Дэвид Гилмор - Потерянный среди домов
Я снял табель с холодильника и показал старику.
– Должен признать, очень неплохо, – сказал он, вытягивая ноги.
Даже несмотря на то что я знал, что все это – чушь собачья, я все еще не мог ничего с собой поделать – мне стало хорошо. Ведь это твои родители, точно? Они держат тебя за яйца.
– Взять хоть физику, – сказал вошедший Харпер. – Абсолютно очевидно, что кто-то на время хорошо прочистил мозги.
– Я выдержал, – сказал я. – Это все, что имеет значение.
' – Ты халтурщик, если бы меня спросили.
– Но никто тебя не спрашивает.
– Харпер, – сказала мама.
– Я просто говорю, чтобы никто не планировал, не дай бог, посылать его в Мичиганский технологический институт.
– В любом случае мы не можем себе этого позволить, – сказал старик.
– Ну хорошо, мальчики, – сказала мама. – Мне нужно поговорить с вашим отцом.
Я последовал за Харпером к дверям.
– Что, черт возьми, происходит? – прошептал он.
– Не знаю.
– Вряд ли они выпустили его.
– Ну, он ведь здесь.
– Черт, – сказал Харпер. – Он привез с собой вещи?
Мы пошли к «моррису» и заглянули через заднее стекло. Там была только маленькая сумка, в которую могла поместиться пижама.
– Что ты об этом думаешь? – Я посмотрел на Харпера.
Выглядит забавно, – сказал он. – Если бы его выписали, он бы привез с собой кучу всякого дерьма.
– Держи пальцы скрещенными.
И я вернулся к борьбе с мухами. Я лупил их мухобойкой, отдавая им coup de grâce[5] ногой. Хрусь. Глубоко удовлетворяющая деятельность.
Через некоторое время я услышал, как у меня за спи – ной открылась дверь-ширма. Возникло чувство, что это старик, но я не обернулся. Я хотел, чтобы он некоторое время полюбовался на меня, какой я мастер-мухобой. Странная вещь, мне хотелось показать ему свою ловкость. Убивать мух. В конце концов я обернулся.
– Эти мухи могут чертовски здорово покусать, – сказал он. – Надо было надеть рубашку. И ради бога, постарайся не разбить окно.
– Не разобью, – сказал я. – Я очень осторожно.
– Мама платит тебе за это?
– Нет. Я делаю это просто ради удовольствия. Приносит большое удовлетворение.
– Только до тех пор, пока цело чертово стекло.
Он осмотрел гараж невидящим взглядом и упер руки в бедра.
– Думаю, стоит немного порыбачить.
Я вроде как кивнул:
– Сегодня хороший день для этого.
– Не слишком ветрено?
– Нет.
Он спрашивал так, будто я эксперт. На самом деле рыбалка для меня самое мучительное занятие, к которому только приспособлен человек. Но он чего-то хотел, это я мог сказать точно.
– Куда планируешь отправиться?
– Через переправу, скорее всего.
– Это самая глубокая часть озера.
– Точно?
– Так, во всяком случае, я слышал.
– Значит, я смогу заодно заправить лодку. И съесть мороженое.
– В ней сейчас достаточно бензина.
Он кивнул так, словно это не имело значения.
– Послушай, – сказал он, – есть кое-что, о чем я хочу с тобой поговорить. Может, выйдем глотнуть свежего воздуха?
В последний раз, когда он меня куда-то с собой брал, мы немножко поболтали о птицах и пчелах, после чего я избегал девушек по меньшей мере год. Я должен был сидеть там и обдумывать вопросы о лесбиян – ках, чтобы он не слишком беспокоился. Для нас было неестественно говорить о чем-то важном, обычно всеми этими делами занималась мама, и мне не понравилось, как прозвучало его предложение. У меня было чувство, что навел его на эту мысль психиатр из клиники. Новый улучшенный вариант Па. Это было словно новехонькая пара штанов, которая была на нем и которая не подходила ко всему остальному.
Странная вещь, но, несмотря на то что он заставлял меня нервничать (я его боялся, признаю это), иногда я также чувствовал себя его защитником, словно я был единственным человеком в доме, который его понимает. Знает, чего по-настоящему он хочет, несмотря на то что он говорит. Было похоже, что он попал в ловушку к своей старомодной английской личности – он ходил в школу в Англии, когда был мальчишкой, – и иногда он бился об меня, как животное бьется в коробке, повторяя снова и снова бессмысленные действия, бессмысленные попытки вырваться, несмотря на то что они не срабатывают ни в первый, ни в сотый раз. Так что иногда я отклонялся назад, чтобы он не чувствовал себя совсем уж плохо.
