Эмиль Брагинский - Тихие омуты
– И за лошадь, – добавил Владик, – не говоря уже о тиграх!
Трое с чувством выпили, а Варвара Петровна пригубила.
– Закусывайте, гражданин следователь! – радушно угощал хозяин.
– В доме подозреваемого я не ем! – отрезала Варвара Петровна.
Владик включил магнитофон и пригласил Джекки на танец. Каштанов тотчас пригласил милиционершу и получил отпор:
– В доме подозреваемого я не танцую!
– Но танец, – подал идею подозреваемый, – удобная форма для допроса.
– Пожалуй, вы правы. – И Варвара Петровна положила руку на плечо кавалеру.
– Валяйте, допрашивайте! – предложил доктор, галантно ведя партнершу.
– А что мы танцуем? – задала первый вопрос следователь.
– По-моему, танго, – неуверенно ответил допрашиваемый. – Почему вы меня не арестовываете?
– Прокурор не дает санкцию на арест.
– Почему прокурор не дает санкцию на арест?
Получался «допрос наоборот». Спрашивал предполагаемый преступник, а отвечала следователь.
– Прокурор считает, что против вас нет прямых улик.
– А косвенные имеются?
– Косвенная улика одна. Но очень веская. Вы скрылись из Москвы в то же самое время, когда пропали деньги. Поэтому мы вас «разрабатываем», но вы – лишь одна из версий.
Каштанов разозлился:
– Вы здесь дурака валяете, а деньги до сих пор не найдены! Остановилось строительство нового корпуса, а мест в клинике катастрофически не хватает.
– Тогда помогите нам! – взмолилась Варвара Петровна. – Кто, по-вашему, мог это сделать?
Но толкового ответа у Каштанова не было.
– Я голову сломал, но не могу понять кто.
Допрос проходил интимно, вполголоса. Варвара Петровна не желала, чтобы посторонние слышали, о чем идет разговор, и потому невольно прижималась к Антону Михайловичу.
Владик, танцуя с Джекки, грустно проговорил:
– Он сказал, что ты его невеста, и ты согласилась. Он же старый и некрасивый. И похож на козла.
– Ты все-таки болван, – дружелюбно вздохнула Джекки.
– Если бы я был болваном, то не мог бы работать на телевидении! – улыбнулся Владик.
– Практика доказывает обратное, – философски заметила его партнерша.
Через некоторое время, когда застолье уже подходило к финишу, Владик снял со стены гитару.
– Женя, спой. Я так люблю, когда ты поешь.
– Ты еще и поешь? – изумился доктор. – Не невеста, а какой-то кладезь талантов.
– Вы еще ни разу не слышали, как поет ваша невеста? – насторожилась Варвара Петровна.
– Не понимаю твоей иронии, родной, – с вызовом заявила суженая и стала перебирать струны.
– Просто я вспомнил старый анекдот, – не без ехидства начал рассказывать Антон Михайлович. – Ученик-первоклассник принес отцу дневник. Тот читает: русский язык – двойка, арифметика – двойка, чтение – двойка, пение – пятерка. «Да... – вздохнул отец. – Он еще и поет»...
– Меня твои бородатые шутки не остановят, – зло улыбаясь, сказала Джекки.
– Я в восторге от ваших отношений! – воскликнула Муромова.
Джекки начала петь. Владик слушал и млел от удовольствия. Поддался очарованию мелодии и Антон Михайлович. Даже Варвара Петровна на какое-то время забыла о служебном долге. Джекки пела и иногда с загадочной усмешкой поглядывала на Каштанова.
Поскольку один из сочинителей нашей повести подвержен поэтическим мукам, авторы решили в поисках стихотворения далеко не ходить.
Мчатся годы-непогоды
над моею головой...
Словно не была я сроду
кучерявой, молодой.
Едут дроги-недотроги,
от тебя увозят вдаль,
а покрытье у дороги —
горе, слезы и печаль.
Эти губы-душегубы
невозможно позабыть.
Посоветуйте мне, люди,
что мне делать, как мне быть.
Словно пушки на опушке
учиняют мне расстрел.
Мокрая от слез подушка,
сиротливая постель.
Мои руки от разлуки
упадают, точно плеть.
От проклятой этой муки
можно запросто сгореть.
Мчатся годы-непогоды
над моею головой,
словно не была я сроду
кучерявой, молодой.
Ночь нависла над деревней, которая вот уже триста лет носила романтическое название Тихие Омуты. В избах один за другим гасли огоньки в окнах.
Джекки мыла посуду. Как ни странно, делала она это умело. Варвара Петровна решила помочь невесте. Впрочем, это было только поводом.
– У вас роман с правонарушителем! – вытирая тарелки кухонным полотенцем, без обиняков заявила милиционерша.
