Уолтер Абиш - Сколь это по-немецки
Я не тот человек, каким я привык быть, думает Гарри. Пять лет тому назад, до того как женщины начали публиковать чистосердечные, пусть и не вполне реалистичные, отчеты о сексуальных встречах со мной, я придерживался куда более широких взглядов. Я уже не тот, кто был так привязан к Пауку, моему крокодильчику. Но Гарри все же хранит поводок на случай, если Паук надумает однажды вернуться из канализации. Договориться о каком-либо свидании очень сложно из-за того, что автобусы не приходят вовремя, и когда люди наконец встречаются на ланче или ужине, в воздухе присутствует нотка разлада. Почему я снова тебя вижу, таков незаданный вопрос. Люди ищут, в чем же они различны… многие подчеркивают различие, приходя на свидание на два часа позже. Ты не подождал, обвиняют они другого, встретившись с ним спустя год или два. Чего уж тут удивляться, что половина людей, убивающая время в двухчасовой прогулке по парку, тайком измышляет средства, чтобы избавиться от второй половины, спящей в парке на скамейках.
На четверг у Гарри назначена встреча с двумя близкими друзьями Гвен. Встречается он с ними у них в отеле, на углу Семнадцатой и Лексингтон. Зовут их Хамфри и Джейк. Это крутые ребята с вкрадчивой речью, из просторных джинсов которых свисают изрядные животики. Они покупают и продают редкие марки. Договоренность о свидании в понимании Гарри отличалась большой гибкостью. Ее можно было изменить или отложить свидание. Когда на два часа позже прибывает Гарри, оба они голы. Тела их неприятны. Марочных альбомов нигде не видно. Надеюсь, вы не против, но мы не стали ждать, сказал Джейк. Гарри так спешит уйти, что даже не удосуживается, уходя, открыть дверь. Ты встретился с ними, спросила Гвен, когда он пришел ее навестить. Я решил подобрать себе другое хобби, сказал он. Хобби это здорово, сказала она. Подумаю об этом, ответил он.
Гарри условился о встрече с английским портным. А, говорит портной, лукаво обследуя широкий зад Гарри. Вы, должно быть, много ездите верхом. Раз уж вы об этом упомянули, говорит Гарри, я всегда планировал заняться верховой ездой.
Даже конюшни требуют договоренности. Я не наслышан в Малере или Веберне, говорит паренек-конюх, но это не мешает мне предаваться фантазиям о последней в мире кавалерийской атаке.
Последней атаке? с удивлением говорит Гарри. Кое-что ему хочется придержать за собой. Кое-чем он не поделится ни с кем другим. Сделанное заявление поразило его воображение. Сделанное заявление служит хорошим примером. Оно рождает некий трогательный пафос. Пафос некоего абсолютно предсказуемого поражения. Пафос кавалерийской атаки, которая одновременно и тщетна, и бессмысленна. Люди, вооруженные только мечами или пиками, скачут на хорошо окопавшегося врага, вооруженного новейшим автоматическим оружием.
Ты в самом деле имеешь в виду то, о чем говоришь, спросил Гарри, садясь в седло.
Что, спрашивает конюх.
Скакать в последнюю кавалерийскую атаку.
Помолчите об этом, говорит конюх, не в силах сдержать катящиеся по щекам слезы.
В средние века плакать на людях было достаточно обычным делом. По меньшей мере раз в день на главной площади городка собиралась огромная толпа, и ее доводила до слез красноречивая и многословная проповедь очередного странствующего проповедника, живописующего ужасы, которыми карают невинных христианских ослов рогатые и распутные варвары. Это было задолго до того, как в курортной зоне у Медвежьей Горы вошли в моду конюшни для верховых лошадей… и задолго до того, как из Принцессы удалось вытянуть ее драгоценные мемуары, нынче доступные по двенадцать девяносто пять в ближайшем книжном магазине.
Каждый жаждет прочесть мемуары… уловить мимолетный образ Принцессы тех времен, когда она еще раздевалась на вечеринках и пользовалась словами вроде клево и супер вместо захватившего ныне воображение масс слова увольнение.
Гарри нашел на Бауэри-стрит то, что счел туфелькой Принцессы. Чуть ли не в слезах, он принес ее к себе домой и положил на книжную полку рядом с «Повседневной жизнью в современном мире» Лефевра. Он поклялся себе, что разыщет Принцессу… бедную хроменькую Принцессу. Он попросил Гвен примерить туфельку, но та не подошла; тогда он попросил Джейн примерить туфельку, но та не подошла, тогда он попросил Мойру примерить туфельку, но та не подошла… исчерпав весь свой запас женщин, он начал приставать с нею к мужчинам. Давай попробую твою туфельку, сказал бармен в одном польском баре на Бауэри, и она подошла. Это всего лишь дерьмовая туфля, сказал себе Гарри, выйдя из бара.
Ну когда же, наконец, ты вырастешь и перестанешь играть в ребячьи игры. Ну когда же, наконец, ты превратишь свою жизнь в нечто стоящее, спрашивала Джейн. Она дожидалась его у него в квартире. Она подмела пол и подровняла книги. Ты так и будешь принимать от меня одно покрывало за другим, не чувствуя никакой ответственности за свои поступки? Ты так и будешь вешать голову всякий раз, когда я к тебе обращаюсь… Гарри прикрыл себе глаза занавеской и заснул. Джейн захромала прочь в одной туфле.
