Джек Керуак - Мэгги Кэссиди
19
Вечер среды подошел медленно.
— Сядь здесь, со мной.
Это Мэгги, важная, ноги скрещены, руки сложены на коленках, на тахте, в гостиной, большой свет шпарит вовсю, ее двоюродный брат сейчас покажет нам, как у него получается какой-то фокус. Какой-то детский финт из руководства к набору, мне скучно (как от телевидения), но Мэгги смертельно серьезна и скептична и следит за каждым движением Томми, поскольку, как она выражается: «Он такой бесенок, глаз да глаз за ним нужен, самые гадкие штуки проделывает и еще насмехается, просто жулик какой-то», — Томми, симпатичный популярный мальчуган, его обожают все девчонки Кэссиди, смотрят на него снизу вверх и ревут от хохота в гостиных и на кухнях, когда он выступает, от живости своей чуть не на голове ходит, хороший пацан, глазенки сияют, на них падают волосы, весь ликует, малышня, уже отправленная спать, подглядывает с верхней площадки лестницы, где обои освещает тускло-розовым ночником — Поэтому я наблюдаю за Мэгги, наблюдающей за Томми, — краем глаза. Сегодня вечером она прекраснее обычного, у нее в волосах белая розочка или какой-то еще цветок, слева торчит, волосы спадают по обеим сторонам ее лба, чуть ли не на глаза, губы сжаты (жует резинку), чтобы смотреть и сомневаться. На ней кружевной воротник, очень изящный, днем она ходила в церковь и к миссис О’Тарра ниже по Челмзфорд-роуд взять порошок для кекса на вечеринку. На груди ее платья — крестик; кружево на коротких рукавах; на обоих запястьях по браслетику; руки сложены, милые белые пальчики, что я разглядываю с бессмертным вожделением подержать в своих и вынужден ждать — пальчики, которые я знаю так хорошо, немножко холодные, шевелятся, чуть-чуть движутся, когда она смеется, однако чопорно остаются сложенными в руках — ее ноги скрещены, выглядывают милые коленки, без чулок, ниже — округлые икры, намек на снежные ноги, платьице жалко драпирует эту позу взрослой дамы. Волосы ее распущены, черные и тяжелые, мягкие, гладкие, волнистые, спускаются на спину — белая плоть и угрюмые неверующие речные глаза, прекраснее всех глаз солнцеглазых блондинок «МГМ», Скандинавии и западного мира — Млеко чела ее, плод ее лика, крепкая шелковистая гордая прямая шея юной девушки — я впитываю всю ее в сотый раз за тот вечер.
— Ох Томми — хватит дурака валять, показывай свой фокус! — кричит она, раздраженно отворачиваясь.
— Да! — подхватывает Бесси Джоунз, и малютка Джейни, и мамаша Кэссиди, что сидит с нами, получитая газету, и брат Мэгги Рой, тормозной кондуктор на железной дороге, как и его отец, стоит в дверях с вялой хмылкой, жует сэндвич, руки у него почернели от копоти работы, зубы жемчужно-белы, а в его темных глазах то же ирландское презрительное недоверие к фокусам и играм и в то же время — жадный, рьяный интерес — поэтому он уже тоже завопил:
— Ах, Том, трепло эдакое, сделай-ка еще раз ту штуку с красным платком — Чепуха все это, я видел, как ты это сделал —
Я улыбаюсь, чтобы показать, что мне тоже интересно всё, но в гостиной вечности с коричневыми обоями сердце мое бьется только по ней, такой милой, лишь в одном шажке от меня, жизни моей.
— Эй, — обернув ко мне затопляющее поглощающее изучающее внимание черных веселых печальных глаз на невероятной коже снежной камеи, — ты не видал, что он сделал, ты в пол смотрел.
— Смотрел в пол? — расхохотался фокусник-комик. — Все мои труды впустую! Смотри сюда, Рой!
— Ага.
— Давай! — взвизгивает Мэгги.
