Елена Колина - Мальчики да девочки
Лиле казалось странным, что такой умный и образованный человек, как Илья Маркович, слушается сестру во всем, ведет себя с ней как виноватый, будто радуясь, что она за что-то его простила. Возможно, он очень любил сестру, а может быть, здесь был какой-то секрет. Лиля чужими секретами не интересовалась, она бы и собственные секреты хотела забыть...
– Динка, – подначивающим голосом сказала Фаина, – а ты трусы-то не надевай, не надевай, ты и ходи без трусов... Все равно так и проживешь всю жизнь одна-одинешенька с голым задом...
Дина отреагировала мгновенно – скривилась, распустила рот, брызнула слезами.
Дина Левинсон была очень чувствительна к словам, к тону, на любое неодобрение тут же обиженно надувала губы, легко могла заплакать, затем улыбнуться и опять всплакнуть... Все в семье старались не делать ей замечаний. Одна лишь Фаина нисколько ее не берегла и в ответ на упреки мужа и Аси огрызалась: «Моему ребенку я могу сказать, как мне хочется» или «А почему она все время попадается мне под руку?». Но Дина всегда попадалась ей под руку – Фаина рассматривала старшую дочь как свой личный предмет для выпускания пара, и в этом смысле Дина всегда была к ее услугам. Ася только нежно улыбалась на ее вскрики, а Леничку Фаина не смела трогать.
Все, кроме Ленички, но он вообще был особая статья. «У моего брата случайно родился прынц», – говорила Фаина. Ее отношение к племяннику было сложным. В душе она и сама была убеждена, что он принц, красивый, очаровательный, остроумный... Но, с другой стороны, мальчишка – невыносимый позер, непомерно избалован, и что он такого показал людям, кроме своего гонора?.. Второй год учится в Психоневрологическом институте, но так и не знает, какую профессию выберет.
Леничка действительно учился «вообще» – в Психоневрологическом институте, но не на медицинском факультете, а на так называемом Основном факультете. Слушал лекции по социологии, психологии, наркологии, литературе, истории, психологии мифа и первобытных верований. Говорил, что получает философское образование, учится понимать «взаимные связи и зависимости между отдельными научными дисциплинами». Фаина сердилась: зачем ему это, красивое, но бесполезное, созданное специально для бездельников?! Да еще стихи пишет! Ася – девушка, попишет стихи и выйдет замуж, а мальчику из хорошей семьи положено получать профессию врача, или юриста, или инженера! А не какие-то связи!
Но все же Леничка был семейный гений и пользовался в семье большим почтением. А Дина пользовалась небольшим почтением, совсем маленьким почтением, была «а-а, Динка...» – звучало любовно, но чуть пренебрежительно.
Дина плакала, всхлипывания и подвывания «ты меня не любишь, что я тебе сделала» становились все громче и басистей, Фаина смотрела на нее с удовлетворением, как будто насыщаясь ее слезами, и наконец снисходительно обронила:
– Ну ладно, раз ты такая дуреха, я уж, так и быть, тебя прощаю...
Дина примолкла, и ее залитое слезами лицо озарилось такой чудной доброй улыбкой, что она перестала быть некрасивой. Фаина прижала ее к себе и некоторое время они счастливо плакали вместе, а потом, не глядя, приглашающим жестом махнула Лиле – присоединяйся – и обняла ее тоже. Фаина плакала, Дина плакала, Лиля плакала – Фаинины эмоции были заразительны.
На стене над ними висела грамота Наркомпроса за подписью Луначарского. Грамотой была награждена учитель Д. М. Левинсон за активное участие в деле строительства советской школы.
– Я сегодня вернусь поздно, у меня продленный день... – Дина вздохнула, шмыгнув носом, как наплакавшийся ребенок.
– Поздно? Продленный день? Ну что же... раз так, ты мне больше никто, – свирепо отозвалась Фаина. – Вот Лиля – хорошая девочка, умница, останется дома.
Фаина была жуткая интриганка: у нее были любимчики, каждый день разные, и все это пылко обставлялось аргументами, выкриками «раз так, ты мне больше никто». «Раз так, ты мне больше никто» всерьез не расстраивался, но пытался заслужить прощение.
– Ну, ма-ама, – заныла Дина.
– Иди, Дина, – трагическим голосом короля Лира произнесла Фаина и хитренько добавила: – А мы с Лилюшей кое-чем займемся, да, Лилюша?
– Нет-нет, я никак не могу... – начала Лиля, и у Фаины тут же стали глаза как у маленькой обиженной девочки.
Кое-что – это были карты.
В оставшееся от семейных интриг и от попыток накормить семью время Фаина сидела за ломберным столом – раскладывала пасьянсы: «Бисмарка», «Могилу Бонапарта», «Косыночку», «Секрет дам». Иногда она писала на зеленом сукне мелом «Я», «Б», «Д» – «я», «болван», «другой» – и играла сама с собой в преферанс. Она была готова играть в любую игру – хоть в дурака, хоть в девятку, хоть в покер.
