Ассия Джебар - Жажда
Лейла же, рассказывала я, никогда не была сентиментальной. У ее мужа было прекрасное положение, приличное состояние, и она с самого начала приручила его родителей, став полновластной хозяйкой дома, а это было главным для нее…
Зло душило меня; Джедла плохо скрывала свое разочарование: все эти «мелочи» не волновали ее. Тогда я выплеснула ей семейную «подноготную», которую она и ждала от меня. В прошлом году, рассказывала я, одна из моих кузин сбежала из дому с молодым человеком. И тихо добавила: «С европейцем!» Ее родители все уверяли нас потом, что она уехала лечиться за границу. А одна моя подруга, у которой была безупречная репутация только потому, что она умела удачно и незаметно устраивать свои похождения и подбирала себе, дождавшись случая, только «хорошие партии», жила в свое удовольствие… Я приводила Джедле и другие подобные забавные «примерчики», которые волновали моих жадных до сплетен сестер. Так, я рассказала о своей молодой тетке, непорочной и наивной, которая вышла замуж в глубинке и попала в богатую семью одного местного святого. И была постоянно беременна. Пять раз рожала она девочек, а на шестой раз муж, отчаявшись, заставил ее избавиться от ребенка. Она приехала в Алжир, и ею занялась потихоньку Лейла. И надо же было так случиться, что именно на этот-то раз родился бы мальчик…
Постоянная обязанность будоражить душу Джедлы, насыщать ее тем, что ей хотелось узнать, измотали меня вконец за те несколько дней, что я рассказывала ей все эти глупости. Но вместе с безразличием привычки я обрела и свою былую трезвость, и горькую ясность ума. Зачем, думала я, сюсюкать с ней о моем отце, например? Или о том, что Мирием покорна своему мужу? И о том, что Лейла испытывает странное удовольствие от того, что содержит прислугу европейского происхождения, что она хочет убедить саму себя, что деньги, свобода, «европейское» образование всех нас испортили, а уж меня-то больше всех других? Зачем Джедле вообще знать, что, конечно же, Лейла права?
Глава XII
Я ответила на письмо Али. В нескольких словах успокоила его, что Джедла никогда еще не была такой спокойной, в таком хорошем расположении духа. И отправила письмо, без всяких угрызений совести. В тот момент у меня и мысли не было поторопить его с возвращением, дабы уберечь свою жену — и меня тоже — от того, что мы затеяли.
Я была уже готова на все. Хотя, по правде, временами мне было больно и трудно переносить наше заговорщичество и точившую меня изнутри ненависть. Я искала спасения в общении с Мирием, но напрасно. Потому что уже не могла больше находиться вдали от одинокого жилища и дикого сада, где обитала Джедла.
Отрешенность и сосредоточенность Мирием на самой себе и на предстоящих родах, ее сияющее довольством лицо раздражали меня, действовали даже как-то оскорбляюще. В придачу ко всему ее муж меня теперь попросту игнорировал. Я даже уже грустила о том времени, когда он испытывал ко мне презрение и я, по-детски стараясь спровоцировать его, закуривала в его присутствии сигарету, ходила в брюках, вызывающе вела себя, а он демонстративно молчал. Единственно, с кем он смеялся, позволял себе расслабиться, были его дети. Тогда я видела на его неприятном лице выражение счастья, которое смущало меня. Каждый вечер он уходил после ужина погулять перед сном с Рашидом, и я почти ревновала их друг к другу, видя, как они идут вдвоем по дорожке сада в молчаливом согласии. От нечего делать я много спала или дремала. Забыла и о море, и о машине, и о своих одиноких прогулках. Все утешала себя тем, что эта серая жизнь помучает меня еще недельку, а потом приедет Али и необыкновенные события обрушатся водопадом.
Расслабленная, вялая, утомленная, я целыми днями валялась в кровати и все мечтала о том, когда же я начну играть свою роль в готовившемся спектакле. Словно иная, полная драматизма жизнь должна была раскрыться передо мной, и я чувствовала себя созданной для нее.
Время текло в приятной томительности ожидания. Медлительная истома долгих летних дней была пропитана близящейся развязкой. Я заставляла себя подняться, чтобы пойти повидаться с Джедлой. Хотя не испытывала в этом особой нужды — она как бы всегда была рядом со мной.
Я помню день, когда я прервала это свое ожидание. Мирием попросила меня исполнить кое-какие поручения в Алжире и привезти к нам Лейлу. Накануне мне передали, что Джедла собирается ко мне присоединиться. И мы поехали вместе. Она молчала всю дорогу. Взгляд ее снова блестел, пылал каким-то внутренним светом. Я не осмелилась ее ни о чем расспрашивать. Я знала уже по опыту проведенных с ней в полном молчании дней, что в такие минуты она становится совсем недосягаемой и чужой.
