только в качестве оболочки достоин того, чтобы меня вот так возили. И при осознании этого факта горделивое сознание, что я какой-то не такой, как все, почти немедленно стухло.
— А вы вообще-то… — Зинуля постоянно вставляет в свою речь «вообще-то», — вообще-то, когда пишете, из головы выдумываете или из жизни берете?
— И так, и так, — отвечаю, — Из головы беру и из жизни выдумываю.
— А зачем выдумывать? Вам фактов мало? Да если я расскажу, что у нас происходит, вам на сто книг хватит.
И стала рассказывать. Но начала снова с клещей. Что вообще-то мы относимся к ним беспечно, а они очень опасны. У нее сосед, укушенный клещом, за медицинской помощью не обратился и теперь ходит с боррелиозом. Голова болтается, руки трясутся, что будет дальше, неясно. И речь свою заключила словами:
— А вы говорите: американцы.
Я спросонья не понял.
— Кто говорит: американцы?
— Ну вам же нравятся американцы.
— Я этого не говорил. Но при чем тут американцы? Этот ваш сосед американец?
— Кто? Ванька-то? Да наш русский человек, алкоголик, боррелиозник.
— А при чем американцы?
— Как при чем? А кто ж его боррелиозом-то заразил?
— Я думал, клещи.
— Ну клещи, ясное дело, клещи. А клещи-то откуда?
— Из лесу, вестимо.
— А в лес-то они как попали?
— Ну как попали? Из сырости завелись.
— Некоторые да, завелись. И раньше заводились. Но не в таких же количествах. А с тех пор как мы подружились с американцами…
— Они завезли нам клещей?
— А кто же еще? Ой, Петр Ильич, смотрю я на вас, вы такой образованный человек и солидного возраста, но какой наивный. Что вы про американцев знаете?
— А вы что знаете?
— А все знаю. У меня свекор, он такой, знаете, шаловливый дедушка, мимо не пройдет, чтоб за задницу не ущипнуть, так он в Америке двадцать лет шпионом работал и говорит, там у них в каждом занюханном городе есть свой университет. А в университетах лаборатории, а в лабораториях ученые работают за большие зарплаты и нобелевские премии. И что же вы думаете, за такие-то бабки их зря, что ли, держат? Вот они и стараются. То колорадского жука нам подсыпят, то СПИДом заразят. А погода! Ну, вы сами же видите, что они с погодой творят. И лето не лето, и зима не зима. Я помню, раньше бывало, снег как на Покров выпадет, так иной раз до конца апреля держится. А у нас прошлая зима вообще была без снега. Все озимые повымерзали, это же что? Диверсия.
