Юрий Гельман - Зал ожидания (сборник)
У меня была маленькая искусственная ёлка, оливье и холодец, над которыми я колдовал накануне, две бутылки вина и торт, доставшийся мне в качестве трофея после боя в «Кулинарии».
Когда звонок заикнулся и осёкся на полуфразе, – у меня было всё готово. Я распахнул дверь, даже не посмотрев в глазок.
Это была Она, но невесть откуда возникшая досада просочилась в область эмоций и примешалась к радости, которую сулила мне наша встреча. Это была она – но совсем другая, изменившаяся настолько, что в это трудно было поверить. Впрочем, чего же я хотел: чтобы женщина на четвёртом десятке выглядела, как в девятнадцать? И всё же в пыльном свете тусклой этажной лампочки стояла моя юность.
– Ну вот, это я, – вздохнула она, снимая с головы лисью шапку – должно быть, для того, чтобы я точно узнал её.
– Здравствуй, Света, – сказал я, с трудом сокращая паузу. – Входи.
Она вошла в прихожую, не спуская с меня своих зелёных глаз, и я почувствовал, что она как будто ожидает моего движения в сторону взаимных объятий. И я действительно готовился именно к такой встрече, но что-то удержало меня, я спасовал, и Света тут же уловила эту мою нерешительность.
* * *В этот момент вернулась Муза.
– Ну что? – спросил я, отложив ручку и закуривая.
– Ты был прав: он спит, – ответила она грустно. – Не туши.
Она тоже подожгла сигарету, прошлась по комнате, обхватив себя руками, так, что ладони едва не касались друг дружки на спине.
– Замёрзла?
– Совсем чуть-чуть. – Она остановилась посреди комнаты, посмотрела на меня в упор. – А знаешь, ты этого Зотина неплохо изучил.
– То есть…
– Могу воспроизвести то, что он сочинил.
– Ну-ка, забавно.
– Ёлки-палки, лес густой, три бочонка кваса!
Где ты прежний наш застой: колбаса и мясо?
Где ты прежний Новый Год, до утра попойка?
Спать ложусь, пустой живот – вот так перестройка!
– Слушай, Муза, – сказал я, поморщившись, – у меня на твоём месте язык бы не повернулся. Это как вообще называется, поэзия?
– Милый, но ты же не на моём месте. Послушай, во все века находились бестолочи и графоманы. Так что же мне из-за них в тартарары лететь? Слава Богу, что на тысячу бездарей находится хоть один нормальный поэт, а это значит, что я ещё нужна, что ценности этой жизни ещё не до конца утрачены. А сор – он осыплется, как отмершая кожа, перегниёт, как на свалке, и исчезнет.
– И ты называешь это сором? Но почему этот сор забивается во все щели, мешает дышать?
– Юрочка, пожалуйста, я тебя очень прошу: ты пиши, обязательно пиши, ты должен это делать. Не отвлекайся.
* * *– Ты сильно изменилась. Извини… – сказал я, отводя глаза.
– Догадываюсь, – вздохнула Света. – Той девочки, которую ты знал, больше нет, не существует в природе.
– А ты – ты другой человек? Не она?
– Я…
Света поставила бокал, откинулась на спинку кресла, пытаясь стряхнуть с себя напряжение.
– Я слышал, что у тебя всё в порядке: работа, семья…
– Хм, слышал… Из Северодвинска сюда не слышно.
– Допустим, но разве это неправда?
– Правда, – вздохнула она. – Всё правда – и работа и семья. Но в прошлом, всё в прошлом…
– Не понял, – сказал я и убавил звук телевизора.
– Ну что, на работе не заладилось с самого начала. Технологом я не хотела и пошла мастером. Что ты, это была северодвинская аномалия – баба мастер! Со всего завода ходили смотреть. Механосборочный цех, в коллективе одни мужики, а тут я… Честно говоря, я не представляла себе эту работу. Для того чтобы всё шло хорошо, нужно крутиться, как белка в колесе, всё время что-то выбивать, с кем-то ругаться, ловчить. А ведь я наивно полагала, что завод – это чётко отлаженный механизм… Куда там! Вот и пошло-поехало. Терпела сколько могла, потом уволилась. За последних семь лет сменила несколько работ, сейчас – приёмщица в ателье женского платья, вот…
Она умолкла. Я подсыпал ей в тарелку оливье, наполнил бокал.
– Дай сигарету, пожалуйста, – попросила она.
– Ты – куришь? Вот уж чего не могу представить!
– Я не курю. Так, иногда…
Света затянулась глубоко, самозабвенно, и мне показалось, что она слукавила насчёт «иногда».