Так или иначе, но мы двинулись через желтеющие поля. Нашли старую дорогу на дне оврага и двинулись по ней, старик смотрел под ноги, размышляя о том, что он скажет. Думаю, что его усилия только осложняли дело. Так бывает, когда изо всех сил стараешься слушать, а слышишь чертову кучу ненужных вещей. Но на лице его была мягкая улыбка, говорившая о том, что он хочет, чтобы все шло хорошо.
Мы добрались до края леса, поднялись на маленький холм и направились к болоту. Солнце исчезло в ветвях деревьев. Воздух стал прохладным. Появились комары. Мы шли поодиночке, он впереди, я сзади. Наступали на стволы деревьев. Это было страшноватое место; когда мы поздно вечером возвращались с танцев, все здесь напоминало сцену из фильма ужасов: лягушки квакают, сверчки заводят свою песенку крик-крик, крик-крик и все такое прочее.
Мы дошли до лодочного сарая, дерьмовой маленькой красной лачуги на краю озера. Полной комаров и мокрых купальников. Ничего нет хуже, чем пытаться надеть на себя мокрые плавки. Яйца наползают на живот. Мы выволокли коробку со снастью, пару удочек, свалили их в лодку и поплыли прямо на середину озера. Время было отличное, далеко за полдень, солнце искрилось на воде, все вокруг казалось вроде бы золотым, старик и я забросили свои лесы, он прикрыл глаза, потому что солнце отсвечивало от воды. Мы приглушили мотор, и теперь лодка едва ползла. Передвинув удочку, он присел рядом со мной на переднем сиденье.
– Люблю рыбалку, – сказал он. – Ни разу ничего не поймал, но все равно люблю.
– Это ритуал, – сказал я.
На одно мгновение мне показалось, что он меня не слышит. Он смотрел куда-то за горизонт.
– Ритуал? – переспросил он, по обыкновению слегка нахмурившись. Однако это было дружеское выражение. С оттенком озадаченности и обеспокоенности. Что заставило меня внутренне задрожать, как будто – ого – он не в своем уме. Я словно бы не к месту выскочил со своим объяснением.
– Я хочу сказать, что не имеет значения, поймаешь ты что-нибудь или нет. Главное, что тебя окружает. Садиться в лодку, быть на воде, компания, все такое. Это по-настоящему не имеет никакого отношения к рыбе.
– Ты так считаешь?
– Да, – сказал я. – У меня было такое же чувство, когда я ловил окуней с причала. Я стоял там целый день и снова и снова ловил одну и ту же рыбку. Со временем я даже стал узнавать ее в лицо.
Он потянул удочку, и леска потянулась из воды, с нее падали серебряные капли.
– Как ты думаешь, что случится, если я в самом деле что-нибудь поймаю? – спросил он.
– У тебя, наверное, будет сердечный приступ.
Я подумал, так ли уж здорово говорить такое кому-то, кто пробыл три месяца в клинике.
– Надеюсь, мне это не грозит, – сказал он.
Некоторое время все было тихо. Я чувствовал, как он обдумывает что-то.
– Знаешь, черт побери, ты получил очень хороший табель.
– Да, я прошел. Это огромное облегчение.
– Ты сделал большее. Твоя мама рассказала мне, что ты становишься первоклассным барабанщиком.
– Она это сказала?
– Буквально.
Она говорит, что я играю слишком громко.
– Мне она говорила другое. Хотел бы я однажды прийти и послушать тебя.
– Я буду нервничать.
– Пора привыкать к публике.
– Мне нужно некоторое время, чтобы разогреться, – сказал я. – Тебе потребуется терпение. И ты должен будешь меня поддерживать. И не слишком наваливаться, если я заиграю какую-нибудь дерьмовую песенку.
Он нахмурился.
– Жаль, конечно, но ты понимаешь, что я имею в виду.
– Я буду поддерживать тебя, – сказал он. – Всегда. Ты знаешь, что я раньше играл на банджо?
– Не может быть.
– Правда. Однако мне пришлось прекратить. Не мог больше брать аккорды.
Он посмотрел на левую руку, на изогнутые и трясущиеся пальцы, на которые упал во время войны люк резервуара.
– Так я слышал, у тебя есть девушка?
– Да. Она модель.
– У меня никогда не было девушки-модели. Хорошая девочка?
– Если ты ей нравишься…
– А ты ей нравишься?
– Да. – Я подождал минутку. – Что ты имел в виду? – спросил я.
– Ну, если бы меня спросили, ответ был бы, вероятно, «нет».
У меня заняло некоторое время, чтобы осознать сказанное.
– Почти, – уточнил я.
– В самом деле? – спросил он. – Мне пришлось ждать, пока я не попал в армию.
– Именно тогда ты и встретил маму?
– Нет, до твоей мамы я знал несколько других девушек.
– Ох.
– Была война, ты знаешь. В некотором роде особое время.
– Звучит довольно романтично.
– Так и было, только на странный манер.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал я.
