Андрей Кузечкин - Не стану взрослой (окончание)
— Лиля, давай сядем и спокойно всё обсудим. Обещаю, я не буду отнимать у тебя Элю. Как только мы её найдём, я оставлю её в покое. Только не бей её больше.
Она подумала и отшагнула от входа:
— Ну, заходите.
— Так это ты поставила ей синяк? Зачем? — Максим нагнулся, чтобы расшнуроваться.
— Да затем, что она дура. Ума — вообще ноль! — Лилия громко постучала по тумбочке, стоявшей рядом со шкафом для верхней одежды. — Только и делает, что прыгает из одной кровати в другую. — Она готова была разрыдаться. — Сиськи вместо мозгов!
— А по-моему, ты просто ревнуешь. Я тебе звонил. Почему не отвечала? — Не дождавшись ответа, Максим осклабился. — Ненавидишь меня, да? Не надо меня ненавидеть. Очень скоро меня здесь не будет. И я навсегда уйду из вашей жизни. Эй, Вадим, заходи, чего встал?
Мельников вполз боком сквозь приоткрытую дверь. Мрачно посмотрел на Лилию, спросил:
— Тебе что, баклан на голову насрал?
Максим захохотал. Лилия свирепо смотрела на них, сложив руки внизу живота.
— Лиль, у тебя есть кофе? — спросил геймер как ни в чём не бывало.
— А ты наглый, — спокойно сказала она и ушла на кухню. Оттуда донеслось: — Проходите в комнату.
Комната была одна: огромная кровать с пологом, стол с компьютером, сваленные где попало кучи книг и журналов, поверх которых лежали листы бумаги, изрисованные карандашом: очаровательные стройные принцессы в диадемах и каких-то ночных рубашках бродили по лесам, рвали цветы, целовались с единорогами или друг с другом. Вообще, беспорядок в комнате скоблил глаза, особенно кучки пыли, скопившиеся в тех местах, где стены смыкались с полом.
Максим поморщился: в комнате остро и едко пахло толстой немытой тёткой. Впрочем, от Вадима пахло не лучше, поэтому геймер быстро привык.
Уселись на краешек кровати, вместо столика пододвинув табуретку. Максим и Лилия — рядом, соблюдая, впрочем, дистанцию. Вадим буркнул:
— Я за компом посижу.
— И наушники надень, — распорядилась хозяйка. Она буравила Максима взглядом.
— Ну чего? — поёжился он.
— Пытаюсь понять, что она в тебе находит.
— А?
— Я её и раньше отпускала погулять. Она быстро возвращалась. И всё было нормально. А вчера она как с ума сошла. Я её такой никогда не видела. Взяла наорала на меня.
— Наорала? Я что-то не могу представить Эльку орущей.
— Я тоже не могла. А я её знаю намного дольше, чем ты. Кажется, она в тебя серьёзно втрескалась. С чего бы вдруг? В тебе нет ничего такого особенного.
— Любовь с первого взгляда? Вполне научное явление. Даже формулу вывели, как говорят.
— Вчера она сказала, что я сука и что она больше не будет со мной жить. — Лилия вытерла слезы и негромко всхлипнула. Максим приобнял её, но она стряхнула его руки:
— Не трогай меня, кобель!
— Возьми платок, он чистый.
Лилия взяла фиолетовый платок с синей каёмкой, уткнулась в него.
Пришлось подождать, пока она проплачется.
— Что у вас случилось? — спросила она. — Эля и от тебя сбежала?
— Да. Мы с ней поругались, и я влепил ей пощёчину. — Это было неправдой, но рассказывать всё как есть было слишком долгим занятием. Ведь он действительно хотел ударить Элю, хотя и сдержался, — но Максиму всё равно было стыдно за это.
— Что? Ты Элю ударил? — со злостью в голосе переспросила Лилия.
— А что, тебе можно, а мне нельзя?
— Да я же за неё беспокоюсь! Она же глупая, как я не знаю кто! Нигде не учится, не работает, ничего не хочет, только и знает, что целый день жрёт и в игрушки играет.
— Она же вроде где-то учится…
— Это она тебе сказала?
— Да.
— А ты и поверил. Ты всему веришь, что девочки говорят?
— Давай не будем о грустном. Где вот теперь её искать — твои соображения?
— Если она сбежала от нас обоих, то она может быть где угодно. Понимаешь, где угодно. У неё было мужиков пятьдесят, а баб я даже не считала. Она просто может пойти к любому из тех, с кем у неё когда-то что-то было. Что ты хотел ей передать?
— Вот, — Максим положил на табурет коробочку. — Вместо её “кирпича”.
Лилия вынула из коробочки и долго вертела в руках новенький чёрный телефон-раскладушку, который Максим купил по дороге в круглосуточном салоне связи. Молодой менеджер с голым черепом долго и манерно рассказывал о достоинствах этой модели, а Максим всё пытался вспомнить, где ж он видел этого дяденьку. Потом вспомнил: “тоненькая прослойка” — и даже улыбнулся.
— И в честь чего такие подарки? — Кажется, телефон понравился Лилии. — Расплата за две ночи любви?
— Нет. Она подарила мне гораздо большее. Настроение. Мне было с ней хорошо, а мне мало с кем бывает хорошо.
— Странный ты.
— А ты?
— И я.
— Это ты рисовала? — Максим подобрал ближайший рисунок, где среди елей нежно лобзались две худеньких принцессы.
— Да.
— Дай угадаю: справа ты, слева — Элька?
— Наоборот. Видишь: у этой девушки тёмные волосы и сверху пятнышко.
— Ага, действительно, — кивнул Максим, присмотревшись. — Вот я вам завидую.
— Кому?
— Тем, кто может после себя что-то оставить. Художникам. Или, например, музыкантам и писателям. Был бы я художником — написал бы свою последнюю картину. Или писателем — написал бы последнюю книгу.
— А ты что, уже умирать собрался?
— Я чисто теоретически. Вдруг мне захочется покончить с собой — а мне и оставить-то после себя нечего…
— А ты знаешь, почему творческие люди кончают с собой?
— Ну, по-всякому. От несчастной любви. Или от всяких других невзгод.
— Нет, Максим. От несчастной любви и от “всяких других невзгод”, как ты выразился, им только лучше пишется. А вот когда понимаешь, что уже ничего не можешь создать, а можешь только повторять уже написанное, — это страшно. Вот тогда руки сами тянутся к лезвию.
— О, понимаю, а я б всё равно написал последнюю книгу. Зачем придумывать что-то новое? Сделал бы этакую компиляцию из старых произведений. Чтобы люди читали и говорили: так, это вот отсюда, а это — отсюда, а это мы читали там-то и там-то… У тебя творческий кризис сейчас, да?
— Да. Уже который день не могу ничего написать… Чувствую себя чем-то ненужным, никчёмным. И Эля это чувствует, поэтому убежала от меня. Она глупая как пробка, но у неё чутьё хорошо развито, как у зверюшки. Да она и есть зверюшка ненасытная.
— Зря ты так про неё. Она и Брэдбери читает, и Голдинга…
— Ну, Максим, что это за детский сад! Кто больше книг прочитал, тот и умнее — так, что ли? Она хоть все книги в мире прочитает, всё равно дурой останется.
— Любишь её? — серьёзно спросил Максим.
— Да. Люблю. А ты?
— Не знаю. Наверное, нет. Поэтому и уступаю её тебе. Обещаю: она обязательно к тебе вернётся. Обещаю.
— Да я верю…
Долго сидели, скучно глядя в пустые чашки. Наконец Лилия сказала:
— Мне пора спать. Вы меня и так из кровати вытащили.
— Нам тоже пора. Лиль, а можно мы у тебя перекантуемся? Неохота обратно тащиться. Мы хоть на полу ляжем, хоть в прихожей на коврике. А если мы будем плохо себя вести — ты нас веником.
Лилия даже не улыбнулась, хотя Максим пытался пошутить.
— Ну, зачем на полу. У меня для гостей есть раскладушка. А одного могу на кровать положить. Она большая. Только при условии, что не будут приставать.
— Договорились. Эй, ты, супергеймер! — Максим швырнул в Вадима попавшимся под руку карандашом.
Мельников снял наушники:
— Чё?
— Не хочешь провести ночь с дамой?
— Чё?!
Максим обрисовал ситуацию. Вадим сморщился:
— Я лучше на раскладушке.
— Выключай компьютер. Раскладушку возьмёшь в кладовке, бельё рядом в шкафу, — приказала Лилия и шепнула: — Странный у тебя друг.
— Хе! Ты тоже заметила?
— Я люблю спать с краю. Так что ты ложись к стенке.
— Ладно.
Максим быстро разделся и устроился на кровати. Он не видел, как Вадим возится с раскладушкой, только слышал металлический скрежет. Потом Лилия выключила свет, чем-то побрызгалась (пшик-пшик) и грузно легла рядом. Стало тихо.
Спать не очень хотелось, хотелось лежать и думать о том, как всё странно. Несколько часов назад Максиму хотелось уйти отсюда навсегда — а теперь пришли совсем другие мысли.
Завтра похороны. Нужно там появиться. Там будет и Карина. Придётся найти у себя дар дипломата и как-то объяснить ей: то, что она видела вчера, — это обман зрения. Точнее, объяснять придётся уже после похорон. Да и то, если она не убежит.
Эх, вот хорошо пьющим людям: любой конфуз можно объяснить тем, что был изрядно нетрезв. И ведь поверят, и отнесутся с сочувствием. Максим вспомнил один известный фильм, про журналиста из дикой страны, который приехал в Америку и вёл себя так, как привык вести дома: присаживался покакать прямо на улице, дрочил перед витриной на манекены с женским бельём, лез целоваться к прохожим… Фильм снимался скрытой камерой, поэтому добропорядочные американские граждане были в сильном шоке. Говорят, за время съёмок случайные свидетели семьдесят один раз вызывали полицию. А вот если бы нечто подобное происходило в нашей стране, никто бы и не подумал звонить в милицию. Все бы подумали, что этот человек, который странно себя ведёт, просто пьян. Ну, подумаешь, спустил штаны у всех на виду… Чего с алкаша взять? Он нажрался, и ему хорошо. Милиционер, может, поучил бы уму-разуму, а всем остальным было бы плевать или даже немного завидно.