В Алжире она меня покинула, ушла по своим делам. Но когда, возвратившись, она все так же безмолвно села в машину, даже не заметив там с любопытством смотревшую на нее Лейлу, я начала злиться. Мне вдруг показалось, что Джедла решила нарушить наш с ней договор. Перед самым своим домом она с холодной вежливостью попрощалась с Лейлой, а мне, поколебавшись, быстро сказала:
— Надо будет тебе зайти ко мне на днях.
Голос ее дрогнул при этом. Но я решила все-таки выждать два-три денька, прежде чем удовлетворить свое любопытство: кто знает, думала я, не обратится ли вновь моя тревога, которую я смутно тогда уловила в своей душе, в очередное разочарование?
Но Джедла сама прибежала ко мне на следующий день, что случилось с ней впервые. Она, правда, не захотела ни войти в дом, ни выпить кофе, как ни уговаривала ее Мирием. Попросила меня найти какой-нибудь предлог, чтобы уйти с ней. Мы сели в машину и уехали подальше. Я не хотела задавать ей вопросов. Вела машину на большой скорости и ждала, когда она заговорит. Джедла сидела рядом, закрыв от ветра глаза. Казалось, что она сейчас вся во власти скорости и не думает ни о чем.
Я остановила машину неподалеку от дикого пляжа, уже вовсю залитого солнцем, где мы не раз бывали с Али и Хассейном. И вот теперь я, повинуясь чувству, приехала снова сюда, потому что мне хотелось напомнить Джедле о нашем с ней договоре. Я все спрашивала себя, пока мы укладывались загорать на песке, зачем она пришла ко мне, может быть, чтобы от всего отказаться? Наверное, у нее теперь не хватает смелости. Я думала также о том, что уже скоро должен приехать Али, что еще постоят такие же прекрасные деньки, как сегодня, и что мы, конечно, и Джедла тоже, опять встретимся, а там видно будет…
Наверное, я пролежала так, задумавшись, довольно долго. Потому что вздрогнула от неожиданности, когда Джедла заговорила со мной.
— Я беременна… — сказала она просто, без обиняков.
Говорила она долго, но ни словом не обмолвилась о том, что между нами произошло, о том, чем наполнена была моя жизнь в эти последние дни. Ее сейчас волновало только это событие. Али, говорила она, будет так счастлив. «Мы все начнем сначала». Она несколько раз повторила это, как будто для самой себя, чтобы убедиться, поверить в сказанное. Она говорила, что Али должен приехать дня через четыре, ну через пять; и она не будет поэтому извещать его письмом. Да к тому же надо бы еще разок сходить к врачу в Алжире. Ей хотелось подтверждения своего положения.
Я внимательно смотрела на нее. Черты ее лица словно пришли в движение — так она была воодушевлена. А меня душил гнев, я просто не могла видеть ее такой — сияющей, довольной. Ну как Мирием, как все бабы! Ведь то, что я любила в ней до сих пор, так это именно ее протест, ее несмирение, ее неизвестно чего жаждущую душу… А теперь она стала всего-навсего обычной счастливой женщиной. Она даже не казалась мне больше красивой. И я не хотела привыкать к ее новому лицу.
Что же ей от меня понадобилось? Ведь она стала теперь похожей на других, так быстро утолила себя, так быстро сдалась и теперь вот, не стесняясь говорить вслух о своем счастье, раскрылась перед всеми, как ядовитый цветок, бесстыдно распустивший свои лепестки…
Я бы еще допустила, если бы она мне сказала просто: «Не будем больше говорить обо всем этом! Я изменила свое решение».
Но она ко всему прочему еще и добавила:
— Али любит меня. Я знаю это. Я просто была идиоткой. Все, что мы с тобой затеяли, было бы напрасным. Я верю в его честность и преданность.
Я могла бы взорваться от ненависти, но я знала, что она говорит правду. Давно следовало закрыть глаза на все и уехать. Но Джедла предпочла поделиться со мной сокровенным, значит, хотела чего-то от меня?! Может быть, надеялась, что я протяну ей руку дружбы, что порадуюсь вместе с ней или что, может быть, скажу просто: «Я счастлива за тебя. Али сойдет с ума от радости! Вот увидишь, как ты заблуждалась на его счет!» А может быть, она самой себе не верила? Своему счастью? Уж столь шатким оно было!.. И я услышала, как говорю ей:
— В сущности, все это было абсурдно затевать. — Надо же, с какой легкостью я говорила ей — «все это»! — Ты была просто расстроена, угнетена тем, что не можешь иметь детей, страдала от одной этой мысли. Но ведь все сомнения твои теперь позади… Я поколебалась минуточку, а потом рассмеялась: — Вообрази, что я уже собиралась поверить в то, что ты была права! Ну да. Али ведь написал мне, чтобы я побольше уделяла тебе внимания, последила за твоим здоровьем. Его это так волновало. И он просил меня уверить его, что все в порядке. Но ты мне сумела внушить совсем другое, и я уже готова была усомниться в его намерениях. Да еще он попросил меня не рассказывать тебе об этом его письме! Он все говорил там о дружбе, и я подумала, не вынашивает ли он планов на мой счет и не пытается ли приблизить к себе таким вот образом?..
