Наталья Арбузова - Продолжение следует
Встал, чтоб выйти из троллейбуса у метро Полежаевская. Рюкзак болтается, легкий и пустой, как брюхо ощенившейся собаки. От волненья не вышел, снова сел, начал шарить. На дне рюкзака только диски. Достал один – с картонной коробочки глянула его собственная унылая физиономия. Запись с единственного концерта в здании международного фонда славянской письменности, где он вечно торчит. Если нет сил уехать, то стать хотя бы русским. В паспорте графы больше нет. Сошел на Беговой, топчется в недоуменье у фонаря под мокрым снегом. Господь услыхал его неразумную просьбу – испепелил книги раньше, чем бедняга успел отказаться от своих слов. Вот и дырочка в рюкзаке – круглая, с обожженными краями, точно от пули. Так и пахнет паленым – воздух влажный. Надо думать, и троллейбус поехал дырявый. Когда-нибудь докатит до Серегиной бомжиной скамьи. Если б вернуть те мгновенья, когда многожды битая Светлана пыталась поднять с нее тяжелый рюкзак! А что теперь у него дома? как его несанкционированный склад? и что думает ОНА о зияющем отверстии в лично ЕЙ принадлежащем потолке? и вообще? Остались ли на свете хоть какие-нибудь книги? Наказан лишь он или все чохом, заодно? Куда податься? В тусовку не имеет смысла, его дисков даром не берут. (А какая у него хорошая декламация!) Книжные магазины сейчас закрыты. Разве что в витринах?
Перешел через Хорошевку, сел на троллейбус в обратную сторону. Вон женщина читает. Кажется, Достоевский. Борис вздохнул с облеченьем. Если сгорели только его книги, это даже к лучшему. Самое время переменить участь . На какую? да на любую. Оно, казалось, ниже нельзя сидеть в дыре. А вот и дырка в обшивке троллейбуса. Неужто Борис так долго медлил под фонарем, в полной прострации, что троллейбус успел обернуться? не по воздуху же он, троллейбус, летел? Хотя… всё может быть, если реальность сдала позиции. Жизнь Бориса стала ирреальной уже давно. Он просто этого не замечал. Бомжиный бутерброд открыл ему глаза. Не думай о хлебе насущном. Бог даст день - и бог даст пищу.
Бомжиная скамья была пуста. Но следы – большие следы снежного человека йеху – явственно вели по новенькому снежку. Приглашали за собой Бориса, у которого не было планов на будущее. Натягиваясь изо всех сил, Борис старался ставить свои ступни сорокового размера точно в Серегины следы, последний раз отпечатавшиеся при входе в подъезд на обрывке коврика. Шлепая о стенки пустым рюкзаком, Борис поднялся на пятый этаж хрущевки. Еще один марш лестницы вверх – решетка перед дверью на чердак, висячий замок на решетке и громкий храп Сереги, поджавшего длинные ноги на прокрустовом ложе из трухлявых подушек от софы советского производства.
А сон бомжиный чуток. Серега вскочил, по-собачьи встряхнулся, с трудом просунул чудовищных размеров клешню сквозь решетку, снял для балды висящий замок. Потеснился с удивительным проворством и собственноручно уложил Бориса к себе под бок. Боясь пошевелиться, Борис обдумывал предстоящую ему бомжиную жизнь. Однажды в девяностых он увидел на станции метро объявленье: в бане по такому-то адресу лица без определенного места жительства могут не предъявляя документов бесплатно вымыться и пройти санитарную обработку. Это насчет вшей. Весьма гуманно. Сентиментальные ностальгические мысли перемежались в голове Бориса с отчаянно смелыми планами будущего юродства и бомжевания. О времена, когда еврей мог получить политическое убежище в Германии или в Канаде, а в его конкретном случае и в США – он в партии не был – с бесплатной медицинской страховкой и много чем еще. О, блаженные времена официального советского антисемитизма! где вы? как вернуть вас? Теперь Борис мог рассчитывать лишь на необъяснимое милосердие новой власти – на незаработанную пенсию, один продуктовый набор в год (его должны признать одиноким пенсионером, это было бы только справедливо). Еще, если подойдет размер – бесплатная куртка и кроссовки. Очень кстати было бы. И вообще бог не фраер. Его новый товарищ, большеногий Серега, и того не получит, не имеючи паспорта. Функционирует ли еще бесплатная анонимная баня? Судя по запаху, исходящему от крупного Серегиного тела, нет. Ничего не светит Сереге, кроме временного благорасположенья пьющих подруг и, соответственно, временного пристанища. Вот с этим у Бориса намного хуже. Все его знакомые женщины – умные от природы стреляные воробьихи, на мякине не проведешь. Всучить им книгу – куда ни шло, а вот себя самого – ни в какую. Новая русская действительность их быстро умудрила. В чем - в чем, а в этом натаскала. Возьмешь человека в лодку – как раз потонешь. Прекрасные были времена, когда недалекие женщины получали неплохие деньги, не столько по должности, сколько по еще большей глупости и еще большей обеспеченности дающих взятки лиц. Будь благословенна эта долго не скудевшая рука. Деревянные советские деньги из нее так трусились, так легко, весело сыпались, что и Борису перепадало. Вполне достаточно перепадало. Борода его кудрявилась, глаза глядели гордо. Маленькое брюшко, тугое словно барабан, сообщало облику Бориса дополнительную важность. Правая рука по-хорошему должна быть толще левой у всякого порядочно теннисиста, чего у Бориса не наблюдалось. Больше трепался, чем тренировался.
Сейчас пустое брюхо лежало подобно пустому рюкзаку. Но рюкзак хотя бы грел спину, а брюхо само зябло под короткой курткой. Поспеши, непостижная уму государственная благотворительность. Я возьму куртку любого цвета, лишь бы подлинней. Даровому коню в зубы не смотрят. Серега заворочался во сне и прикрыл зябкие колени Бориса полой своего необъятного тулупа. Интуитивная доброта неиспорченного цивилизацией человека. Приветствую тебя, новое знанье, явившееся сразу же, чуть только я ступил на стезю отверженных.
Поздний, немощный ноябрьский рассвет не достигал бомжиного укрылища, когда Борис наконец забылся спасительным сном. Серега, напротив, встал, заботливо накрыл Бориса почти новым байковым одеялом, подоткнув края, и отправился вниз за всеми своими нуждами, в том числе опохмелочной. Вообще говоря, удалился до вечера. Во всяком случае, так всегда бывало. А Борис всё спал. Во сне видел ЕЕ в тоге, с распущенными власами, с четырьмя грозными очами, с извивающейся змеей, зажатой в правой руке. Слабый стон срывался с уст Бориса. Старуха с пятого этажа, из ближней квартиры, долго возилась с ключом, наконец открыла дверь. Стала осторожно спускаться за продуктами, ставя ступни бочком на стертые ступени. Оглянулась на бутафорский висячий замок, перекрестила спящего, приняв его сослепу за Серегу. «Не встает, сердешный. Стонет. Видать, простыл. И то сказать – ни кола ни двора. Охохонюшки. Куда только людей несет? Ерема, Ерема, сидел бы ты дома. Всё своя жена когда пожалела бы». Так и причитала, уже на площадке четвертого этажа, оттого не разобрать было.
ОНА проснулась заполдень. ЕЕ звали Викой. Коли ей дано имя, то это уже просто она, такая же, как они все. И нефига ее бояться, раз время претерпело непредсказуемый излом. Первым делом Вика толкнула евойную дверь. То есть свою собственную дверь, собственным своим попустительством оставленную в распоряженье этого слизняка, тухляка, или как там она его еще называла в нескончаемом внутреннем монологе. На удивленье свету дверь открылась. А он, наглец, запирал дверь на самовольно вставленный замок – уходя и приходя. Как мы, женщины, снисходительны и долготерпеливы. Вика не вдруг увидала маленькую горелую дырочку возле замочной скважины, словно тут орудовали автогеном. Такая же дырочка была в замке входной двери. И в стекле нижнего лестничного оконца, отчего слегка подувало по ногам. Еще попахивало преисподней, как в театре, когда действие того требует. Но Вике было ни к чему. Она моментально сфотографировала бойкими глазами (их было всего два, но и того хватило) пустую комнату. Мигом отправила сообщенье в свой шустрый мозг бизнесвуменши. Тотчас схватилась за мобильник. Звонок на любимый номер – лучшей подруге. Лида! Лида, ты не спишь? он съехал. Да, да, с книжками. Я тебе позвоню потом. Сейчас вызову Люсю убрать комнату, и завтра можно сдать. Пока. Тут Вика потянула носом и повела глазами. Взгляд ее упал на ранее не замеченную дыру. Звонить! только непонятно кому. В милицию? караул, ограбили? Представляли же книжки некую ценность. Но этот адский запах… что, если Бориса утащили черти? даже днем поминать их не след. Однако, честно говоря, он вполне заслужил.
Вика была набожна. И позвонила своему духовнику, пастырю известному в определенных кругах, охотно исповедовавшему по телефону, сотовому тоже. Деньги за исполненную требу Виктория всегда переводила со своего счета Билайн на его. Отец Александр? Да, Виктория. Батюшка, я в большом сомненье. Не откажите приехать лично. Благодарю вас. Пересылаю деньги на такси туда и обратно, за беспокойство тоже. (Деловая, блин.)
Будучи весьма грузным, сообразно своему духовному сану, отец Александр тем не менее явился не замешкав. Деньги на такси он тратить не стал, поскольку жил поблизости. Приехал на том же заговоренном, продырявленном нездешней силою троллейбусе. В ходе долгой беседы подозренье Виктории о мистической подоплеке происшествия сменилось твердой уверенностью. В такой ситуации милицию лучше не впутывать. Дело ясное, что дело темное, как говорили в те времена, когда Виктории еще на свете не было. Решено было нынче же окропить углы святой водой. Покуда, испив чаю с кексом и кисловатыми конфетами «Рафаэлло», отец Александр встал. Попросил хозяйку его не провожать и отбыл на том же дырявом троллейбусе. На нем же вскоре приехал с кропилом, получив из рук хозяйки еще денег «за такси» и прочее. Уж коли так пошло, что поврежденный по неосторожной заявке Бориса троллейбус стал действующим лицом в данной истории – так оно и будет идти.