– Одна партия в «тетку», и все, – решительно сказала Лиля. Счастливая Дина, уйдет сейчас в школу, и все, а когда человек работает дома, это как будто не считается!..
Работу для Лили добывал Леничка через своих знакомых – у него было немыслимое количество знакомых. Сейчас Лиля переводила с французского предисловия для издательства «Всемирная литература». «Всемирная литература» открылась год назад, в издательском плане были Гейне, Гофман, Шиллер, Бальзак, Беранже, Гюго, Доде, Золя, Мериме, Стендаль, Флобер, Франс... Учитывая нехватку переводчиков, способных делать тщательную, но не творческую работу по переводу вступительных очерков, примечаний и библиографических справок, Лиля могла быть обеспечена работой на годы вперед. Лиля переводила для «Всемирной литературы» – это было несложно и приятно, и делала технический перевод с немецкого – это было очень сложно, она не понимала смысла и с трудом справлялась. За предисловия платили немного, а за технический перевод плата была за количество страниц, страниц было много – сто, и деньги получались приличные – несколько тысяч рублей. Лиля собиралась половину денег отдать в хозяйство, а на оставшуюся половину купить, в магазине ненормированных продуктов, сахарин и выменять его на туфли. Она точно знала, какие у нее будут туфли, – золотистые с пряжкой, она даже видела их во сне – золотистые с пряжкой, можно серебряные с бантом.
Фаина ее переводы работой не считала, стояла рядом, канючила поиграть, как ребенок. Работой считались уроки, Лиля давала уроки музыки и немецкого в одной семье: ребенку – музыки, а отцу-инженеру – немецкого. Оба Лилиных ученика были милые. «Ich habe hund», – приветствовал ее ребенок. «Еin hund», – упорно исправляла Лиля, и они принимались играть гаммы. «До-ре-ми?» – приветствовал ее отец-инженер, и они принимались за немецкий.
За урок музыки она получала тарелку супа, в этот день она старалась не есть дома. Немецкие уроки из двух часов превращались в три и еще долгие разговоры. Платили за уроки немецкого дважды в месяц, с опозданием, но зато эта работа была регулярной.
– Лиля, дашь мне брошку? – нетерпеливо сказала Дина. – Которая в виде цветка.
Дина любила все блестящее и все чужое.
На самом деле неряха Дина вовсе не была равнодушна к собственной внешности, любила наряжаться «во все красивое», любила приукрасить себя в самый последний момент, прежде чем выбежать из дома, но обычно ограничивалась какой-то неожиданной броской деталью – шляпа, пелерина, лента вокруг головы, что-то отцовское бархатное. И на чем-то скромном, темном, небрежном, категорически неаккуратном всегда было что-то «красивое» – висело на одной нитке, болталось, сбивалось набок... Время от времени Дина залезала в Лилин холщовый мешочек с драгоценностями, как сорока-воровка, что-то утаскивала, потом возвращала, сама с собой менялась, ей было все равно, что это, главное, чтобы блестело. Вообще же наличие у Лили фамильных драгоценностей никого не смутило – Лиля объяснила коротко: «Это моей мамы», и Ася только сочувственно вздохнула в ответ, а Фаина сказала равнодушно: «А-а, цацки...» – настоящими ценностями были хлеб, пшено, сахарин, но никак не цацки. Брошки и ожерелья, конечно, можно было обменять на продукты, но – забрать у сироты материнские драгоценности, «память»?!.. Она взяла девчонку с улицы «голую», пусть так оно и будет, – у Фаины были свои принципы.
– Я дам тебе брошку, а ты за это снимешь шляпу, – предложила Лиля.
– Она тебе брошку, а ты ей снимешь шляпу, – поддержала Фаина. У Фаины был хороший вкус – бархатный, кружевной, но хороший.
– Ты что, зачем снимать шляпу? Куда же я надену брошку? Будет очень красиво, – возразила Дина и побежала по коридору с таким топотом, будто бежал не учитель Д. М. Левинсон, а довольно крупный медвежонок.
– Ди-ина! Чтобы в девять вечера была дома! Ни мину-утой позже! Поняла?! Ушлепала, – мрачно сказала Фаина, услышав, как захлопнулась входная дверь, и оживленно повернулась к Лиле: – Ну, давай же играть!..
Как только Дина выходила из дома, из «а-а, Динки», она становилась Диной Мироновной, уважаемым человеком, ценным работником. Она заканчивала учебу в Петроградском педагогическом институте имени Герцена, бывшем Третьем педагогическом, была самой активной студенткой, бессменной старостой курса, ее уважали, продвигали, она была справедливой, внимательной, настоящей, в лучшем смысле слова, общественницей... – все только для общества, для других, ничего для себя.
