Виктор Дьяков - БУМЕРАНГ повесть
Потехин хоть и являлся кандидатом наук, но имея такого завлаба привык прятаться за его «широкую спину», знал, что тот всегда поможет и подправит. Потому, получив задание прямо на месте «пересчитать» и доработать схему самоликвидации… Он это добросовестно сделал, но в полигонных условиях оказалось крайне сложно сделать все то, что не удосужился сделать Карлинский во время лабораторных испытаний на стенде. И в этот раз Потехин очень надеялся, что поможет Лев Михайлович, все проверит, укажет, поправит… Но Лев Михайлович на этот раз не смог, ибо до самых августовских показательных стрельб для госкомиссии был полностью задействован на доводке головки самонаведения, отдавая этому делу как всегда всего себя. Потому схема самоликвидации пошла без его «рифтовки», в том виде в каком ее смог собрать Потехин. И если бы на контрольных пусках она не сработала… Но она сработала и в целом испытания прошли блестяще, и ракету приняли на вооружение и все ее схемы и узлы утвердили, после чего всю документацию передали на предприятия оборонной промышленности для массового производства и перевооружения войск.
Потехин честно доложил завлабу, что не уверен в стабильной работе собранной им схемы самоликвидации. Транзистор, основной элемент, вырабатывавший импульс для подрыва не всегда его формировал с требуемыми параметрами: нужной крутизной переднего фронта и плоской вершиной. Иногда он получался чрезмерно «заваленный» и «остроконечный».
- Схему всю «пересчитал» проверил?- задал вопрос Лев Михайлович.
На что услышал естественный ответ добросовестного, но во всем остальном достаточно среднего советского научного работника, который в свои сорок два года, благодаря работе под началом сильного руководителя достиг «кандидатского потолка» и отлично осознавал, что для «доктора» у него нет ни способностей, ни связей:
- Вы же знаете, это невозможно сделать здесь, в полевых условиях без ЭВМ и стендовых проверок.- И тут же откровенно добавил.- Я думал, что вы найдете время и сами подключитесь…
Лев Михайлович пошел к директору и заявил, что с самоликвидацией проблемы и ее надо по-новой серьезно «прощупать». Но Виктор Павлович не разделил беспокойства старого друга:
- Лева, голубчик ты мой! Да наплюй ты на нее. Такую махину дел своротили, ты один сколько сделал, чудо-радиовзрыватель сконструировал, головку самонаведения, которой у Богачева двадцать рыл два года занимались, сколько спирта дармового выжрали за это время, а толком так и не сделали, чуть нас всех под монастырь не подвели… А ты, ты ее за две недели прямо здесь в поле до ума довел. Да ты спаситель наш, Лева. Представляешь, с министром говорил… доволен… меня хочет на героя соцтруда представить… Лева, ты меня знаешь, я в долгу не останусь. Мне Министр приказал списки на награждение предствавить… я тебя на Трудовое Красное Знамя подам, сдохну, а тебе орден пробью. Ну, а с орденом ты точно на повышение пойдешь, отдел возглавишь…
Лев Михайлович слегка покраснел от смущения и сняв очки теребил их в руках:
- Спасибо Витя… ты настоящий друг… Но все-таки, как же быть с самоликвидацией, мало ли чего?
- Забудь Лева… Во время приемных стрельб она сработала?... Сработала. Какие к тебе претензии? Никаких. Все, наша ракета уже принята на вооружение. Так что успокойся и выбрось из головы. Пора уже о будущем думать. Уверен, у тебя уже есть на этот счет гипотетические наметки. Так, что жду от тебя новых идей и предложений. И еще, Лева, это только между нами. Мне тут намекнули, что в ближайшем будущем я уйду в Москву, в один из тамошних НИИ. Если выгорит, я, кровь из носу, и тебя тоже перетащу, верь мне. А с этой самоликвидацией, если у тебя так свербит, можешь внести предложение на ее доработку…
Так и не суждено было Льву Михайловичу самому заняться этой злополучной схемой. Сначала, после триумфального возвращения с полигона он ушел в заслуженный отпуск. Всей семьей они отдыхали по путевке в Сочи. Потом… потом пришлось ехать в Сурож, хоронить отца. Всего-то полгода и прожил Михаил Израилевич после посещения семьи сына, так что получалось приезжал как бы проститься. Потом… потом Виктору Павловичу «пришла» звезда Героя Соцтруда, Богачеву «Трудовое Красное Знамя», а Льву Михайловичу «Знак почета». Начались отмечания, банкеты, пьянки-гулянки… Лев Михайлович любил поесть, но здесь поводов для чревоугодия было слишком. У него и до того нередко болел желудок и кишечник, на что он не обращал никакого внимания. Но здесь на одном из «обмываний» ему стало плохо прямо за столом, боли из эпизодических стали постоянными. Пришлось госпитализироваться…
