Владимир Рафеенко - Московский дивертисмент [журнальный вариант]
А кто там живет? Кто там только не живет, сказал Потап, а с недавних пор поселились два человека. Ненадолго совсем, на пару дней пришли. Как? Люди? Несчастные какие-нибудь, оживившись, сказал еж. Так, может, им помощь нужна? Помнишь, как мы в шестьдесят восьмом подкармливали тут двух зэка, которые из пересылки сбежали? Да, неохотно вспомнил Потап, было дело. Но ты бы поменьше трепался об этом, лучше бы было. А я что? Я ничего, сказал еж. А то зачистят нас тут, как микробов на дне унитаза, вздохнул Потап, и останемся мы с тобой только в мультфильмах Юрия Борисовича Норштейна. И не говори, втянул ежик голову в плечи. В России ни от сумы, ни от узи не зарекайся.
Какое-то время шли молча, а потом ежик, в которого близость большого и уверенного в себе Потапа вселила желание поговорить, сказал, что все-таки осень на дворе, по всему видно. Я как осень определяю? Если утром проснулся, а вставать не хочется, значит, либо осень, либо зима. Потом посмотрел, если при этом лапы мерзнут, значит, точно осень. А если сильно мерзнут, значит, либо зима, либо похмелье.
Абрамович не ответил ничего. Он хорошо знал, что сейчас осень и что давно пора бы за прошлый квартал отчитаться перед налоговой, но и ежа в такой день бросать было нельзя. Да и приспособить его можно было к одному хорошему, на взгляд Потапа, делу.
Нет, зря я ватник не надел, сказал ежик и посмотрел на Потапа. Говорила моя, надень ватник, надень, а я стал кочевряжиться, понимаешь. Ни в какую, говорю. Сама носи ватники, а я хочу костюм себе от Alexander McQueen. Между прочим, говорю, рисунок в виде змеиных чешуек, экзотических перьев и вязаных элементов создает гипнотический эффект. Здрасте, говорит она, и села на стул, костюм! А шляпку с бриллиантами ты себе купить не желаешь? Нет, говорю, не желаю. А серебряные ролики со стразами? Нет, говорю, и ролики не хочу. Ну, тогда не знаю, сказал она. Костюм ты хочешь, а ролики к нему — нет. Глупо как-то. И ушла в пристройку варенье варить из диких яблок. Кислое, между прочим, как зараза. Особенно если сахара туда не класть.
Потап, сказал еж и остановился на месте как вкопаный, там костер горит! Где? Ну, в бараках. Ну, конечно, горит, сказал Потап. Я ж тебе сказал, что там два туриста живут уже второй день. Мы с тобой как раз к ним и идем.
А зачем это, сказал еж и подозрительно посмотрел на Потапа. Похоже, что меня пригласили этим вечером на суп из ежиков?! Так я не согласен, Потап! Я не для того тебе о своем неудавшемся самоубийстве рассказывал, чтобы ты мне помог перейти эту хрупкую грань между жизнью и смертью! Еж встал на месте, закрыл глаза, скрестил руки на груди и добавил, впрочем, если таковая твоя воля, Потап, на, бери меня, ешь колючее тело мое! Хоть одно доброе дело сделаю в своей жизни! Хоть на что-нибудь пригожусь!
Да ты с ума сошел, сказал Потап и сплюнул под ноги. Ты вот что, Лермонтов занюханный, открывай глаза и топай ногами! Хочу тебя до общей сходки познакомить с двумя новыми персонажами. Это с пришлыми, что ли? Да, с людьми. Они сюда к нам неспроста пришли, вроде как армию собирают. Чего-чего, не поверил своим ушам ежик, воевать будем? Ты что, Потап, серьезно? А то! Конечно, серьезно. Да они на сходке сами расскажут, как и что. Серьезное дело намечается, я бы сказал — фатальное, вздохнул Потап. Как бы нам потомство наше уберечь, а о большем, еж, признаться, и не мечтаю!
А что, сказал еж задумчиво, пора бы, действительно, начать войну. Выпить хорошенько напоследок, с женой проститься, взять котомку, пару любимых книг…
Ну что, бойцы, привет, сказал Потап Абрамович, приближаясь к кострищу. А, кивнул Матвей, ты, Потап, подходи, гостем будешь. У нас как раз обед поспел. Надеюсь, ты от печеной рыбы не откажешься? Нет, сказал Потап, от рыбы не откажусь. Но я тут не один к вам, я с другом. Пока пришли только мы вдвоем, но за нами скоро и все остальные подтянутся.
Давай сюда своего друга, сказал отец Василий. Мы и друга можем угостить, если, конечно, он много не ест. Я мало ем, сказал еж и вышел из-за спины Потапа. Я ем мало, но часто. И как раз пришло время поесть. А то ведь уже вечер, а мы не евши целый день на пустыре просидели. А что это вы на пустыре делали, спросил отец Василий, там, по-моему, делать совсем нечего сейчас? Ветер, сырость, грачи кружат. Да оно-то так, сказал Потап, но нам с ежом уединение нужно было. Да, подтвердил еж, уединение, и искоса глянул на Потапа Абрамовича, не иронизирует ли тот. Медвед говорил совершенно серьезно.
Ну, тогда пожалуйте к нашему столу, сказал Матвей. Конечно, тут грязновато вокруг, но мы сейчас столик себе соорудим и все на чистые газетки выложим. Через минуту на газетке красовались яйца, масло, хлеб и много печеной, слегка пригоревшей рыбы, которую они днем с отцом Василием поймали в ручье и готовили вполне самостоятельно, обмазав глиной. Кроме того, на стол были водружены три бутылки водки.
Ух ты, сказал ежик, увидев водку, отличная рыба у вас! Где ловили? Да тут рядом, в ручье, сказал Матвей. Смотри, и мелкая вся такая, как на подбор, просто загляденье! Я крупную рыбу не люблю, пояснил еж. В ней гордости много. А вот мелкую завсегда употреблять готов! Да, сейчас окунец хорошо идет, а он же тут крупный не нагуливается. А вы и водку, я смотрю, пьете, еж подмигнул Матвею, настоящие туристы! Да мы только чтобы не замерзнуть, пояснил отец Василий. Так-то мы с Матвеем непьющие совсем. Но в этом бараке если вечером не выпьешь, то утром не проснешься.
Ну, поехали, сказал Матвей и взял в руки пластиковый стаканчик. За удачу! За нее, сказал еж и, не дожидаясь, пока все начнут чокаться, стал пить водку мелкими глотками, весело поглядывая поверх стаканчика то на Матвея, то на отца Василия. Ох, хороша осенняя водка, сказал он, допив до конца, и погладил себя по морщинистому животу. Хороша!
Я помню, в детстве, сказал отец Василий, точно знал, что животные говорить умеют и что с ними как-то можно столковаться, но только у меня это никогда не получалось. И вообще все живое мне казалось тогда таким близким и родным, таким верным и настоящим, казалось, надо только постараться немного, приложить какие-то усилия — и ты заговоришь с соловьем на соловьином языке, а с жабой на ее странном наречии.
Помнится, во мне столько восторга вызывала идея прийти в сад утром и поговорить с яблонями. И я так и сделал. Рано-рано утром встал, пришел в садик наш. Он у нас был небольшой, жили мы всегда бедно. Да и яблоньки такие корявенькие у нас были. Но, тем не менее, цвели. Вот пришел я рано утром, когда только-только рассвет вставал за речкой, говорю, здравствуйте, яблоньки! Стал и жду ответа. Еще что-то им сказал — нет ответа. Еще что-то. Постоял, постоял, заплакал да и пошел домой.
Вот сволочи, сказал еж. Эти яблони иногда хуже последней смоковницы! Корчевать их некому! Это ж надо!
И ничего, продолжил отец Василий. А потом прошли годы, прошла целая жизнь, прошло все, что ждало меня. Выросли дети. Оставили меня мои надежды и чаяния. Ничего больше не хотел я от оставшихся лет. И уже готов был уходить. Совсем было собрался. И тут вдруг оказалось, что я не просто православный батюшка, служитель культа, а Менелай! Человек же, который ко мне пришел в храм на заутреннюю, — не кто иной, как Агамемнон!
И поверила моя душа в Трою! И воспрянул я так, как будто снова стал тем пятилетним парнем, который пришел рано утром разговаривать с антоновскими яблонями! И сказал я распростершейся вокруг меня реальности — ты ложь! Ты ложь и завеса, и только в видениях сердца правда и смысл! И отринул я все и оставил мой дом! И пошли мы с братом моим Агамемноном собирать войско для последней битвы. И после долгих странствий, наконец, оказались здесь! Вот такая моя речь, а теперь давайте все-таки выпьем за встречу!
Браво, крикнул еж, браво! Сразу виден ум не мальчика, но мужа! Браво! Отринул реальность, поверил в Трою… Нет, очень трогательно, прямиком в душу, честно скажу, разрывает!
Отец Василий выпил, съел махонького окунька и продолжил.
И вот что замечательно! Понял я, что самое главное — это оставить все притязания и надежды серой обыденности! И первый же медведь, который встретил нас с Агамемноном за окраиной Москвы, продолжил, улыбаясь, отец Василий, оказался светлой душой, барином и красавцем Потапом Абрамовичем! Низкий тебе поклон! А сегодня с утра рыбу ловим, а тут серый ворон прилетает запросто так! Да, представьте, прилетает и говорит на трех европейских языках, кроме русского! И оказывается язва и душа парень! Вот нам с Матвеем тут Эдгара По читал в своем переводе на церковнославянский. И что бы вы думали? Плакать хочется, настолько талантлив! А сейчас вот ежик пришел, молодец, так лихо водку пьет, что любо-дорого посмотреть!
Я все это говорю к тому, друзья мои, что, может, стоило мне раньше выйти за окраину своей жизни, а? Может, нужно было давно уже оставить этот тесный, грязный и душный город и окунуться в русскую бесприютность и запустение?! Отец Василий обвел всех теплым и проникновенным взглядом. Ведь что знают о России те, кто сидит там в своих богатых и душных теремах? Что они могут знать о той огромной Родине, что простерлась без конца и без края за малым кольцом Московской железной дороги?! Ведь я мог так и уйти с этой земли и ни разу не поговорить с покрасневшим шиповником, с осенним небом, с ветром, с водой, с вороном, с братом своим в вечности Агамемноном!
