Мария Метлицкая - Всем сестрам... (сборник)
От мужа она ушла через год. Продолжать жить во вранье было невыносимо. Расходились муторно и тяжело. А разве бывает по-другому?
Новая жизнь сначала тоже складывалась непросто. Сошлись два взрослых состоявшихся человека, со своими «примочками» и «тараканами». Но все вывезла любовь. И скоро все ее сомнения, правильно ли она поступила, ушли. Правильно, безусловно, все правильно. По-другому просто и не могло быть.
Только с детьми больше не получалось. А как они хотели! Мальчика, непременно мальчика. Для полного комплекта, ведь девочка уже была. Конечно, ходили к врачам. Те разводили руками – вы оба определенно здоровы. В чем дело, не понимал никто. Оставалось только надеяться. Вот тогда она в первый раз подумала… Такой счастливый брак! И они так хотели общего ребенка! Нет, нет, отношения у дочки с отчимом сложились прекрасные. Да какой, право слово, отчим? Он стал ей прекрасным отцом, близким, родным человеком, родные отцы такими бывают нечасто. Но тогда еще было уйма сил, планов и здоровья – и так хотелось ребенка.
С годами они смирились. Ну что поделаешь, не получилось. Работали, путешествовали, принимали гостей. В общем, жили полной жизнью. Но все еще мечтали, что говорить, все еще надеялись!
Забеременела она через десять лет. Ей уже исполнилось сорок, а мужу – пятьдесят. Как они тогда растерялись! Уже практически и не надеялись. Да что там – уже просто перестали об этом думать, понимали, что немолоды и нездоровы. И их привычная размеренная жизнь обоим нравилась и обоих вполне устраивала. Врачи были категоричны. Во-первых, возраст, кстати, обоих родителей – а это уже проблемы с генетикой, совсем не шутки, это группа риска. Во-вторых, не все так гладко со здоровьем, причем у обоих. Это риск удваивало. Она тогда подумала о дочке, естественно. И еще о маме и муже. А если с ней что-нибудь случится? Ну, если не дай бог что? Имеет ли она право так рисковать? Конечно, бывали женщины с проблемами и посерьезней, которые плевали на разговоры про риски, не обращали внимания на уговоры врачей и шли напролом до конца. Но она, видимо, не входила в ту когорту смельчаков. А может, привыкла все продумывать и просчитывать. Или банально испугалась сложностей и оказалась трусихой. Ходила к врачам по кругу, как цирковая лошадь, и не знала, как быть.
Все решил разговор с дочкой. Та посмотрела испуганными глазами, прошептала:
– А если что, мамочка? Я же не смогу без тебя! – Уткнулась ей в руки и разревелась.
Тогда все и решилось. Она твердо сказала:
– Ничего не будет. Ты – это самое главное, что есть у меня в жизни.
В тот момент много что наложилось, как будто все было против них. У мужа начались проблемы с бизнесом, да еще какие, реальная угроза остаться без куска хлеба. Как следствие – микроинфаркт: надо было его вытаскивать. У дочки закрутился бестолковый роман со взрослым женатым человеком. Она совсем потеряла голову и сутки напролет рыдала у нее на плече. Попала в больницу свекровь. В общем, силы были на исходе. Возле всех надо было крутиться и принимать участие. Все ждали от нее помощи – впрочем, как всегда. И она поняла, что ей нужно делать. Какие сомнения?
Вот тогда ей досталось по полной программе! Как будто был заранее написан весь сценарий ее страданий и мук. Сначала ее не взял наркоз, хороший, качественный наркоз. Все – наживую. Врачи ничего не понимали. Все было сделано как надо. И она, обычно терпеливая, кричала в голос от боли. Слышала все звуки адской машины, выдиравшей из нее жизнь. Наверное, тогда вместе с куском плоти из нее вытащили и душу.