И все – у Льва Михайловича, до того никогда не прибегавшему к помощи медиков, за исключением стоматологов… у него обнаружили рак поджелудочной железы. Ему про то, конечно, не сообщили, но он и сам осознавал, что его дела неважные и естественно о схеме самоликвидации уже не вспоминал. Он еще мог приказать своему мозгу делать сложнейшие расчеты, но он уже не мог отдавать приказы организму, подточенному многолетним невниманием к собственному здоровью, особенно в периоды когда он весь отдавался любимому делу и непроизвольно расходовал НЗ своих жизненных сил, для того чтобы делать свои «секретные» разработки удивлявшие и восхищавшие окружающих, обеспечиваших ему уважение и авторитет в узком кругу научных работников-оборонцев… В один из погожих апрельских дней 1977 года, как раз через два года после его последнего разговора с отцом, Лев Михайлович Глузман сорока восьми лет, доктор…, кавалер…, коммунист, скончался. До своих последних дней он верил, что сможет перебороть болезнь, подняться и вернуться к своей работе… насладиться ею. Не все получают удовлетворение от чего-то низкого, постыдного, но умирают все одинаково, все равно от водки, СПИДа… или научной деятельности. Он же на больничной койки мечтал вернуться в свою лабораторию, не зная что Скворцова, переведенного в Москву, уже сменил Ануфриев, что в институте, «кто надо» уже знали о его смертельной болезни, и потому на его место уже назначили нового завлаба… О так до конца и не доработанной схеме самолквидации в своих полубеспамятных грезах Лев Михайлович не думал, как и о предостережениях отца о «бумеранге». Да и как можно было предположить, что именно эта злополучная схема по стечению обстоятельств, оставшаяся вне его внимания выступит в роли того «бумеранга».
После смерти мужа Софья Иосифовна с удвоенной упорством и энергией начала хлопотать о предоставление семье права выезда на историческую родину. Хлопотала более четырех лет. За эти годы ее русофобские настроения достигли своего апогея. Она уже не испытывая сдерживающего влияния Льва Михайловича во всеуслышание хаяла Советский Союз и все русское, начиная от климата и кончая балалайками. На этой почве у нее участились ссоры с дочерью. Фира, напротив, становилась все более, не то что советской, сколько именно русской. При получении паспорта, она даже настояла, чтобы ее имя, значащееся в свидетельстве о рождении, Эсфирь, заменили на Елизавету. И когда она поступала в Новосибирский электротехнический институт, там ее уже звали Лизой. А когда в 1982 году разрешение на выезд было, наконец, получено Фира-Лиза, уже готовившаяся к защите диплома, ехать в Израиль наотрез отказалась…
Софья Иосифовна поехала с сыном, едва он закончил школу, она очень хотела, чтобы высшее образование Илья получил именно там, не сомневаясь, что все заграничное, в том числе и образование лучше советского, русского. Они ехали не наобум и не в пустоту. Ее родной брат и двоюродная сестра сумели выехать в Израиль еще во второй половине семидесятых годов. В письмах, они хоть и без излишних восторгов отзывались о жизни на «земле обетованной», но и не отговаривали, дипломатично уходя от прямых вопросов общими ответами типа, жить здесь можно, разве что после Сибири покажется жарковато…
Родственники, конечно, на первых порах помогли, но действительность так отличалась от того, что рисовала в своем воображении Софья Иосифовна… Израиль оказался, увы, совсем не раем. Самой неприятной проблемой явилось то, что Софья Иосифовна оказалась неспособной быстро выучить новый язык. А без хорошего знания иврита, да еще с учетом того, что ей уже исполнилось пятьдесят… В общем, ни о какой работе по специальности не могло быть и речи. Родственники помогли, брат взял ее работать продавцом в свой магазин… где он занимался наследственным делом, торговал рыбой. Зато на удивление легко и органично вписался в новую жизнь сын. Он не пошел учиться, он тоже пошел к дяде помогать ему в семейном бизнесе. Довольно скоро Илья преуспел на данном поприще, и стал уже не подручным, а компаньоном дяди. Видимо сыграли роль наследственные гены, дядя и племянник составили успешный торговый тандем. Их торговля так процветала, что Софья Иосифовна могла уже не позориться за прилавком, а просто жить за счет сына. Тем не менее, она была крайне недовольна таким «раскладом». И частенько выговаривала брату, за то, что тот из ее сына, который должен был быть таким же ученым как его отец, сделал торговца рыбой. На что брат резонно отвечал:
