Андрей Бондаренко - Гусарские восьмидесятые
Но Банкин, не смотря на холодную погоду — около плюс двенадцати, настроен искупаться — согласно неким Принципам Традициям:
— Даже сам Бур Бурыч здесь купался. И вообще — это как дань уважение месту отдать.
Сдаёмся под напором аргументов, раздеваемся и с разбега бросаемся в жёлтые волны.
Плескаемся пару минут, вылезаем — до чего же холодно! Чтобы согреться — играем в пятнашки, забавное, надо думать, со стороны зрелище.
— А что, на, господа, — предлагает последовательный Михась, — Выпить бы, надо, на. Целых три повода имеется. Во-первых, на, за Магадан. Во-вторых, на, согреться надо. В-третьих, на, у Грини Красовского сегодня свадьба — в Питере, уважить брата, на, требуется.
Все соглашаются с серьёзностью и уважительностью таких причин. Бодро отправляемся на поиски спиртного.
На полках магазинов — хоть шаром покати. Мороженый минтай, бычки в томате, развесные галеты, ливерная колбаса. При вопросах о наличие спиртного продавщицы лишь крутят головой и косятся подозрительно, явно раздумывая — а не позвать ли миллиционера?
В скверике замечаем живописную группу бичей. Один играет на баяне и поёт, трое — задумчиво слушают:
А ещё вот скажу, постой,
Я устал от трефовых дам,
Я сроднился на век с тобой,
Мой заснеженный Магадан….
— Здорово, орлы, на! — Дождавшись, когда песенка закончится, решительно обращается Михась к бичам, А где, уважаемые, на, в этой деревушке обхезанной, на, водочкой можно разжиться?
Бичи посматривают на Михася уважительно — обозвать Магадан, столицу Колымского края "засранной деревушкой"? — Тут наглость громадную иметь надо, или статус нешуточный. Тот, что играл на баяне, вежливо отвечает:
— Это, господа проезжающие, и не проблема вовсе. Водки много в ресторанах. У нас их в городе целых два, один называется "Север", а другой насквозь противоположно — "Норд". Может — адреса этих заведений подсказать?
Прихожу Михасю на помощь, снимаю чёрные очки и доходчиво объясняю, что мол, мы на прииск за деньгами только ещё направляемся, вот осенью, на обратной дороге, мы кабаки эти обязательно посетим. А пока — нам бы что попроще.
Бичи тихонько совещаются между собой — незнакомцы по одёжке явно похожи на городских фраеров, но замашки, обхождение, фингал — не, не фраера. В конце концов, дают все необходимые наводки и наколки, подробно объясняют дорогу.
Вдвоём с Михасём едем на частнике в Нахаловку, находим нужный барак, стучимся условным стуком, говорим заветные слова. Без всяких вопросов нам продают две бутылки ханки — тёмно-бурой жидкости непонятного происхождения.
Возвращаемся в гостиницу, а там уже стол аристократический накрыт — на колченогом столике газетка постелена, на газетке — горка заплесневевших галет и пять открытых консервных банок "Бычки в томате". Королева Английская от зависти нешуточной — повесится, или в монахини подстрижётся.
Разливаем ханку по пластиковым стаканчикам, выпиваем по первой — за Магадан!
В желудок медленно падает здоровенный булыжник и лежит там, время от времени грузно ворочаясь между бычков томатных. Выпиваем по второй, и ещё один нехилый каменюга отправляется в гости к первому. Добром это не кончится. Судя по глазам друзей — у них те же проблемы. И из чего только эту ханку делают, спрашивается? Дальше рассказывать не буду — грустная история.
Но с утра похмелье было — жутчайшее. Головы у всех раскалываются, глаза — жёлтые, как у котов беспризорных. Приезжаем в аэропорт. Вырвиглаз ехидно ухмыляется, но проявляет определённое понимание:
— Судя по цвету глаз — ханку вчера попробовали? Шустры, вы, орлы ленинградские. А, сейчас — плохо, небось? Ничего, потерпите, прилетим в Певек — всех вылечу. Там пиво продаётся — куда там живой воде из сказок. Чёрное, крепкое, ароматное — "негл" называется. Нигде такого нет. Будите обратно улетать — затартесь по самое не могу, оно, если крышка качественная на сосуде — месяц может храниться.
Летим, сперва над Магаданской областью, потом — уже над Чукоткой. Внизу — зелёная равнина, изрезанная тысячами рек и ручьёв, и — миллионы больших, маленьких и вовсе крошечных озёр.
Прилетели. Около здания аэропорта стоит потрёпанная ветрами скульптура — чукча в компании с северным оленем. У оленя, почему-то, только один рог.
Метров через сто видим первого живого чукчу — тоже потрёпанного и непрезентабельного, правда, без оленя, но с картонной коробкой. В коробке копошатся пятеро лобастых щенков.
— Дядьки, чайку бы, а? Отработаю чем, или на щенков меняю: один щенок за одну пачку чая, — обращается к нам чукча.
— Обойдёшься, гнида, — невежливо отодвигает просящего в сторону Вырвиглаз, и поясняет, — Спиртного им уже лет десять как не продают — строго запрещено. Так они чифирить моду взяли. За пачку чая на всё готовы. Но лучше — вовсе ничего им не давать. Логика у них железная — если кто один раз чего дал, значит и второй раз дать может. Полгода потом будет следом за тобой ходить и канючить слёзно. А если за щенка пачку чая дашь — совсем замучит. Будет каждый день щенков приносить. Говоришь ему, не надо, мол, больше щенков. А он, морда тупая, думает, что этого конкретного не надо — мозги у него так устроены. Назавтра другого обязательно притащит. Послезавтра — третьего. И так — до бесконечности. Так что — учтите на будущее.
Первым делом Вырвиглаз заходит в магазин, покупает две трёхлитровые банки берёзового сока, открывает и выливает содержимое за ближайшим углом — под карликовую берёзу.
Видя наши недоумённые взгляды, поясняет:
— А вы что думали, негл вам в кружки наливать будут? Откуда в Певеке — кружки? Сейчас банки помоем, и — вперёд. А вертолёт до Апрельской — только ближе к вечеру.
Пиво продают почему-то только в порту.
Наполняем свои банки и устраиваемся на каком-то заброшенном причале.
Волшебный напиток — похмельный синдром проходит практически сразу, через десять минут глаза у всех приобретают первозданный природный цвет. Посматриваем на Вырвиглаза как на волшебника и отца родного в одном лице.
Неугомонный Банкин решает опять искупаться — Принципа ради. Но единомышленников в этот раз у него не наблюдается — в воде, среди мазутных пятен, плавают многочисленные льдины разных форм и размеров.
Генка храбро бухнулся с пирса в воду, взвизгнул, через десять секунд выбрался обратно, вытерся собственной футболкой, оделся и, довольный собой, умчался за новой порцией пива — "негла".
Мимо нас, к противоположной стороне причала, проходит очень красивая женщина.
Чуть-чуть за сорок. Гордая, королевская осанка, грива роскошных чёрных волос, глаза — словно два голубых светлячка. Женщина одета совершенно необычно для этих мест, где преобладают ватники и бушлаты, — городской кожаный плащ, туфли на высоком каблуке.
Вырвиглаз тут же вскакивает с пустого ящика и торопливо срывает с головы кепку — в знак приветствия. Женщина грациозно кивает в ответ и гордо проходит мимо. Глазеем ей в след в немом изумлении.
Отойдя от нас метров на триста, незнакомка подходит к краю причала и замирает, неотрывно всматриваясь в морские просторы.
Все синхронно переводят взгляды на Вырвиглаза. Тот ещё пару минут притворяется непонимающим, словно набивая цену, но потом сдаётся:
— Ну, хорошо, висельники, так и быть — расскажу. Тем более что молоды вы до умиления, вам такие истории весьма и весьма полезны быть должны.
— История эта прекрасна и страшно романтична, а суть ее заключается в следующем: самое эффективное в этом мире средство, обостряющее ум человеческий до невиданных высот, — это кружка чёрного пива "негл", выпитая в нужном месте, в нужное время и в правильной Компании.
Байка тринадцатая
Полярная математика
О том, как Мария Николаевна осчастливила Певек своим многолетним присутствием, вам расскажет любой местный бич, спросив за эту услугу совсем даже недорого — двухлитровую банку чёрного "негла" и свежий анекдот с Большой земли, обязательно — политический.
Итак, незадолго до Нового Года, Мария Николаевна Иванова, двадцатипятилетняя аспирантка кафедры высшей математики Университета города Ленинграда, грядущее светило точных наук, красавица и умница, комсомолка и спортсменка, чинно сидела в пивном баре "Висла", за кружечкой светло-жёлтого напитка, который по какой-то жуткой ошибке именовался "пиво", и старательно продумывала сотый вариант решения знаменитой теоремы Ферма.
В те времена, в так называемой интеллектуальной среде, это считалось достаточно модным и почетным занятием.
Да и размер премии, обещанной каким-то иностранным чудаком за правильное решение, если говорить откровенно, впечатлял.
В этот ответственный момент, зловеще заскрипев, как говорят в модных романах о роке и неотвратимой судьбе, открылась старинная дверь, и в заведение вошел смуглый малый двухметрового роста.
