Кетиль Бьёрнстад - Дама из долины
— Шатобриан? — предлагает он. — Торнедос? Филе миньон?
— Оленину, пожалуйста, — прошу я.
— Слушаюсь, оленину, — повторяет он, приподняв бровь.
— И дополним ее красным вином. Какое вино у вас самое лучшее?
— «Патриарх».
— Значит, возьмем «Патриарх». — Я киваю. — Не забудьте, целую бутылку.
Официант все записывает в блокнот. Потом бросается навстречу высокопоставленной компании. К счастью, она располагается в другом конце зала. Тем не менее я слышу, как они все заказывают аперитив, «Манхэттен», джин с тоником и «Кровавую Мэри». Я кричу вслед официанту, убегающему на кухню:
— Мне тоже «Кровавую Мэри»!
— Непременно! — кричит в ответ официант.
Один из шестерых мужчин оборачивается, чтобы взглянуть на меня.
Это Гуннар Хёег.
Когда бутылка с белым вином уже почти опустела, а оленина еще не появилась, я начинаю злиться из-за того, что этот Хёег вообще возник в моей жизни и в этом ресторане сегодня вечером. Его присутствие мешает мне думать. Рано или поздно он непременно подойдет ко мне. Я в этом уверен. И точно. Он тут как тут. Идет ко мне через зал с сигарой в руке. Он уже выпил изрядно красного вина, однако бросает огорченный взгляд на мои бутылки, величественно стоящие на столе.
— А я думал, что другой отель лучше, — говорю я как можно приветливее.
— Наш клуб лучше, — отвечает он. — Мы приходим сюда только ради разнообразия.
— Разнообразие очень важно, — киваю я. — Перемены приятны.
— В. Гуде — мой друг, — говорит он с грустной складкой в углу рта. — Долгое время я дружил и с Сельмой Люнге. И был на твоем концерте.
— И что с того?
— Как думаешь, правильно ли то, что ты сейчас делаешь? — спрашивает он, снова бросив взгляд на мои бутылки.
— Сейчас я пью вино.
Он садится за мой столик, не спросив у меня разрешения. Я слишком молод, думаю я. Нужно как можно скорее стать старше.
— Ты многих огорчаешь своим поведением, — говорит он.
— У них нет для этого оснований.
— Сегодня вечером у тебя нет концерта?
— Нет, я буду играть завтра.
— Где?
— В Пасвике.
— В Высшей народной школе? Прекрасное место. Ректор Сёренсен делает все возможное, чтобы привить молодым людям вкус к музыке.
— Да, что бы мы только делали без этих ректоров, — говорю я.
— Почему ты не поехал прямо туда?
— Хочу, чтобы моя база была в Киркенесе. Здесь я буду готовить Второй концерт Рахманинова.
— Здесь? — Он недоверчиво смотрит на меня.
— Да, я решил, что Киркенес для этого самое подходящее место.
— Может, тебе не стоит пить сегодня сразу две бутылки?
— Конечно, стоит. И «Les Mesnils», и «Патриарх». И что-нибудь еще.
— Весьма огорчительно…
— И, разумеется, я буду счастлив отведать добрые вина, о которых вы говорили, господин Хёег. Как дополнение к тому щедрому гонорару, который вы мне предложили, они будут весьма кстати. Может, в вашем клубе найдется и превосходный коньяк?
— Прошу прощения, — говорит он и резко встает. — Я не должен был этого предлагать.
— Почему же? Меня это очень обрадовало. И не забудьте, пожалуйста, поставить в артистическое фойе перед концертом несколько бутылок вина. Я лучше играю, когда немного выпью. Как Чарли Паркер. Наверное, вам это известно?
Я злой дух этого ресторана. Сижу в углу и пью, чтобы обрести страну покоя. Желанную анонимность я уже потерял. Но это неважно, пока меня окружает пелена. Если алкоголики могут быть писателями, то почему бы им не быть и пианистами? Рубинштейн часто говорил о вине. И пил тоже. Но что с того? Разве даже сам Корто хоть раз отказывался играть в любом состоянии? Директор Хёег оставил меня в покое. Он сидит со своими спутниками, ест стейк шатобриан, пьет большими глотками отличное красное вино и огорчается, что я злоупотребляю алкоголем. Перед тем как встать и вернуться обратно за свой столик, он сказал, что я предназначен для лучшего.
Драка на улице
К закрытию ресторана я начал уже третью бутылку. Вернулся к «Les Mesnils». На этот раз я произнес это название так, как, по моему мнению, понравилось бы официанту.
