Василина Орлова - Квартет
Лошадь, при полной сбруе, без всадника, гарцевала и храпела в стороне и будто бы подзуживала собак:
— Ату его, Наддай! Кипеж, Раздрай, рви на части!
— Какие странные клички, — сказала я Баркаялу тихо.
Мы со спутниками с высокого камня наблюдали эту картину. Признаюсь, я сжалась: разберутся эти щеночки с гризли, настанет очередь кого-нибудь еще. От волнения я изменила одну из мертвых собак, превратив ее в груду листьев.
— Не тревожьтесь, вы по-прежнему здесь хозяйка, — тихо молвила Ингигерда.
Лошадь одним прыжком обернулась к нам. Враз отключившись от схватки, стала поводить ушами. Они были длинны, сторожки.
— Какой острый слух, — с удивлением прошептала я. — Что за странная охота?
— По всему видать, конек-горбунок. Подрос, одичал, мутант ушастый, — прищурился котяра.
Мутант двинулся к нам.
— Эт-то кто тут еще? Кого нелегкая занесла? — В этот момент мы увидели сидящего на лошади всадника.
Это была птичка. Одной лапкой она держала уздечку, другой держалась за рукоять кривого ятагана, огромного, много больше ее самой. Эта акция устрашения, говоря газетным языком, эффекта не возымела. Выхватив ятаган, пичужка потеряла равновесие. Она бы свалилась в траву, если бы я не подхватила ее. Ощутив под лапками твердую почву, точнее, мою ладонь, птичка звучно представилась:
— Соловей-разбойник.
Заздравный стол был накрыт в руине разбитого дуба. В огромном камине полыхал огонь, а менестрели настраивали электрогитары. Хозяин в узорчатом халате возвышался во главе стола и клевал по зернышку с гигантского золотого блюда.
— Мне простительно было не узнать вас, — извинялась я. — Боюсь, я не смогла бы толком отличить соловья даже от зяблика.
— Вот оно, современное воспитание, — с укоризной говорил Соловей-разбойник и косился на Василия. То ли он вообще настороженно относился к котам, то ли как раз на данного представителя кошачьего племени возлагал персональную ответственность за общее падение нравов.
— Что надоумило вас оставить свое настоящее призвание? — осведомился Василий, стараясь быть корректным. Глазки его плотоядно вспыхивали, когда он поглядывал на Соловья. Стол был заставлен всевозможными яствами. Посему интерес кота мог объясняться и гуманитарными соображениями.
— Ах, — Соловей махнул крылом. Похоже, за то время, как я о нем не слышала, он успел избавиться от своей неуемной порывистости («Сарынь на кичку!»). — Соратнички-побратимы коммерцией занялись, знаете ли… Увлеклись пошлым рэкетом. Кто наркоту толкает, кто в сутенеры подался. Крутятся кто как может. Все бабки зашибают. Нет, не по мне это. Я дитя степной воли, дождя да ветра. С налоговой инспекцией — как, бывало, с войском государевым, в прямом бою не сразишься. Я, черт возьми, не бухгалтер. — Соловей прижал крыло к груди. — Сначала общество свое хотел было организовать, ООО «Соловей Ганг».
— «Соловей Ганг»? — встрял заинтересованный Василий. — Экспорт-импорт из Индии?
— Соловей-гангстер, — снисходительно пояснил хозяин. — ЛТД, будь оно неладно. Но тут такое началось, порядочному человеку не вынести. Всюду у меня только ограниченная ответственность. Туда не ходи, сюда не сунься. В полный рост нельзя, только короткими перебежками, пригнувшись. Я не вор, я честный разбойник. С большой дороги. Мне ли, потомку бусурманских корней, мелочь по карманам тырить? Измельчал, думаешь? Не-ет, врешь! Помню, все помню. Бывало, свистнешь, телеги в обозе по воздуху, людей море уносит. Деревья гнутся, что твоя рожь. Эх и золотое было времечко. Но ничего, вернется.
— М-да, — протянул Василий.
— А что? — Птаха внезапно строго обернулась к Василию. — Может, вспомним те времена? Сразимся в честном бою? Али я не вижу, как ты, кошачья морда, на меня облизываешься?
Василий так и застыл — кашу ко рту не донес.
Баркаял улыбнулся, а Лукоморьев забеспокоился:
— Мы ж гости твои, Соловей Батькович?
— И то верно, — нахохлился Соловей. — А то бы до первой крови.
— А сразимся! — впал в азарт Василий.
Мы с Ингигердой ахнули.
Хозяин развел нас по горницам, чтобы смогли отдохнуть с дороги. Взбив пуховую перину, подивившись на пирамиду подушек (насчитала пять штук), я плюхнулась на кровать. Не спалось. Покоя не давала предстоящая битва.
Встала и выглянула в коридор. Холодный каменный колодец. Пусто. Дна не видать. Лишь у моей двери с обеих сторон полыхают факелы.
