Глеб Соколов - Шанс дождливого безумия
Профессор не ошибся, когда привел ученика в дом, заменил ему рано умершего отца, благословил брак любимой дочери. И стоило дальше «вести» Алексея по жизни. Слишком лихой, легко заносит в сторону...
«А может, – мелькнуло в голове Вячеслава Борисовича, – Алексей женился, полагая: тесть устроит карьеру. Ведь мать Алексея помочь сыну не могла, – растеряла со смертью мужа полезные связи. И когда после свадьбы демонстративно прекратил поддерживать ученика, – время наступило неблагоприятствующее покровительству, да и Алексей, казалось, многое может самостоятельно, – тот понял: надежды не сбылись. Вдарился во все тяжкие...»
Неожиданно профессор обнаружил, – задумавшись, потерял в толпе отъезжающих дочку и зятя. Было раскрыл рот, но Анна Ильинична не дала сказать, – просто толкнула локтем в бок и молча указала рукой туда, где стояли Алексей и Верочка.
Бог мой! Какими растерянными выглядели сейчас дети!
***Самолет побежал к взлетной полосе.
Все происходившее казалось Верочке странным, нереальным, словно не она только что с помощью Алексея ослабила, а потом и защелкнула ремень безопасности. Казалось, не ее руки теребили сейчас цепочку дамской сумочки, втиснутой в карман на спинке переднего кресла.
Двигатели авиалайнера загудели мощнее. Последняя из стюардесс, было замешкавшаяся возле одного из пассажиров, – пожилого сирийца, – пробежала, проверяя меры безопасности, вдоль салона. Секунды – и начнется взлет!.. Верочке вдруг непреодолимо захотелось подняться со своего места, неким отчаянным словом, поступком остановить действие. Нельзя после такого, случившегося с ней, спокойно путешествовать, отправляться в командировку. Надо немедленно прервать этот кошмар, рассказать правду, очиститься. Ведь жизнь не должна более продолжаться во лжи. Верочка просто рехнется, если и дальше понесет, повезет в этом самолете только ей известную истину.
Разумеется, она по-прежнему оставалась сидеть в удобном кресле. И ничего никому не сказала. Тем более Алексею, выглядевшему в эти минуты довольным, спокойным за свое будущее, человеком.
Да и можно ли было открыться, если произнести слова правды – страшнее, чем жить в теперешнем нереальном, полусумрачном состоянии.
Но в миг, когда Верочка, наконец, взяла себя в руки, вцепилась в сумочку, переборола, скрыла нервное дрожание губ, – слезы истерики так и не брызнули из глаз, – вопреки воле потекли воспоминания. Но не ровной, приятно воскрешающей прошлое, рекой, а толчками, сгустками. Словно кровь из глубокой раны...
***– Алексей дома?
– Нет. Вот-вот должен быть...
Трое нерешительно переминались с ноги на ногу.
– Он что, назначил вам встречу?
– Да. Наверное, мы рано пришли?..
– Что ж, зайдите в квартиру, подождите его...
Она как раз пила чай, – смутилась, когда визитеры увидели на диване полупустую чашку, изящно надкусанную плитку шоколада. Теперь показалось неудобным обойтись без угощения. Сервировала на кухне и покатила в гостиную уютный двухъярусный столик на колесиках: печеньице, кекс, сладкие батончики. Сама – чистенькая, наглаженная. Ни дать, ни взять – хорошенькая служанка из респектабельного аристократического дома.
Подумала: «Впервые в жизни принимаю в доме мужчин в отсутствие Алексея». Зарделась. Впрочем, стесняться и краснеть не стоило, – детей нет, развод с мужем предопределен, – пустая формальность!
Трое навалились неожиданно: ломали, выкручивали руки...
Единственный мужчина, которого знала – Алексей. Но он хрупок. А эти верзилы. Тяжесть, придавившая ее, вселяла ужас, парализовывала волю. Но и награждала неизведанным ощущением.
В следующие мгновения запоздало опомнилась, – рванулась, попыталась закричать. Большая ладонь вовремя зажала рот. Крепкие руки обхватили запястья...
– Твой изнасиловал мою жену! Если б знала, что с ней делал! Садист! Упечем его в тюрьму! – голос звучал каркающе. Такой же противный, как и обладатель. Верочка в последний раз дернулась и перестала биться...
– Как взяли!.. А и то чувствуется – ласковая... – сказал один другому в коридоре, выходя из туалета.
И верно: из комнаты доносились стоны, не наводившие на мысли о боли...
– Вы... Ты женат?
– Да.
– И дети есть?
– Конечно.
Муженек Загодеевой, набивая рот шоколадом, по-хозяйски похлопав по мягкому месту белое, расслабленное тело на диванчике, встрял в разговор:
– Все женаты. У всех дети. У Алика даже трое...
...Она успела накинуть халатик и выскочить за ними на порог, – разве теперь важно, что в любую минуту мог появиться Алексей?!..
У каждого – свой шанс.
***Профессор спустил ноги с кровати и включил свет: отъезд дочери и зятя, а главное – предстоявшее наутро дело лишили сна. Он казался себе как никогда одиноким, и надежды на примирение с Вериной мамой не могли развеять угнетенного настроения. Неизвестным оставалось, что принесет надвигавшийся день: долгожданное успокоение, скандальную известность, позор и большее одиночество?..
Чтобы коротать тоскливые часы, профессор достал из тайника за книжной полкой конверт, – точно такой передал Виктору, – вынул из него несколько листов плотной бумаги и принялся перечитывать собственную исповедь...
«Наверное, не всем интересно, когда и как я стал секретным сотрудником комитета госбезопасности, – многие из моего поколения на собственном опыте знают, насколько банально и примитивно проходила в небезызвестные годы вербовка подобных агентов. Для тех же, кто не замарал себя, остался честен или не мог участвовать в кошмаре по возрасту, сообщу: чекисты были осведомлены не только о грехах, дававших повод шантажу, но и о стремлении любой ценой подняться на вершину общества, каким бы аморальным и гнусным оно ни было. Порой, стремления госбезопасности и желания вербуемых удивительно совпадали. Важно, и что строй, кажущийся сегодня лишь злым, жестоким сарказмом истории, в те времена представлялся тысячелетним рейхом, мощи и долголетия которого хватит перемолоть многие поколения людей. Вот и я, становясь сексотом, не думал: когда-нибудь раскаюсь. Напротив, сотрудничество с КГБ виделось неотъемлемой частью работы в сфере культуры, журналистики, – будто отменное здоровье в карьере пилота.
Я исправно составлял донесения на тех, кого, уверен, ничуть не меньше преследовали и без моих сообщений. Скажу больше, – деятельность в качестве секретного осведомителя порой представлялась мне обыкновенным фарсом, – идиотизмом в государственном масштабе, который пронизал и сферу тайной полиции. Например, очень смешили задания... Содействовать отправке в подмосковный пионерлагерь детей известных деятелей искусства и культуры!..
Дело в том, что благодаря журналистской деятельности я был лично знаком и поддерживал приятельские отношения со многими, кого знала, любила страна. Не буду перечислять фамилии, – их можно прочесть в прилагаемом списке. Скажу лишь: среди знакомых была одна элита.
Руководители из КГБ велели мне предлагать им устроить якобы через знакомых путевки на летний отдых в пионерлагерь для псковских работников. Причем давалось конкретное задание – чьего ребенка и в какое время помочь отправить в лагерь. Объяснялись задания следующим образом...
В нашей стране по наследству переходят не деньги, а должности, – чекисты говорили с неприкрытым цинизмом, – дети людей, занявших высокое положение в обществе, сами со временем займут в Советском государстве ключевые посты. И важно заниматься их идеологической обработкой сызмальства, чтобы в будущем выросли честные советские граждане, а не какие-нибудь диссиденты. Ведь, как мне объясняли, диссидентами чаще становятся не дети рабочих и колхозников, а известных, уважаемых в стране людей. В цековском же лагере, отдыхая вместе с детьми партработников, чада деятелей культуры на деле приобщатся к преимуществам советского образа жизни, да и усиленная агитация не пройдет даром...
Подобные объяснения казались полным маразмом, но разве вся тогдашняя жизнь не была им?..
Что касается популярных личностей, то они, всячески ругая на словах партийную верхушку, критикуя привилегии, которыми она пользовалась, тем не менее, были счастливы отправить своих сыновей именно в пионерлагерь четвертого управления. Ведь всем было известно: там и питание, и условия, и пригляд за детьми лучше, чем в других местах отдыха.
Вот мне, при помощи «моих знакомых», и удалось переправить на летний отдых в Подмосковье около десяти ребятишек.
Прошли годы, они подросли, а я занял достаточно прочное положение, чтобы относиться к заданиям шефов с известной прохладцей, – они уже мало чем могли удружить мне, а вредить смысла не было, – формально оставался верен им.
Но вот, так или иначе узнавая о судьбе тех, кто ребенком оказался моим подопечным, стал подмечать любопытную закономерность: все выросли с некоей порочной склонностью характера, так или иначе толкавшей не на стезю честного служения Отечеству, а на борьбу за удовлетворение собственных прихотей. Получив прекрасное образование, в большинстве обладая наследственной склонностью к творчеству, высокому полету фантазии, они не блистали успехами и достижениями. Наоборот, будучи благодаря известности отцов на виду, становились знамениты своими пороками, – необузданными, сатанинскими оргиями, склонностью к праздной роскоши, мотовству, обжорству, разврату...
