Юрий Вахтин - Иуда Искариот
- Все то же и все так же, как и три дня назад, - вслух проговорил Виктор.
Тулуп стоял на лестнице, была видна одна его большая, давно нестриженая голова.
- Степаныч, признайся, наверное, лишнего вчера принял на службе?
- Виктор Иванович, зачем обижаешь? Я всегда знаю норму, после службы – пожалуйста, а на работе ни-ни.
- Так уж и ни-ни?
- Ну, грамм сто для сугрева, как говорится, души и все, но я все всегда вижу и слышу, - Тулуп, наверное, понимал, что дал промашку – начал доказывать, что на работе он всегда в нужной форме. – А контролька! – почти вскрикнул, вспомнив, он.
- Какая контролька?
- Иди, Витя, сюда!
Тулуп, наверное, впервые за все годы, сколько знал семью Захаровых, когда к ним в район был назначен второй секретарь Захаров, и он с четырнадцатилетним сыном Витей пришли на стройку своей будущей дачи, впервые назвал Виктора по имени. Тулуп спустился вниз по лестнице. Следом спустился Виктор. Вика стояла внизу с дамской сумочкой на плече. После ее рвения и желания поехать с Виктором на дачу ее безучастность к происходящему, наверное, могла навести на подозрения, но увлеченный Виктор ничего не заметил.
- Вот здесь, Виктор Иванович, - Тулуп стоял у входной двери, присел на корточки. – Вот видишь? В самом низу был приклеен кусочек лейкопластыря. Вот, я ставил контрольку. Если открыть дверь даже днем, никто не обратит внимания.
Тонкий кусочек пластыря он приклеил к двери и к дверной коробке, и стоит открыть дверь – он где-то отрывался. Пластырь был оторван от коробки и висел на двери.
- Ветер, Виктор Иванович, не оторвет. Я знаю, ты подумал. Да и тихо вчера было. Только, когда открываешь дверь. У меня жена покойница так делала, чтобы узнать, прикладывался ли я к баночке в шифоньере.
Виктор задумался. Все было просто и логично. Ай да Тулуп!
- Я ее приклеил в семь вечера в воскресенье, когда все разъехались, а вчера, когда увидел свет на втором этаже, - Тулуп почувствовал, что Виктор начинает ему верить, стал еще разговорчивее.
- Так я не понял: свет или отблеск?
- Как лучик мелькнул и погас, но там, я посмотрел, шторы толстые, может, где-то просвечивалось. Я подумал отблеск, но ни машины, ни луны не было. На столбе свет за вашей дачей на это окно не может попасть.
- И что дальше? – Виктор уже верил Тулупу.
- Дальше я подошел – контролька оторвана.
- И во сколько это было?
- В 23.32, - четко по военному ответил Тулуп.
- Какая точность!
- Да я на часы посмотрел, у меня точные, «командирские», со светящимся циферблатом. Абрикосов подарил, слышал в правительстве сейчас в Кремле. У нас в районе был первым. Когда в Москву переводили, подошел ко мне: «На, - говорит, - Алексей Степанович, за честную твою службу». А ты говоришь - лишнего принял.
Виктор задумался.
- Ну что, следопыты, приведение исчезло так же внезапно, как и появилось? – Вика вышла на улицу. – Смотри, Витюш, и роз стало меньше.
- Розы не улика, их может срезать любой из соседей. Отец разрешает.
- И срезают без спроса? Нужно, наверное, хоть сторожа предупредить. И это люди из высшего общества!
- Общество, Викуль, у нас пока одно. А спрашивать зачем? Если отец много лет всем разрешает. Люди уже привыкли. Придут, кому нужно, срежут аккуратно букетик и уходят.
Не зная почему, Виктор снова вошел в дом.
- И сколько мы будем еще искать улики? Нам надо еще заниматься, - напомнила Вика.
- Я сейчас.
Виктор прошел вглубь комнаты. И снова запах – легкий, почти неуловимый, но чужой этот запах. Это не Викины духи. Он их ей дарил и сам выбирал по своему вкусу. Так как девушка из небогатой семьи, мягко говоря, не очень разбиралась в дорогой парфюмерии. Виктор снова поднялся по лестнице вверх, подошел к окну. Вика и Тулуп стояли внизу. Тулуп жестикулировал, видно пытался доказать Вике правоту своих подозрений. Виктор повернулся спиной к окну. Все привычно, все на месте. Подошел к широкой двуспальной кровати. Кровать накрыта покрывалом поверх одеяла и подушек, как она, вернее Вика всегда делает. И снова запах. Виктор наклонился, запах был явно от подушек. Виктор стал на колени, заглянул под кровать, засунул на сколько можно руку, провел. Пыль! Да, Вика аккуратностью не отличается. За два месяца их поездок до уборки не дошло как-то. Виктор прополз на коленях. Снова засунул руку, провел. И… что-то блестящее выкатилось на ковер. Серьга! Серьга, кольцо, которое он подарил Вике. В воскресенье после дачи на квартире у Виктора серьги были, Вика еще пожаловалась Виктору, что одна застежка плохо держит. Значит, Вика была здесь уже после воскресенья. Да и спали они почти всегда внизу. Редко, очень редко поднимались наверх. Кровь ударила в лицо, руки у Виктора задрожали, во рту стало сухо, хотелось пить. Значит, приведение было. Тулуп не лжет. Вот почему Вика так рано позвонила. Значит, ей нужно было попасть на дачу с ним, обязательно с ним. Одну ее увидел бы Тулуп. В голове зашумело, руки дрожали. Плохо осознавая, Виктор спустился вниз, вышел на улицу. Тулуп, жестикулируя, все еще доказывал Вике, что он не мог ошибиться, он всегда по три-четыре раза за ночь обходит дачи:
- Меня уже и собаки все знают – не лают, - продолжал объяснять он Вике.
