Николай Камбулов - Ракетный гром
— Можно.
Он выпил, вытер платком вспотевшее лицо. Солдаты продолжали стоять по стойке «смирно».
— Садитесь, товарищи. — сказал Гросулов и усмехнулся: — До чего напугали. Но будем считать — инцидента не было. Теперь скажите, товарищ сержант, за что вам такой подарок?
— Мы и сами не знаем, товарищ генерал. Принес инженер Шахов и тайком от всех поставил... вон туда в уголок, одному Цыганку сказал.
— Что же он сказал? — спросил Гросулов у Цыганка.
— Так, ничего особенного, говорит, сегодня вам будет жарко, на всю катушку потребую знания техники. Ух и погонял! Потом сказал: подходяще, не ниже как на четверку сдадите зачеты. Уходя, шепнул мне на ухо: «Попейте кваску, там припрятал для вас». Он такой, товарищ Шахов, обидишься на него, а потом видишь: хороший товарищ старший лейтенант, правильный человек! Дело тут, товарищ генерал, не в квасе. Квасом, говорят, когда-то всю Россию поили, а люди были недовольны. Мы гордимся своими командирами, у них души человеческие. А квас, что ж, ложится под такую жару. Может, еще кружечку, товарищ генерал?
Гросулов улыбнулся. Теперь его лицо было приятным, и он показался солдатам близким, родным человеком...
XVIII«Я увидел отца первым. Он шел один по дорожке, ведущей в технический класс. Шел медленно, глядя по сторонам. Старший инженер-лейтенант Шахов чертил на доске схему подъемника. Инженер, видимо, заметил, что я смотрю в окно.
— Рядовой Гросулов. npощу не отвлекаться... Как называется эта деталь? — Старший инженер-лейтенант ткнул мелком в чертеж. Я поднялся, быстро ответил и тотчас помимо своей воли посмотрел в окно. Шахов подошел ко мне и сразу увидел отца. — Садитесь. — сказал он и направился к доске. Снял очки, оглядел класс, спокойно произнес: — В городке находится генерал Гросулов. Возможно, он зайдет в класс.
Все посмотрели на меня. Я опустил голову, чтобы не видеть лиц солдат. Накануне я получил тройку на практических занятиях по подготовке данных для пуска. Моя тройка оказалась единственной во взводе, остальные имели четверки и пятерки. Но при подведении итогов урока старший лейтенант Малко обошел мою фамилию, другим солдатам за мелкие неточности он сделал замечание. Я чувствовал, как ракетчики смотрят на меня, и догадывался, о чем они думают: «Хорошо солдату иметь своего генерала». Может быть, они такой мысли и не имели, но в моей стриженой голове она возникла. Появилось острое желание встать и выбежать из класса. И я, наверное, сделал бы это. Мои руки лихорадочно искали, о что опереться, чтобы подняться. В этот момент раздался голос Шахова:
— Встать! Смирно... Товарищ генерал, группа ракетчиков занимается инженерной подготовкой. Докладывает старший инженер-лейтенант Шахов.
— Вольно, продолжайте, — сказал отец.
Я не повернулся, ждал, когда он пройдет к столу руководителя занятий. Но отец сел в заднем ряду (там было свободное место). Я не видел его, однако вскоре почувствовал на себе его взгляд. Другие, наверное, видели, как он глазами искал меня, искал вкрадчиво, а найдя, может быть, чуть качнул головой, мол, посмотрим, какой ты в солдатах.
Занятия продолжались по-прежнему, только в классе стало значительно тише. Слышно было, как инженер скреб мелком по доске, выписывая формулы. Когда начал пояснять значение формул, голос Шахова звучал гулко, будто в пустой бочке.
Раздался звонок. И хотя я с ‘нетерпением ожидал его, он прозвучал для меня выстрелом. Отец, видимо, заметил, как я вздрогнул, потому что, когда уже на улице подошел ко мне, сказал, чуть усмехаясь:
— Нервишки у тебя шалят, Виктор.
Мы стояли вдвоем: генерал и я, рядовой солдат. В окно на нас смотрели любопытные. Отец тоже это заметил. Он взглянул на часы, сказал:
— В нашем распоряжении десять минут. Как служится, сынок?
— Нормально... Мама не болеет?
— Нет, с цветами все возится... Друзья не забывают, пишут?
— Ваня Оглоблин поступил в институт... Электромеханический...
— Жалеешь? — сказал отец, глядя на солдат, занимающихся в спортивном городке. — Подход к снаряду не точен. Определенный «тузик», ноги держит в растопырку. — Отец готов был направиться в городок.
Я ответил:
— О чем жалеть?.. Конечно, три года, считай, потеряны.
— Как ты сказал? — вздрогнул он. — Товарищ Шахов! — крикнул он старшему инженер-лейтенанту, появившемуся на крыльце. — Я задержу на полчасика рядового Гросулова... На дополнительных занятиях растолкуете упущенное.