Муж сразу увез ее из больницы. Оставаться там было невозможно. В машине она мечтала: «Только бы скорее домой! Забраться под одеяло и выпить снотворное. И провалиться, и ни о чем не думать. Хотя бы сегодня, хотя бы сегодня». А как просыпаться назавтра и жить дальше, она пока не представляла. Хотя нет, наверное, догадывалась.
Назавтра она уже не встала. И через день – тоже. Родные забили тревогу через две недели. У нее ничего не болело; она просто лежала с закрытыми глазами и не хотела смотреть на этот мир.
Началась бесконечная череда врачей. Сначала – светил-профессоров, потом пошли экстрасенсы и биоэнергетики, кореец-иглотерапевт, травники и знахари. Напоследок муж привез из деревни какую-то бабку. А она все не вставала. Врачи разводили руками и назначали новые обследования. Муж выносил ее из машины на руках. Ничего плохого не подтверждалось, а она все равно не вставала. Муж и дочь ходили на цыпочках, говорили шепотом. В доме отчетливо пахло бедой.
Вот тогда она поняла, что бывает боль пострашнее физической, куда страшнее. И еще чувство вины – непреходящее, неизбывное. И она все поняла про свою болезнь. Светила не поняли, а она поняла.
Стало ясно, какой нужен врач. Нашли. И врач подтвердил ее предположения.
– Болезнь века? – слабо улыбнулась она.
Врач покачал головой.
– А знаете, почему Ван Гог отрезал себе ухо?
Она не знала.
– Для того, чтобы физической болью заглушить душевную. Потому что физическую терпеть оказалось легче. Но теперь, слава богу, все значительно проще, есть препараты.
И началось лечение. Но еще около года из дома она не выходила – не было сил. И слезы лились беспрерывно, неиссякаемым потоком, который она никак не могла остановить.
Весной, в первые теплые дни, муж повез ее за город. Уже несмело пробивалась первая молодая трава, и даже появились маленькие желтые цветочки, названия которых она, конечно, не знала. Она сидела на раскладном стуле, глубоко дышала и смотрела на лес. Муж собирал хворост для костра. Потом сорвал две веточки вербы и протянул ей. Она поднесла вербу к лицу и закрыла глаза. Ветки пахли весной. Она вдруг подумала, что давно не ощущала никаких запахов, подставила лицо мягкому, еще не набравшему тепла солнцу и впервые за многие месяцы улыбнулась. Муж присел на корточки возле нее, взял ее руку и заплакал.
А потом они решили купить дачу. На последние деньги. Каждые выходные садились в машину, брали корзинку с бутербродами и термосом и мотались по Подмосковью.
Она точно знала, какая ей нужна дача: маленький домик с терраской и березки на участке. Им несказанно повезло – они нашли ровно то, о чем мечтали: совсем еще нестарый дом в три комнаты, с печкой и открытой террасой. На участке росли сосны и две большие березы, а рядом цвели незабудки.
Они сами покрасили рамы, поклеили свежие обои и купили на террасу большой круглый стол. Под окном она посадила незатейливые цветы – нарциссы, бархатцы и примулу. Повесили занавески на окна и фотографии на стены. Дом сразу стал живым и родным.
Тогда показалось, что все налаживается. Но именно тогда она начала видеть эти сны: ее нерожденные дети – трое совсем безликих, в сиротских, серых, словно из казенного дома, рубашках. С опущенными головами и босыми ступнями. Они, как всегда, стояли гуськом, друг за другом. И совсем ничего не просили и не тянули к ней рук. А чуть поодаль, на некрашеном деревянном полу, стояла колыбелька с румяным толстеньким младенцем. С тем, который обязательно должен был родиться. Она видит его так явственно, что даже во сне у нее начинает болеть сердце. Он, тихо посапывая, безмятежно спал, и на его пухлых щеках лежала тень от длинных и пушистых ресниц. Как же хотелось его взять на руки!