Вика улыбалась. Она стояла перед Тулупом, на плече сумочка. На дрожащих ногах Виктор подошел к ним. Вика обернулась, улыбаясь. Чистое открытое лицо, неужели она способна предать? Виктор резко сорвал с плеча девушки сумочку.
- Сумасшедший! Ты что? – вскрикнула девушка.
- Где твои серьги? Те большие, цыганские, - голос его плохо слушал. Он сам не узнал своего голоса.
- В общежитии, я же говорила: одна застежка плохо держит… - Вика не договорила.
Виктор разжал руку – на ладони лежала серьга. Виктор резко открыл молнию-застежку сумочки и высыпал все содержимое на газон. Духи, помада, зеркальце, связка ключей, дамские безделушки. Среди всего этого на траву выпало водительское удостоверение. Вика бросилась к нему. Виктор выставил руку – остановил ее.
- Отдай, сумасшедший! Пусти, мне больно!
Виктор держал ее рукой. Другой рукой открыл удостоверение.
– Лобов Олег Николаевич 1948 года рождения, - прочел он вслух.
- Олег Николаевич потерял в университете, я нашла, я отдать хотела.
- Олег Николаевич потерял их на моей даче. Вот зачем ты бежала на дачу: ты боялась – я приду один и найду их. А серьгу найти не успела?
- Ты что придумал, Витя? Твоей ревности нет границ. Нельзя быть таким…
- А каким? Каким можно быть? Спать с преподавателем в два раза тебя старше на моей даче и из-под него бежать ко мне. Таким можно быть?
- Ну, это уже слишком. Ты оскорбляешь меня. Отдай мою сумочку, бери свой ключ. Нам не надо больше встречаться.
- Нет, ты расскажи, как ты догадалась устроить здесь дом свиданий или ты от запаха роз сильнее возбуждаешься, как мне говорила?
- Нам не о чем больше говорить, отдай сумку, я уйду.
- Нет!
Виктор, плохо осознавая, что делает, принялся ногами давить и топтать содержимое сумочки. Вика вскрикнула и побежала в открытую калитку. Виктор пытался догнать, но зацепился за лямку сумки и упал. По дачной улице ехала светлая шестерка, Вика подняла руку. Машина остановилась.
- Помогите, пожалуйста. Я в гости приехала к Захарову, но Виктор напился, начал приставать.
Из калитки выбежал Виктор. Но Вика успела сесть в машину. Машина резко рванула с места. Пробежав метров двести, Виктор беспомощно упал в пыльную траву и зарыдал впервые за двадцать шесть лет своей жизни.
* * *Вечером щедро вознагражденный Тулуп сидел на лавочке возле домика-сторожки и разговаривал с бродячей дворнягой Кузей, который прибился к словоохотливому сторожу еще зимой, и теперь Кузя лежал у ног своего нового хозяина и преданно смотрел ему в глаза.
- Понимаешь, Кузька? Виктор Иванович, он сразу мне поверил. Он знает, я службу несу всегда. Я даже сплю и все вижу… А она говорит, пьяному привиделось…
* * *Виктор Захаров пил. Этого с ним никогда не было раньше, и друзья, непонимавшие, что произошло с жизнерадостным, всегда общительным парнем, были в шоке. Он не пошел сдавать зачет, сославшись на болезнь. Преподаватели, знавшие, что отец Виктора - второй секретарь райкома, иногда пытались дать ему послабление. Вот и теперь преподаватель обществоведения заверил Виктора, что он знает уровень его знаний и поставит ему зачет.
- Я пересдам, я все пересдам, Марк Витальевич, пожалуйста, не надо мне делать исключение.
- Хорошо, хорошо, Виктор, я приму Вас, как только улучшится самочувствие.
Улучшится самочувствие. Голова гудела после вчерашнего застолья. Во рту сухо, губы стали чужими, словно из дерева. Виктор посмотрел на батарею пустых бутылок из-под водки, вина, пива:
- Да, Виктор Иванович, вы даете. Еще неделю, и вас можно отправлять в ЛТП.