Не очень удивилась, когда из-под земли возник старый знакомец, гном с железякой на груди.
— Уносите ноги. Не допусти этого боя, синьорина, — возгласил он в великом беспокойстве.
— Не преувеличивай, подумаешь, сойдутся кот с птичкой. — Я усмехнулась.
— В полночь Соловей-разбойник примет свой настоящий облик!
— И чтобы к полуночи все было готово, — шел по коридорам в окружении челяди Соловей-разбойник. — Мечи, алебарды, гранатометы. «Шилку-2» закупили? А НУРСы? Дуэльные пистолеты, пищали — к черту. — Тут он засмеялся.
Добродушным смешок мне не показался.
Не успела прикрыть дверь, как меня выхватил из темноты свет электрического фонаря.
— Не спится, красавица? — взлетел надо мной Соловей.
— Я была бы благодарна, если б хозяин провел меня по замку, — пролепетала.
Соловей вспорхнул мне на плечо, и мы отправились в путь.
— Портрет Алябьева, чей знаменитый романс посвящен мне. А здесь иллюстрации Билибина к русским сказкам. Разумеется, оригиналы. Моя библиотека: история всех войн, приключения и фантастика. Может быть, одно из самых полных в мире собраний. А вот редкостное научное издание — история псовой охоты. Под библиотекой у меня псарня. Хочешь на псарню?
— Что за бой будет с котом? — поинтересовалась я.
Соловей косо глянул, но не ответил. Вместо этого подошел, как мне показалось, к мольберту, закрытому покрывалом.
— А здесь у меня главная примечательность, извольте взглянуть.
Он стянул покрывало. Постепенно, как проявляется фотография, мы отразились в «картине».
— Зеркало?
— Не просто.
— Говорящее, что ли? — несколько разочарованно вопросила я.
Соловья моя интонация слегка задела. Он клюнул довольно тусклую поверхность зеркала, и оно засветилось. Чтобы заговорить невыразительным голосом диктора на телевидении:
— В некотором царстве, в некотором государстве…
— Пропустим! — рявкнул Соловей. Да так, что я отшатнулась. — Давай по сути!
Зеркало закашлялось, прочистило горло и объявило:
— Война — такое же естественное состояние человеческого бытия, как и другие. Это продолжение общения иными, а именно военными средствами. Войны устраняют противоречия, являясь реакцией на пустоту бытия. Мир — это путь к войне. И наоборот.
— Висело долгое время в коридоре Мурманского университета, на кафедре марксизма-ленинизма, — пояснил Соловей. — Вбирает все, что слышало. К сути всегда плетется издалека.
— Сегодня в мире существуют предпосылки к тридцати двум войнам, — В течение минут сорока зеркало освещало международное положение.
— Старческий маразм у зеркальца, — посетовал Соловей и, как на клетку с попугаем, набросил на него покрывало. — Мы всего лишь поразвлечемся.
С этими словами он упорхнул. Я осталась наедине с сумасшедшим зеркалом. Не долго думая, стянула с него покрывало.
— Скажи, кем в полночь обернется Соловей?
— Не знаю. Он во мне вообще не отражается, — пробурчало зеркало. — Так, изредка, для гостей.
До первой крови
Часы на дубе пробили без четверти двенадцать.
Пробитые без четверти двенадцать со стуком желудей упали в траву.
На чистой поляне явился Соловей, в кругу, огороженном факелами. Мы с Ингигердой, Лукоморьевым и Баркаялом стояли за этим кругом.
Напротив Соловья, в прелых листьях, залег Василий. Противники изучающе меряли друг друга взглядами. Соловей подпрыгивал от нетерпения на месте, ему явно мешал ятаган, который лежал на земле: казалось, птица привязана к нему неким таинственным ловчим. Василий выглядел, я бы сказала, заранее сыто.
— Только не есть! — предупредил его Баркаял.
— Что я, папуас из голодного края? — обиделся Василий. — Я только мысленно. Да он и невкусный… наверное.
Из часов, не торопясь, на жердочку вышла кукушка. Глянув на стрелку, запела заржавленным голосом:
Ты кукушечка, погадай-ка мне,
Ты бездетная, бесталанная,
Не успеешь погадать —
Придет время умирать,
Чему быть — не миновать,
Придет время умирать —
Я не стану горевать…
Стрелки сошлись. Кукушка юркнула внутрь, хлопнули ставни. Тотчас Соловей перекинулся через голову. И предстал пред нами во всей красе. Его кривой ятаган больше не волочился по земле. В зеленой рубахе, из-под которой выглядывала тельняшка, в красных шароварах и, как ни странно, ботфортах, он являл нечто среднее между бусурманином и волжским ушкуйником. На голове чернела бандана, прикрывавшая, по всей видимости, бритый череп.