– А семья, знаешь, тоже… Не думаешь ли ты, Юрочка, что мы с тобой оба были запрограммированы на это?
– Но я ведь не знал, я думал – у тебя порядок.
– Ах да! Это мне писали о тебе.
– Ты хочешь сказать, что если бы мы остались вместе…
– Не знаю, – вздохнула она и отпила из бокала. – Сколько времени?
– Около десяти.
Я жестом предложил Светлане кушать, она жестом отказалась, и я поднялся из-за стола, чтобы убрать холодец. На кухне я поставил на огонь чайник, вымыл тарелки.
– Тебе помочь? – Она бесшумно вошла и тепло посмотрела на мой фартук.
– Спасибо, что ты! Я уже справился.
– Ты хозяин… Никогда не думала, что ты можешь быть таким. Прости, но ты всегда витал в облаках.
– А я и сейчас витаю, просто иногда приходится спускаться на землю. Чтобы оттолкнуться – и снова витать.
– У тебя чисто, уютно.
– Света, кто бы мог подумать, что Новый Год я буду встречать с тобой! Это в голове не укладывается: из Северодвинска вдруг…
Она приблизилась ко мне, прикрыла ладошкой мои губы, потом обхватила обеими руками за шею.
– Неужели это ты? – выдохнула печально и тихо, и её глаза наполнились родниковой влагой.
– Неужели… мы? – поправил я.
* * *– Слу-у-ушай, – протянула Муза, откладывая листы, – вы такая пара! Серьёзно. По-моему, она все эти годы тебя любила, а?
– Скажешь тоже!
– Я женщина! Уж поверь моей интуиции.
Я промолчал. Контраргументов не нашлось.
– А что у неё с семьёй было? – спросила Муза.
– Напишу – узнаешь, – может быть, излишне резко ответил я, закурил, прошёлся по комнате, распахнул дверь балкона. На улице бесшумно и вяло падал снег.
* * *На улице бесшумно и вяло падал снег. Он падал с обречённым однообразием, будто знал, что в этом городе ему не судьба залежаться.
– А в Северодвинске холодно?
Я опустил свой вопрос в золотистые локоны и услышал где-то рядом с левым плечом её голос.
– И одиноко…
Мы танцевали. Этот вечный, неумирающий медленный танец, это однообразное топтание на месте под спокойную мелодию – давало возможность не смотреть друг другу в глаза, создавало иллюзию близости и родства.
– Скоро двенадцать. Жаль, что у меня нет шампанского.
– Есть, – сказала она. – В коридоре сум…
Я поймал её губы, не дав договорить, и долго перебирал их своими губами.
– А ты всё такой же неистовый, – сказала она, слабея. – Помнишь, как мы целовались…
– Света, ты превращаешь мой Новый Год в праздник!
– Нам бы не прозевать его приход, – прошептала она, отклонившись назад и повисая на моих руках. Её тело стало мягким и податливым, с ним уже можно было делать всё, что угодно.
Я усадил её в кресло, выставил закуски и чистую посуду, отыскал в коридоре шампанское.
– Я не хочу, чтобы ты считал меня идиоткой, – сказала она, посерьёзнев в последнюю минуту. – Понимаешь, есть вещи, которые невозможно объяснить.
– Бог с тобой! О чём ты?
– Так… За тебя!
– За тебя и за нас!
Куранты в телевизоре медленно, с достойными паузами, чтобы каждый в стране успел налить и пожелать, отсчитывали двенадцать ударов.
– Ну вот, всё сначала, – сказал я.
– Не хочу сначала! Пусть будет всё по-другому, – капризно сказала Света. – Сделай музыку, будем танцевать!
Я понял, чтó именно ей нужно, и отыскал кассету с быстрой музыкой. Тут были и Газманов, и Добрынин, и «На-На.» И хрупкая фигура из розового шифона закружилась по комнате. Она выделывала такие коленца, на какие и в юности не была способна. Перед моими глазами вереницей проплыли наши институтские вечеринки, но ничего подобного выудить из памяти мне не удалось. Наконец, обессилев, полностью сбив дыхание, пышущая жаром она упала мне на колени.
– Никогда… так… не плясала! – раздельно выдохнула она и заплакала.
* * *Было около трёх. Я дико устал. В голове, под «крышкой», перекатывался какой-то воздушный пузырь, как в лежащей бутылке.
Выбравшись из-за стола, я прошёлся по комнате, разминая одеревеневшие суставы, потом закурил. И тут только почувствовал, что зверски, невероятно голоден. В такие минуты я всегда обращался за помощью к моей непревзойдённой ночной хозяюшке, но, взглянув на Музу, тихо и отрешённо сидящую на диване, я забеспокоился.