ДОСТУП
Я плохо вижу в толпе, объясняла она. Поэтому я и не поздоровалась с Харолдом. Я его не заметила. Не знала, что он был приглашен. Не ожидала встретить его на сборище в честь Теренса и Кардинала. Теперь он отказывается забирать мой мусор. Наотрез отказывается его подбирать. Останавливает мусоровоз перед моим домом, подбирает мусор у соседской двери и уезжает. Харолд пунктуален. Через день в десять. От его грузовика много шума. Просто нестерпимый шум… Я остаюсь внутри дома, за спущенными шторами. Я объяснила это недоразумение соседям. Мне слышно, как они болтают с Харолдом… Я перестала ходить на вечеринки с коктейлями.
Пересекавший лужайку мужчина внезапно остановился. На то не было никаких видимых причин. Люди на той стороне его узнали. Он из тех, с кем они время от времени видятся. Как раз такое время, похоже, и выдалось. Но он остановился на полдороги, сказал Кардинал. Должно быть, что-то забыл, пояснил Теренс. Он забывчив и пытается решить, вернуться в машину или идти дальше. Может, помахать ему, сказала Маргарет. Нет, сказал Кардинал, я бы на твоем месте не стал. Вдруг это помешает ему принять решение.
Я кое-что забыл, сказал себе мужчина. Забыл кое-что жизненно важное и поэтому должен вернуться к себе в машину, внешне выказывая сосредоточенность, поглядывая не без сожаления на собравшуюся на террасе компанию. Я бы хотел подойти и присоединиться к вам, но, увы, оставил дома свои очки, а мне так хотелось взглянуть на названия всех этих книг в библиотеке… К тому же я на самом деле не люблю многолюдные вечеринки, не люблю приходить поздно, не люблю, когда Теренс и Кардинал представляют меня всем этим людям, у которых я забираю мусор.
Посмотрите, кто это там, да это же Харолд, завопила Джин. Почему он торчит посреди нашей свежестриженной лужайки.
Абсолютный барьерПо сути, ничто не мешает Марксу войти в многоэтажный жилой дом и подняться на лифте на пятый этаж, а затем достаточно небрежно открыть дверь в свою квартиру. С другой стороны, ничто не мешало ему сразу после приземления в аэропорту Кеннеди послать телеграмму Хильде, чтобы сообщить, что он вернулся и ровно в восемь откроет дверь их квартиры. Швейцар, естественно, узнаёт его и всякий раз, когда он приходит или уходит, открывает перед ним дверь. Он идет к лифту. Вестибюль здания хорошо освещен. Здание хорошо охраняется, и он уверен, что в их квартире все окажется на месте. В точности как он предполагал, все на месте. В стенном шкафу пять его новых костюмов висят рядом с двадцатью тремя новыми платьями Хильды. Между ними нет никакого барьера, да и с чего бы ему быть? Даже их зубные щетки часто соприкасаются друг с другом, и ни он, ни Хильда не отшатываются из-за боязни или отвращения, когда такое случается. Хильда частенько пользуется телефоном, чтобы позвонить кому-либо, кто числится в манхэттенской телефонной книге. Телефонная книга является, так сказать, их общей собственностью. В ней перечислены и все те, кого они годами не видели. Заманчиво позвонить кому-нибудь, кого не видел годами, просто чтобы услышать его голос, но они воздерживаются от подобных поступков. И без того их ежедневники пестрят именами и числами, и часто одни и те же имена и числа присутствуют в обоих ежедневниках. Из этого совпадения можно извлечь определенное удовольствие.
Чтобы войти в квартиру, Маркс должен вставить в замочную скважину свой ключ. Он делал это бессчетное число раз, никогда об этом не задумываясь. Он также бессчетное число раз слышал, как ключ вставляют в замочную скважину, когда сам был в квартире. К его огромной радости и облегчению, неизменно оказывалось, что это Хильда, а не кто-то посторонний, чье появление вызвало бы проблемы. В этом, в общем-то, не было ничего удивительного, поскольку кроме него единственным обладателем ключа от их квартиры, насколько он мог установить, была Хильда. У нее также был и ключ от его машины. Внутри их квартиры ничто не заперто. Все внутри квартиры открывается взгляду, обозримо как для одного, так и для другого. Его дневник, ее заметки, его письма, ее послания. Оба, чтобы набросать свои ощущения, пользуются электрической пишущей машинкой, портативной пишущей машинкой, калькулятором или любым из дюжины карандашей, стоящих в банке «Фортнем Мейсон», где когда-то был превосходный английский стилтон. Вскакивают они и посреди ночи, подчас посреди занятий любовью, извиняются и наскоро царапают на листке бумаги, что же в точности они чувствуют именно в этот момент. Чувства эти записываются вовсе не для того, чтобы укрыть их от другого, нет, их пытаются удержать потому, что оба, и Маркс и Хильда, считают их неуловимыми. Оба находят определенное удовольствие в пленении своих чувств, хотя и согласны, что ни один не знает, что чувствует в любой конкретный момент, поскольку чувства мимолетны и переменчивы, им свойственно быть ложными или обманчивыми…