«Задержу»! Опять ребята подумают: «Хорошо солдату иметь своего генерала». Мне хочется сказать об этом папе, но не сейчас, сейчас не ко времени: по всему видно, что генерал Гросулов обиделся на своего сына, его взвинтили мои слова «три года, считай, потеряны». Значит, сейчас будет воспитывать... Что ж, мама, посмотри, какое у него «доброе сердце».
— Вчера ты получил тройку...
— Получил...
— Придется приказать, чтобы выбросили твой баян. Или музыка, или служба. Мне известно, что ты все свободное время играешь на баяне. — У отца немного тряслись руки, и он рассыпал щепоть табаку, резко смахнул его с колен. — И вообще ты не прав. Как это так, потеряны три года! Это тебе, наверное. Оглоблин написал? А вот я тридцать лет служу... и не считаю, что эти годы потеряны. Тридцать! Не слушай ты всяких «тузиков». Они, эти «тузики», как ржавчина, разъедают не только металл, но и души человеческие.
Некоторое время он молчал, потом достал блокнот, начертил формулу красным карандашом, сказал:
— Что это?
Формулу я хорошо знал, дал правильный ответ. Отец вошел в азарт и начал задавать вопросы по технике. Я отвечал безошибочно.
— Извини, — сказал отец и, не поясняя, за что я должен извинить его, положил в карман блокнот. — Вот что. Виктор, ты этому философу (он знал Ваню Оглоблнна) дай сдачи, пусть он примолкнет со своим институтом. Придет время, и ты поступишь. Не всем же разом становиться генералами, тогда бы не было солдат. Погоди, погоди, — отец что-то заметил в спортгородке, сорвался со скамьи и, бросив мне на ходу: — Иди в класс, сынок, — быстро зашагал прочь.
Через минуту я услышал его резкий голос:
— Покажите лично, потом требуйте от подчиненного.
«Завелся батя». — подумал я.
День завершился удачей: старший лейтенант Малко обещал мне оформить увольнительную в город. По-моему, он прав: «троешники» — тоже люди, им также хочется посмотреть город».
XIXС приездом Аннеты Малко обедал только дома. За час он успевал не только поесть, но и рассказать жене о наиболее интересных для него событиях и узнать ее отношение к ним. Он ел быстро, потом шел к ней в комнату. И если она рисовала, ждал, когда разогнет спину. На этот раз Аннета занималась уборкой квартиры. Она присела на диван, чтобы передохнуть, и Малко начал:
— Я открыл у него изумительные качества! Он страшно любит музыку, баян. О, это же замечательно, прекрасно! Ты понимаешь, Аннета, как-то идем мы с ним по рынку, кругом шум-гам: одни предлагают гуся, другие курицу, третьи молоко. Базар нынче такой — полки трещат от снеди, что твоей душе угодно... Слышу возгласы: «Яков! Яков! Яков!» — кричат, словно космонавт появился.
Аннета знает, о ком говорит Мишель, слышала не раз: опять он, наверное, о генеральском сыне, все о нем и о нем.
— И кто, ты думаешь, это был? — Малко прошелся по комнате. — Баянист, хромоногий мужчина лет сорока! Заиграл он на баяне. Мой Виктор сразу замер, стоит, и ни с места. «Что с тобой?»—говорю. «Тихо, тихо, товарищ старший лейтенант, это же баян», — шепчет он и тянет меня в толпу. Пробились мы к хромоногому. У Виктора глаза, как у малярика, горят огнем. «В чем дело?» — спрашиваю. «Здорово! — говорит мне. — Сказка!» А сам весь - дрожит. Яков заметил и говорит: «Ты что, солдат, играешь? Ну-ка попробуй». И Виктор мой рванул мехи. «Подходяще», — похвалил его Яков.
— Теперь он проходу мне не дает, — продолжал Малко. — «Товарищ старший лейтенант, отпустите в «Голубой Дунай», и только. Оказывается, тот Яшка-баянист устроился в этом кабачке «Голубой Дунай». Ему хочется послушать. Как ты думаешь, отпустить?
Малко, рассказывая о солдате, любовался женой. Вообще он был доволен Анкетой, доволен тем, что умеет она занять себя, когда он задерживается на службе, и не ропщет, когда сигналы срочного сбора отрывают его от семьи: доволен и тем, что вопреки его ожиданию оказалась приятной «крохоборкой»: в квартире появились новые вещи — в углу красуется трельяж, вдоль стены — диван, на котором удобно спать, для мужа купила карманный будильник. Собственно, идею приобретения такого будильника выдвинул сам Малко: он часто забывал в служебной крутоверти сделать то, что планировал на день, иногда опаздывал то на занятия, то на различные совещания. Теперь побудка всегда при нем: затрещит, и Малко спохватывается — пора. О будильнике в части никто не знает, однако уже говорят: «Малко точен, как часы»...
— Что я скажу, Мишель? — Аннета подвинула к себе столик с рисунками. — Ты кого готовишь, баяниста или ракетчика?