— «Ле Мениль», — поправил он меня, поджав губы. Компания из шести человек уже ушла, директор Хёег даже не попрощался со мной. Я отстоял свою территорию. Постепенно я трезвею, в голове появляются разные мысли. Вскоре я буду готов завоевать весь мир. Во всяком случае, центр Киркенеса. Я встаю и опрокидываю стул.
Ко мне подбегает официант.
— Может быть, проводить господина в его номер? — заботливо спрашивает он глухим голосом, каким, наверное, говорила его мать.
— Спасибо, не надо, — отвечаю я, чувствуя себя трезвым и здравомыслящим. — Стул сам налетел на меня.
— Господин подпишет счет?
— Разумеется, — говорю я и вздрагиваю, увидев сумму. Я-то думал, что здесь струганина из оленины — еда бедных крестьян. Этот вечер уже продела изрядную брешь в моем бюджете.
Нетвердым шагом я направляюсь в приемную, чтобы взять ключ. Там по-прежнему сидит девушка с трогательными угрями. Она понимает, в каком я состоянии, и без слов протягивает мне ключ.
— Можно ли здесь поблизости купить пианино? — дружески спрашиваю я.
Она снова прыскает.
— Купить пианино?
— Да. Мне нужен магазин, где можно купить или взять напрокат пианино.
— Я такого не знаю, — отвечает она и смотрит на стойку с открытками. Полночное солнце и белые медведи.
— Ясно, — говорю я и направляюсь к выходу.
— Куда вы? — испуганно спрашивает она.
— Знакомиться с Киркенесом, — отвечаю я.
На улице идет дождь и очень холодно. Удивительно холодно для сентября. Но «что есть, то есть», как говорят в этих местах. Все то, о чем я думал в ресторане, превратилось в одно желание: как можно скорее раздобыть инструмент. Почему я не озаботился этим раньше? Я не могу, как в том сне, только касаться клавишей. Мне нужна вся клавиатура, и мне нужна комната.
На улице пахнет жареным салом и много молодежи. Должно быть, сегодня суббота, думаю я, задыхаясь от дующего в лицо полярного ветра. Может, мне хочется просто пройтись? Не знаю. Я забыл, что на мне костюм с галстуком.
Мне хочется познакомиться с этим городом. Я вижу книжный магазин. Магазин сантехники. Дальше торгуют мотопилами. Магазин одежды. Рыбацкие робы. Французские шляпки для дам. Галстуки страшных расцветок. Я прохожу мимо толпы подростков. В руках у них бутылки с пивом. Неожиданно я чувствую себя намного старше их.
— Нет ли здесь поблизости магазина, торгующего музыкальными инструментами? Мне нужно пианино, — спрашиваю я у них.
Они разглядывают меня, демонстративно пьют из бутылок — наверное, приняли меня за младшего матроса, только что вернувшегося домой из Йокогамы.
— Магазин музыкальных инструментов? — переспрашивает самый маленький из них с опасным блеском в глазах.
— Да.
— А зачем тебе пианино? — продолжает он.
— Играть на нем.
— Что играть?
Я начинаю говорить им о Рахманинове. Мы бредем по улице. Я слишком погружен в свои мысли, чтобы понять, что я их провоцирую.
— И для кого же ты собираешься здесь у нас играть?
— Для всех, — отвечаю я. — В самолете я познакомился с директором «Сюдварангера». Надо было сказать ему, что вам в городе необходим концертный зал. И свой симфонический оркестр.
— Да он смеется над нами! — Парень вопросительно смотрит на остальных. Мокрые, еще не оформившиеся лица трех девочек и четырех парней, еще не сообразивших, как следует ко мне отнестись, очевидно, что-то говорят ему.
— И не думаю, — уверяю я его, возбужденный собственными мыслями. Алкоголь сделал свое дело. — Мы могли бы показать всему миру, что Варангер — это не только руда и гранулы! Не только белые медведи и лопарские чумы!
— Чертов южанин! — неожиданно кричит самая хорошенькая из девочек. В ее глазах мелькает что-то жесткое, бывалое. — Приехал сюда и воображает!
Коротышка готов к бою. Девчонка распалила его.
— А ты нам сыграй! — говорит он, хватает мою правую руку и отгибает назад пальцы.
— Ну, берегись! — кричу я.
— Чего? — Он хватает мое запястье и моей рукой бьет себя по лицу.
— Видели? — орет он. — Он меня ударил!
— Видели! Видели! — Другая, не такая красивая девочка вынимает губную помаду и прихорашивается к празднику.
— Хрен моржовый!
— Жопа!
Кто-то меня бьет. Я не вижу, кто именно, но чувствую острую боль в затылке и падаю лицом вниз. Ударяюсь лбом об асфальт.
— Симфонический оркестр Киркенеса! Ха-ха-ха!
