Юрий Горюхин - Канцелярский клей Августа Мёбиуса
— Хорошая клюшка.
— А где Сережа?
— Вы ошиблись, Сережа здесь не проживает.
— Я один. А где Сережа?
— Откуда же я знаю. На четвертом этаже, кажется, живет паренек твоего возраста — поспрашивай там.
— А это какой?
— Третий, четвертый — следующий, умеешь считать до четырех?
— Я до ста умею!
Обиделся летний хоккеист. Надо сходить к Георгию Григорьевичу отчитаться.
* * *Георгий Григорьевич предложил мне теплого пива и соленых орешков.
— Как поживает Коромыслов?
— Нормально. Дрова рубит, самогонку пьет.
— Самогонку? Как бы он в запой не ушел, помнишь, в прошлый раз с Толиком две недели не просыхали?
— Может быть, сейчас без Толика не уйдет.
Георгий Григорьевич задумчиво посмотрел сквозь меня и сказал:
— Что?
— Говорят, налог на добавленную стоимость вот-вот отменят.
— Брехня.
Я влил в стакан пиво, белая пена поднялась над краями и в зыбком равновесии повисла. Георгий Григорьевич сказал:
— Сейчас не удержится — отхлебни.
Я сказал:
— Удержится.
— Не удержится.
— Удержится.
Георгий Григорьевич сильно дунул, пена колыхнулась и сползла по краю стакана на расписанный аляповатыми цветками поднос.
— Я же говорил, что не удержится. Возьми эти черновики и отпечатай договоры и акты так же, как в прошлый раз.
— Хорошо.
Я залпом выпил пиво и закусил тремя орешками, хотел налить себе еще стаканчик, но Георгию Григорьевичу кто-то позвонил по телефону, и он сказал, что в данный момент свободен, и совершенно один, и ждет с нетерпением. Я тактично откланялся, вышел из уютного дворика Георгия Григорьевича и пошел куда глаза глядят.
Я шел, шел, шел и пришел к квартире номер тридцать девять.
Черная дверь, глазок, строгий звонок, здорово сдавшая Вероника.
— Здравствуйте, а Вероника дома?
— Нет. А ты кто?
А черт его знает кто.
— Я Виктор. А скоро ли она придет?
— Часа через два, я думаю, подойдет. Что-нибудь передать?
— Да. Передайте, что я непременно зайду еще раз.
— Зачем?
— Обещал. А так как я человек слова, то сами понимаете, не могу не прийти.
* * *Я сидел на кухне и смотрел в окно. За окном мальчики бегали за девочками и обливали их водой из полиэтиленовых бутылей, девочки пронзительно визжали и громко кричали, что мальчики дураки, но при этом далеко от мальчиков не убегали. Я достал из холодильника водку и налил полный стакан. Чиркнул спичкой, синее неустойчивое пламя заскользило по выпуклому мениску, сжигая молекулы несвязной речи, путаных мыслей, утомительного бахвальства, вздорной агрессивности, немотивированной похотливости и никому не нужного свободного времени. И что же? Прошло два часа четыре минуты. Пришла? Я накрыл стакан ладонью, потом вылил водку обратно в бутылку и решил, что, пока не поздно, нужно принимать превентивные меры.
* * *У Дворца культуры имени Серго Орджоникидзе я не увидел ни одной подходящей превентивной меры. Девушки либо кружили стайками, либо были с кавалерами, либо были очевидными профессионалками.
А говорили, что здесь всегда можно найти неплохую любительницу.
Я уже стал падать духом, но вдруг на скамейке в глубине аллеи засветился красный огонек сигареты от глубокой затяжки и послышался девичий, пока еще звонкий кашель. Я подошел поближе.
Ну, не бог весть — да пойдет.
— Здрасьте.
— Привет.
Что дальше?
— Что делаете в такую позднюю пору?
— Дрова рублю.
Кто-то уже сегодня у нас рубил дрова.
— Меня зовут Виктор. Может быть, по бутылочке пива?
— Джин с тоником.
— Идет.
Мы вышли на освещенный тротуар, я пригляделся к моей спутнице: а не посадят ли меня в тюрьму?
— Тебе сколько лет?
— Пошел ты!
Непременно посадят.
Я купил в ларьке бутылку пива и баночку джина с тоником. Моя юная подруга ловко открыла баночку и предложила посетить дискотеку во Дворце культуры имени Серго Орджоникидзе. Я откровенно поморщился:
— А может быть, лучше водку попьем у меня дома?
— Не хочешь — как хочешь.
Ну вот, не успел найти свое счастье, а уже почти потерял.
— Хорошо, давай попрыгаем немного.
В ДК им. С. Орджоникидзе было темно, тесно и душно, в оба моих уха вставили по отбойному молотку, и я попробовал изобразить удовольствие, подергивая то правой, то левой коленкой. Девочка моя исчезла в толпе, я одиноко поозирался и вышел в прохладный холл, где по тройной цене торговали теплыми прохладительными напитками, жвачкой, шоколадом и лотерейными билетами.
— Бутылочку колы и лотерейный билет.
В лотерейном билете было написано, что я выиграл еще один лотерейный билет. Вторым билетом я выиграл третий, третьим — четвертый, в четвертом было написано: «См. три предыдущих», я тряхнул головой, продавщица мило улыбнулась:
— В следующий раз обязательно машину выиграете.
Я благодарно осклабился и купил леденец на палочке.
— О, дай попить!
Моя девочка выхватила у меня из рук бутылочку и залпом всю выпила. Я протянул ей леденец:
— Закуси.
Девочка захохотала и громко крикнула, что я мужчина ничего, а я кисло спросил:
— Еще будем прыгать?
— Ладно, пошли.
* * *— Ты один живешь?
— Не совсем, в общем, тут, а что?
— Ничего.
Квартирный вопрос испортил жителей не только нашей славной столицы.
— Ты проходи, пока я один, но на днях вот-вот… Там достань из холодильника чего-нибудь закусить.
Я вымыл две пыльные рюмки, открыл банку шпрот, нарезал остатки уже отчетливо пахнущего плесенью хлеба, нашел два червивых яблока и раскромсал их на огромное количество долек.
Моя рука дрогнула, и жирная прозрачная лужица поползла от рюмок в сторону моей гостьи. Подавляя желание сплюнуть выделившуюся слюну, я бодро сказал:
— За что будем пить? Давай за тебя!
— У тебя курить нету?
Я выпил водку, кинул в свой рот две дольки яблока, один навильник шпрот и кусок хлеба.
— Есть, сейчас принесу, как прошла?
— Нормально, дай воды запить.
Пили мы вяло, разговор тоже не шел, на каждую рюмку девочка выкуривала по две сигареты и складывала окурки в банку из-под сметаны.
— Много куришь.
— Ну и что.
— Так, ничего.
Я раздробил зубами веточку от яблока и хотел разлить еще по одной, но указательный пальчик с обгрызенным ноготком остановил горлышко бутылки.
— Я больше не буду — не идет. Пошли спать.
— Душ?
— Не-а.
— Пошли. Я сейчас.
Я подставил затылок под струю холодной воды, пытаясь выкристаллизовать в обмякших мозгах сексуальную ясность, потом тщательно вытер голову махровым полотенцем и вышел из ванной.
Опять курит, зараза! Потом неделю проветривай.
— Пойдем.
Пока я раскладывал диван и стелил постель, моя собутыльница разделась и сразу юркнула под одеяло, достаточно разочаровав меня своей поспешностью.
А как же прелюдия? Кожа гладкая, но чуть липковата, надо было понастойчивее предложить принять душ. Вяловата моя юная жрица. Грудь остренькая, у Вероники, наверно, поаморфнее. А как со здоровьем? — опомнился! Что-то вольная борьба у нас совсем не того. Хотя кое-какая активность… Да смотри-ка ты… С насморком можно и задохнуться. Акробатическое доставание языком моего неба — я же водку пил, как бы рефлекс не сработал. Она слижет весь загар с моего тела, полегче — слюни стягивают кожу. Куда это она? Ой. Не ожидал, то есть, конечно, ожидал, но… Вероника… жарко… как жарко, Вероника… жарко… не надо было пить…
— Вероник, не надо было нам пить.
— Твоя Вероника с кем-то другим трахается.
Тьфу, дурак! И как я мог так.
— Это я это… Ты извини, все в голове перемешалось, ты извини, просто это…
— Да мне плевать.
— А тебя как зовут?
— Андромеда.
— Андромеда? Папа увлекался мифологией?
— Нет, обсерваторию сторожил — зови Анечкой.
* * *Я проснулся в семь утра, очень небрежно умылся, поставил чайник и пошел будить мою ночную фею. Фея намотала на себя одеяло с простыней и накрылась сверху подушкой.
Как же она говорила ее зовут? Сильфида, Клеопатра, Джульетта или, может быть, Пенелопа? Все равно наврала, наверно.
— Вставай, Брюнхильда, мне на работу пора!
— Какую работу?!
Если бы я знал какую.
— Вставай скорее — опаздываю!
— Не ори, сейчас встану.
Кокон из постельного белья развернулся, и я подумал, что можно на некоторое время и задержаться, но утомленный за ночь организм как-то меня не поддержал, и пришлось нервно шагать из комнаты в кухню и обратно.
— Выпьешь?
— С утра не пью.
— Молодец — у тебя еще все впереди.