Дзюнъитиро Танидзаки - Дневник безумного старика
10 октября.
Укол 0,5 см3 иргапина. Закружилась голова, чего давно не было. Потолок вращается, вместо одного в глазах два или три столба. Такое состояние продолжалось минут десять, потом прошло. В затылке страшная тяжесть. Принял треть таблетки люминала 0,1 и заснул…
11 октября.
Рука болит так же, как вчера. Сегодня поставили суппозиторий ноблона…
12 октября.
Принял три таблетки долосина. Как всегда, после этого обливаюсь потом…
13 октября.
Сегодня утром почувствовал себя немного лучше. Спешу записать, что произошло вчера вечером. В восемь часов ко мне заглянул Дзёкити. В последнее время он старается возвращаться домой пораньше.
— Ну как? Немного получше?
— Какое там получше! С каждым днём всё хуже и хуже.
— Но вы побрились. Разве вам не лучше?
У меня рука так болит, что трудно держать бритву, но, превозмогая боль, я утром побрился.
— Бриться мне нелегко, но, когда большая щетина, я выгляжу совсем больным.
— Не лучше было бы попросить Сацуко побрить вас?
С какой целью он это сказал? Обратив внимание, что я выбрит, не стал ли он что-то подозревать? Он не любит, чтобы к Сацуко относились без должного почтения (это, естественно, происходит из его комплекса, что его жена — бывшая танцовщица), и в результате молодая госпожа совсем задрала нос. В этом есть и моя вина, но Дзёкити с самого начала всячески подчёркивал её превосходство. Как они там наедине — не знаю, но в присутствии посторонних он умышленно ведёт себя так. Решил ли он действительно просить свою дражайшую супругу побрить меня?
— Я не разрешаю женщинам касаться своего лица, — сказал я умышленно, но с удовольствием представил, как, сидя на стуле, закину назад голову и смогу видеть розовую внутренность её ноздрей.
— Сацуко прекрасно орудует электробритвой. Когда я болен, я всегда прошу её побрить меня.
— Ты просишь её?
— Конечно, что же в этом странного?
— Я не думал, что она легко соглашается на твои просьбы.
— Не только побрить, вы можете попросить Сацуко о чём угодно.
— Это ты мне говоришь, а ей ты сможешь приказать? Сделай, мол, всё, что папа просит.
— Конечно. Непременно скажу.
Не знаю, что и как он ей сказал, но вечером в одиннадцатом часу Сацуко неожиданно вошла ко мне.
— Вы сказали, что не хотите меня видеть, а Дзёкити велел мне прийти к вам.
— А что делает он сам?
— Опять куда-то ушёл, сказал, что хочет чего-нибудь выпить.
— Я бы хотел, чтобы он пришёл с тобой и на моих глазах дал тебе приказание.
— Никаких приказаний он мне давать не может. Он скрылся, потому что чувствовал себя не в своей тарелке… Я сказала, что он будет только мешать мне, и велела ему куда-нибудь уйти.
— Да, но не один он мешал бы нам.
Наконец-то до Сасаки дошло.
— Ухожу-ухожу… — сказала она.
В тот момент, как по заказу, боль в руке усилилась — рука сделалась как деревянная от локтевой и лучевой костей до кончиков пальцев, мне казалось, что в ладонь и тыльную часть вонзилось множество иголок, забегали мурашки, но ощущение было сильнее и болезненнее. Рука похолодела, как будто я сунул её в рассол. Похолодела и болела. От холода она совершенно потеряла чувствительность, но боль не прекращалась. Кто не испытал ничего подобного, тот понять меня не может, и даже врач не понимает, сколько ему ни объясняй.
— Саттян! Саттян! — завопил я невольно.
Таким голосом можно кричать только тогда, когда что-то болит. Если притворяешься, так естественно не завопишь. Я никогда не звал её «Саттян», это вышло невольно. Мой крик доставил мне неимоверное блаженство. Я наслаждался, испытывая боль.
— Саттян, Саттян, больно! — кричал я, как тринадцати- или четырнадцатилетний пострел.
Я ничего не делал нарочно, всё вышло само собой.
— Саттян, Саттян!
Я горько плакал. Вид у меня был непристойный: из глаз текут слёзы, из носа сопли, изо рта слюни. «А-а, а-а!» Я не разыгрывал комедии: как только я назвал её Саттян, я превратился в избалованного, капризного мальчишку, плачущего, орущего, который, несмотря на все усилия, не может с собой справиться. Не сошёл ли я с ума? Разве не это и называется сумасшествием? «А-а, а-а!» Сошёл — так сошёл, разве нужно теперь о чём-то беспокоиться? Но, к несчастью, именно в тот момент, когда я так подумал, во мне неожиданно вспыхнуло чувство самоконтроля, и я испугался безумия. Далее начался спектакль, я нарочно стал подражать капризному мальчишке.
— А-а, Саттян, Саттян, а-а-а-а!
— Пожалуйста, прекрати.
Сацуко, некоторое время подозрительно молчавшая, пристально смотрела на меня. Глаза наши встретились, и она сразу догадалась об изменении моего состояния.
— Если ты будешь разыгрывать сумасшедшего, ты действительно сойдёшь с ума, — сказала она мне на ухо, с ледяной усмешкой, до удивления спокойно. — Если ты можешь разыгрывать такое представление, это доказывает, что ты уже начинаешь терять разум, — добавила она с иронией.
Меня как будто окатили водой.
— Ты хотел меня о чём-то попросить. Но пока ты плачешь, я пальцем не пошевельну.
— Я уже не плачу, — сказал я спокойно, придя в себя.
— Я упряма, а если мне устраивают такие спектакли, я становлюсь ещё упрямее.
Я не буду подробно писать, что происходило дальше. В конце концов на поцелуй она не согласилась. Не касаясь моих губ, на расстоянии одного сантиметра, она заставила меня разинуть рот и дала капнуть в него своей слюне.
— Вот и всё. Если этого мало, воля твоя.
— Больно, больно, мне действительно больно.
— Уже должно полегчать.
— Больно, больно.
— Опять начинаешь орать? Я ухожу, а ты реви в своё удовольствие.
— Можно мне иногда звать тебя Саттян?
— Глупости.
— Саттян.
— Врун, избалованный старик! Кого ты этим проведёшь?
Она ушла в ярости.
15 октября.
…Ночью принял 300 мг барбитола и 300 мг бромурала. Снотворное мне надо время от времени менять, иначе оно не действует. Люминал не даёт никакого результата.
17 октября.
Господин Сугита посоветовал пригласить профессора Кадзиура, заведующего терапевтической кафедрой в Токийском университете. Профессор пришёл сегодня. Мы знакомы, так как к нему обращались, когда у меня несколько лет назад было кровоизлияние в мозг. Господин Сугита подробно рассказал ему, что произошло за эти годы, и показал рентгеновские снимки шейных и поясничных позвонков. Профессор заявил, что это не его область и он не может утверждать определённо, но относительно боли в левой руке он склонен согласиться с диагнозом, поставленным в ортопедическом отделении больницы Тораномон; он даст более определённый ответ, когда покажет рентгеновские снимки коллегам в университете; не будучи специалистом, он, однако, считает, что боль безусловно происходит от изменений, которые влияют на нервы левой руки; поэтому, если я не могу лежать ни в гипсе, ни на специализированной кровати, ни на доске, а других средств привести к декомпрессии нервов нет, ничего не остаётся как снимать боль лекарствами, предписанными господином Сугита; наиболее эффективными являются инъекции паротина; что касается иргапирина, лучше им не пользоваться из-за нежелательных побочных последствий. После чрезвычайно подробного осмотра профессор ушёл, взяв с собой рентгеновские снимки.
19 октября.
Профессор позвонил господину Сугита и сказал, что мнение коллег из университета совершенно совпадает с диагнозом врачей из Тораномон.
В половине девятого вечера кто-то без стука осторожно открыл дверь.
— Кто там?
Ответа не последовало.
— Кто там? — спросил я ещё раз.
На цыпочках в ночной рубашке ко мне вошёл Кэйсукэ.
— Что случилось? Почему ты пришёл так поздно?
— Дедушка, рука болит?
— Детям о таких вещах думать не надо. Разве тебе не пора спать?
— Я уже лёг. Я пришёл к вам втайне от всех.
— Иди спать, иди, дети не должны…
Неожиданно почему-то голос прервался, в носу защипало, и неожиданно на глазах показались слёзы. Это были совершенно другие слёзы, чем те, которые я лил несколько дней назад перед матерью этого ребёнка. Тогда они лились ручьём, а сегодня они капали из глаз. Чтобы скрыть их, я поспешно надел очки, но стёкла мгновенно затуманились. Я ничего не мог скрыть от Кэйсукэ. Те слёзы были, возможно, признаком сумасшествия, а эти? Тогда они не были для меня неожиданностью, а сегодня я был захвачен врасплох. Как и Сацуко, я люблю представляться бессердечным и считаю, что мужчинам плакать не к лицу, но в действительности я плаксив и могу лить слёзы от любого пустяка. Я всячески стараюсь, чтобы об этом никто не знал. С молодых лет я разыгрывал злодея и изводил жену колкостями, но как только она начинала плакать, я малодушно сдавал позиции. Изо всех сил я старался скрыть свою слабость от жены. Кое-кто подумал бы, что я добр, но на самом деле, несмотря на плаксивость и сентиментальность, я человек жестокий и извращённый. Но когда неожиданно появился этот невинный ребёнок и ласково обратился ко мне, я не мог сдержаться, и сколько ни вытирал глаза, очки всё время были мокрыми.