— Мэгги! — мать, — не визжи так! А то соседи подумают, что мы тут котят топим, Люк Макгэррити с его глиняной трубкой вверх тормашками, вылитая картинка вот в этом журнале! — И ее большое тело матроны все медленно колышется от хохота. В унынии своем я даже принял тот факт, что Мэгги когда-нибудь станет такой же, как ее мама, большой и толстой.
— Да ладно тебе, Д-ж-е-к! Ты снова все пропустил! Давай я тебе покажу фокус, который в прошлом году показывал дядюшке Бесси в тот вечер, когда он вышел и перецепился через бидон с молоком, а на веранде стоял мамин стул, который только что покрасили, и он свалился на него и сломал — Берегись! — подскочив и нарушив такую миленькую позу и пустившись по всей комнате за двоюродным братом, уже как маленькая нетерпеливая разрумянившаяся девчушка, а минуту назад — дамский портрет в перстне с барельефом, с крестиком на груди.
Позднее — одни на веранде — перед тем как зайти в дом — яростно обжимаясь, потому что Бесси внутри все еще хихикает с Джимми Макфи —
— Ох, иди домой! Иди же! Иди домой! — Она сердито дергала меня, а я, смеясь, держал ее в объятьях, я сказал что-то, и оно ее рассердило — ее вспышки негодования, надутые губы, естественные румянцы щек, такие славные насупленные брови и предупреждение и возвращение белой улыбки —
— Ладно, пойду, — но я возвращаюсь снова, начинаю ее опять разыгрывать и целовать, все порчу, и она снова злится, но на сей раз злится по-настоящему, и я на это обижаюсь, мы оба дуемся и смотрим в разные стороны — Увидимся днем в понедельник, а?
— Хмф — (ей хотелось, чтобы я с нею встретился в субботу вечером, но тогда у нас соревнования, и вечер я закончу в полночь с Папкой в каком-то кафе в центре города, за беседой со всеми этими парнями о соревнованиях, и кто заработал больше всего очков — здоровые парни с энергичными зубами, за газетами в кафетериях ночи, как принято в Лоуэлле, маленьком городишке, знаменитом своими большими поклонниками кафетериев и забегаловок, как о том свидетельствуется и широко рекламируется в местной газете, в колонке, которую пишет Джеймс Дж. Сантос, что некогда работал вместе с моим Па во дни маленькой газетенки и также приходится дальним родственником Джи-Джею) — Мэгги придется отговаривать меня на тот вечер от танцев в бальном зале «Рекс» не потому, что я устану от состязаний и вообще зависну с отцом, но потому, что так опоздаю на танцы, что не будет стоить даже денег за входной билет — не желая, чтобы Мэгги считала меня скрягой, об этом я вообще умалчиваю — а она считает, что мне на самом деле хочется тайком удрать с Полин Коул, как настоящему пижону из маленького городка, возможно — на каких-нибудь быстрых машинах в час ночи, к трагедиям на черном битуме где-нибудь у Лейквью —
— Тогда не приходи.
— Так лучше — да уже полдвенадцатого будет, когда я только из душа выйду, — оправдываюсь я.
— В «Рексе» будет Кровгорд.
— Чарли? — удивился я; Чарли — мой старый приятель по футбольной команде, который с Мэгги и встретился-то случайно, когда я невзначай столкнулся с ним а танцах однажды вечером — Его неприкрытый интерес к Мэгги я не принимал всерьез, она вечно флиртовала — А он на самом деле обсуждал ее со мной всерьез.
— М. К., — звал ее он, по инициалам, — старушка М. К. рассвирепеет, если узнает, что ты тогда на тренировку не пришел, сынок, Билл — (он также звал меня Билл, сокращенно от Билл Демон) — мы, демоны, и они, демонетки, должны держаться все вместе, — какой-то базар из комиксов про Лупоглаза [42], которые печатают в лоуэллской «Сан», местной газетке, — поэтому мы, демоны, должны остерегаться демонеток, М. К. Номер Два, — (он проявлял такой громадный интерес к моим делам, что называл Мо Коул М. К. Номер Два, инициалы совпадали — всё по радостным утрам старшеклассной жизни, а тут такие дикие сложности наворачиваются, что мозги набекрень) —
— Да все нормально, Чарли — ты бери на себя М. К. Номер Два, а с тобой мы на Небесах поговорим.
Мы перешучивались об этом; однажды он пригласил меня к себе домой и показал тетрадку, всю заклеенную фотографиями звезд бейсбола 1920-х и 1930-х годов, с невероятно старинными звездами, чьи косточки уже давно погребены осыпавшимися кучками в архивах багрового солнца, заходящего в Девятом Иннинге Ни С Кем На Стрёме — Серьезно, с промозглым пацанячьим незнанием невероятного разора лет и той смерти, что несут они плоти и скулам всех людей, включая звезд бейсбола, присобачивал он в своей тетрадке 1939 года старые тусклые физиономии цинциннатских левосторонних игроков эры Депрессии, которые только что вышли из низшей лиги (ДЖОННИ ДИРИНГ [43] еще жокеем даже не стал), имена старых спортсменов, Дасти Кук, Уайти Мур — Кики Кайлер — Джонни Куни — Хайни Мануш [44] — навсегда утрачена неподвижная фигурка справа по центру с загорелым напряженным лицом, на крепких ногах, ждет хлопка биты, а пронзительный сливочный свисточек раздирает притихшую атмосферу стадиона, бездонный перестук мяча, что тупо хлопнулся в перчатку кэтчера, и сразу же за ним — …в-и-и-и-гре-е-е! рефери. И тот парень, что гоготал весь день с места на третьей базе, снова говорит «Го-го!» странным несчастным голоском сквозь сложенные рупором ладони — отбивающему с битой, занесенной за спиной, напрягшемуся, а сверху зудит аэроплан — всё это я вижу и слышу, всё печальное, бело-мучнистое, пастельное в этой книге книг на ковре в его гостиной в Предгорьях. Потом мы неслись домой к Тимми Клэнси запускать пластинки Бенни Гудмена [45] Арти Шоу, а Клэнси был кэтчером в весенней команде Лоуэллской средней школы, а со временем — президентом Соединенных Штатов, если учесть, какую пропаганду разводил он по всей школе, по всему городу, однажды его даже выбрали мэром Лоуэлла на День детского самоуправления, и его здоровенный портрет официально красовался на столе, его имя я с почтением читал в сводках бейсбольных выигрышей Лоуэллской средней годом раньше — и все это было вопящей трепотней под пластинки в те дни, и новыми свежими возбуждениями жизни неизбежной Весенней Поры Средней Школы в Америке. Мне нравился Кровгорд, и весной мы собирались вместе играть на внешнем поле в той лоуэллской команде, с ним, чье имя много лет (Кровгорд) озадачило меня таинственным образом, когда я увидел его в таблицах очков спаренной лиги лоуэллских средней школы и технического училища — я восхищался им, а он должен был мне показать, как закручивать мяч, когда первые зеленые матрасные пружинки торфа покажутся среди бурых чахлых стружек травы лоуэллского Предгорья (на внешнем поле слева, где еще видна старая футбольная разметка) — Мне нравилось, как он говорит: «О, этот парень на целую милю им вжарит, семнадцать тройных в прошлом году, Билл! И погоди только — увидишь, как в этом году Тэффи Трумэн подает, он и раньше великий был, но сейчас его год!» Всё раскрывалось, Тэффи Трумэн был таким стильным левшой с дыркой в передних зубах и невероятно учтивым задрапированным туловищем, так и должен выглядеть настоящий питчер, как Левша Гроув в мешковатом костюме — и он действительно был хорош, его хотел заполучить Бостон в Национальной Лиге — Интерес Кровгорда к Мэгги был выше моего понимания, я считал его несерьезным, поскольку я их не замечал и верил, что она любит только меня. Так, значит, она с ним будет встречаться в субботу, пока я буду бегать на соревнованиях.