– Любить можно кого угодно! – дала отпор посудомойка. – А мой уголовник – симпатяга.
– Ну, а как он... в этом самом? – намекнула Варвара Петровна интимным тоном.
– В этом самом? – переспросила Джекки. – Варя, не задавайте нескромных вопросов. По секрету скажу – великолепен!
– И это все при живой жене! – сокрушенно вздохнула блюстительница нравов.
– У преступников своя мораль! – пояснила Джекки.
Варвара Петровна собралась уходить.
– Антон Михайлович, извините, это формальность, но прежде чем уйти я обязана взять подписку о невыезде.
– О невыезде откуда?
– Отовсюду.
– Пожалуйста.
Каштанов присел за стол, быстро написал, а затем прочел вслух:
«Обязуюсь не выезжать ниоткуда. Академик, профессор, директор Хирургического центра, президент благотворительного фонда имени академика Каштанова. Подпись – Каштанов. Тихие Омуты. 15 сентября 1999 года». Годится?
– Нормально. – Варвара Петровна взяла документ, сложила, спрятала в сумочку и направилась к выходу.
– Куда вы на ночь глядя? – Хозяин был гостеприимен. – Оставайтесь ночевать. Дом просторный.
– В доме подозреваемого я не сплю! – с улыбкой сказала следователь. – И вообще не сплю на работе!
Но Каштанов резонно возразил:
– Я же дал подписку о невыезде!
Уже рассветало... Как и триста лет назад, по главной и единственной деревенской улице пастух лениво гнал стадо кров... Моросил мелкий дождь.
В доме Каштанов на цыпочках подкрался к комнате, где спала Джекки, осторожно приоткрыл дверь, заглянул и убедился, что гостья все еще видит сны. В соседней комнате мирно посапывал Владик. А в гостиной, на диване, укутавшись пледом, почивала Варвара Петровна. Там же, в гостиной, Антон Михайлович положил на столик записку: «Вернусь вечером. Каштанов».
Потом точно так же, крадучись, он выбрался на улицу. Дождь продолжал поливать. Звенели монастырские колокола. Каштанов стоял на причале под зонтиком. К пирсу подходил катер. Антон Михайлович уже собрался вскочить на борт, как его остановил знакомый голос.
– Доброе утро. Хотели от меня удрать? В первую брачную ночь? Ай-ай!
Антон Михайлович ответил сухо:
– Я в восторге, что мне это не удалось!
– Что-то я восторга не наблюдаю, – заметила Джекки, становясь под каштановский зонтик.
– Какой к черту восторг, когда из-за вас я упустил катер.
– Воспользуйтесь моей машиной, доберетесь без пересадок и скорее. Только вести придется самому, у меня нога еще побаливает.
Ржавый «жигуленок» мчался по шоссе. Джекки сидела рядом с водителем, в роли которого выступал Каштанов. Дворники усердно очищали ветровое стекло.
– Куда мы сейчас драпаем? – полюбопытствовала Джекки и принялась наводить утренний марафет. Как у всякой молодой современной женщины, приспособления для улучшения красоты всегда находились при ней.
– Не люблю, когда красятся! – как бы невзначай проронил водитель.
– Вы старомодны, Антон Михайлович.
– Лично я предпочитаю все натуральное, – гнул свое Каштанов.
– Это время ушло. Сейчас все химия, уважаемый академик... Скажите, а почему вы носите бороду? У вас что – безвольный подбородок? Или хотите походить на Чехова?
– Вы, как всегда, проницательны, особенно насчет подбородка... – Каштанов помолчал и добавил: – А вообще-то мой учитель, хирург от Бога, носил усы и бородку. Сначала я ему подражал. А потом привык...
– А вы не пробовали сбрить эту растительность?
– А зачем? – пожал плечами доктор.
Они приближались к Москве.
– Я про вас мало что знаю, – сказала пассажирка, – пора бы уже познакомиться!
– У меня в жизни ничего особенного не было. Кроме первой жены. А так – районная поликлиника, потом больница, резал налево и направо. Потом мой институтский учитель, который с бородой, взял к себе. И пошло-поехало. Не успел оглянуться – уже академик. Жаль, жена этого не дождалась.
– Как ее звали?
– У нее было замечательное имя – Надя.
– Мне это имя тоже нравится, – мягко улыбнулась Джекки и задумчиво произнесла: – Талант любить – это редкий талант, это как сочинять музыку.
В Москве автомобиль припарковался возле почтенного, в смысле возраста, здания с колоннами – Хирургического центра.
– Добрый день, Ваня, – сказал Каштанов, входя в собственный кабинет.
Иван Павлович порывисто вскочил с места:
– Спасибо, Антон Михайлович, что вы сразу же откликнулись на мою просьбу и приехали!
