Марина Ахмедова - Женский чеченский дневник
Басаев присел на корточки возле рефрижератора. Те, кто это сделал «специально», знали – он не бросит своих мертвецов. Он собирался вот так сидеть до тех пор, пока рефрижератор не будет починен, и в случае необходимости принять бой – здесь же, на дороге. Работал консервант. Ради уже мертвецов Басаев готов был превратить в мертвецов весь свой отряд, – у него зеленая повязка, ему все равно когда, главное – как.
Дурдом на выезде, подумала Наташа и вспомнила, как, вот так же сидя на корточках возле комендатуры в Ведено, он предлагал ей съездить с ним и его людьми за оружием.
– Поставщики – не местные, – серьезно говорил он. – Хочешь – поехали.
– Очень хочу! – радовалась Наташа, уже представляя, как павлином заходит в редакцию и торжественно выкладывает перед Геннадием Викторовичем снимки – Басаев покупает оружие у неместных поставщиков.
– Тебя сразу уберут, – остановил ее Басаев, плавно проводя рукой по воздуху – зачеркивая или отсекая. – Не мы. Поставщики. Поэтому ты никуда не поедешь. Я пошутил.
Он был шутником. Часто шутил напоказ, но не раздувал своих шуток до анекдотов – никому их не пересказывал, это делали за него другие. А Наташа так и не научилась различать, когда он шутит, а когда говорит серьезно. Тогда Басаев уехал на джипе, а вечером вернулся – с небольшим арсеналом новеньких автоматов, гранатометов и боеприпасов к ним. Он был шутником.
Рефрижератор заработал. Автобусы тронулись. Заложникам было позволено откинуться на спинки кресел – «специальной» засады не было. По дороге им изредка попадались ехавшие навстречу случайные автомобили. Узнав колонну Басаева, которой были заполнены все новости, они резко сворачивали с трассы в кювет. Наташа видела, как люди выбегали из машин. Кто-то прятался за деревьями, если они росли на обочине, а кто-то просто бросался на землю, скрываясь за своим автомобилем. Они выглядывали из-за укрытия и провожали колонну взглядом, в котором страх смешивался с любопытством. Наверное, потом они еще долго будут рассказывать и пересказывать, как встретили по дороге басаевцев.
– Смотри-смотри, нога торчит, – сосед показывал Наташе на человека, которому удалось спрятать за кочкой только голову и туловище, а задняя часть и ноги торчали наружу.
– Смотри-смотри, испугался, – смеялся боевик – все было тихо, и он опять стал добрым.
Дорога пошла в гору. Вечерело. Водитель резко затормозил, и автобус снова встал. Впереди небо вспыхнуло огненной точкой. Пошел дым. Стрекот приближался сверху.
«Началось», – подумала Наташа, когда боевики в очередной раз разворачивали их к окнам.
В небе появилось два вертолета. Один повис низко над трассой перед колонной. Его винты продолжали работать. Другой – кружил над автобусами. Из первого вертолета выпрыгнул человек в военной форме. Кто-то из боевиков назвал его генералом, Наташе он был отчетливо виден из окна, но сама она в чинах не разбиралась. Из головного автобуса, в котором ехал Басаев, тут же высыпали боевики и встали вокруг автобуса, вскинув оружие. Асланбек Маленький вышел последним и присел у самых дверей, прицелившись в вертолет из гранатомета.
Что сейчас будет? В автобусе повисло молчание. Только щелкали затворы автоматов.
Военный, пригнувшись, побежал к началу колонны и сунул кому-то из боевиков большой белый конверт. Ни секунды не задерживаясь, он развернулся и так же быстро побежал назад, нырнул в кабину вертолета. Вертолеты улетели, и заложники снова расслабились.
На ступеньках головного автобуса показался Басаев. Помахал разорванным конвертом. Он усмехался под панамой. С такого расстояния Наташе не было видно его лица, но она могла догадаться – раз он вышел и вот так машет, значит, точно усмехается. Но над чем?
Колонна еще немного постояла и снова тронулась.
– А он говорит, кто мне такой этот генерал, чтобы приказывать. Я у этих генералов не служу, а они мне приказы отдают. Кто они мне такие, говорит, – рассказывал товарищам Асланбек Большой, только что вернувшийся от головного автобуса.
– Так и написали – приказываю?
– Так и написали – Шамилю Басаеву приказываю, и подпись – командующий внутренними войсками – генерал Куликов.
– Это – засада! Точно засада! Мы поедем, как они сказали, а там – засада!
Неожиданно колонна развернулась, и автобусы поехали в обратную сторону – прямо по бездорожью.
Командование российских войск передало Басаеву приказ сменить маршрут и ехать в объезд Северной Осетии в Кизляр, а там ждать следующих указаний. Не хотело, чтобы Басаев героем проехал через Моздок.
Автобус подбрасывало на кочках. Очень хотелось пить. Вода заканчивалась – боевики брали с собой немного – боялись, что вода может быть отравлена. За весь день заложники ничего не ели и не пили. Казалось, от страха у них атрофировались все потребности, кроме одной – не хотелось ни писать, ни какать, ни есть. Только пить.
Снова послышался стрекот. Боевики негромко, но возбужденно заговорили между собой на чеченском. Наташа не поняла ни слова, но по жестам догадалась, что они обсуждают – сбивать вертолеты или нет.
– Их восемь или девять, – сказал кто-то из боевиков.
Сосед взял Наташу за плечи, развернул к окну, положил ей на плечо дуло автомата.
– Мамочка... – прошептала она.
Долетев до колонны, вертолеты развернулись пушками к автобусам и зависли в воздухе, стрекоча и подрагивая. Наташа знала, что, зависая, они выбирают цель для поражения, – в Чечне несколько раз становилась свидетелем воздушного обстрела. Другие заложники, особенно набранные из жителей Буденновска, могли этого не знать, но боевики точно знали и поэтому нервничали.
– Не стреляйте! – закричал Асланбек Большой. – Они нас провоцируют первыми открыть стрельбу!
Наташа дернулась вниз.
– Куда?! – Сосед сильнее надавил ей на плечо, и она, выпрямляясь, грудью распласталась по стеклу.
– Что ты такая худая? – спросил он сквозь зубы, выплевывая слова вместе со слюной ей в затылок.
Ее узких плеч не хватало на все окно. Боевик был шире и не мог целиком за ней спрятаться. Он дышал ей в затылок, и ее кожа плавилась от горячих струй из его ноздрей.
– Господи, почему я такая толстая? – прошептала она, втягивая в себя живот – ей казалось, что так она уменьшится в размерах и сможет спрятаться за узкой планкой между окнами, за которой не помещалась даже ее ладонь.
Она подняла глаза вверх, к вертолету, висевшему в предзакатном небе над их автобусом – ну посмотрите на нас! мы же – у окон – свои! нельзя расстреливать своих... Она оперлась ладонями о стекло. Снизу ей были видны пушки. Вряд ли стрелок, сидящий рядом с пилотом, ее сейчас видит. Но наверняка видит, как всех их, бледных людей со слаборазвитой мускулатурой, развернули щитами против ракет.
У нее не было иллюзий, она знала, как делается война. Могла представить себе генералов, играющих в крестики нолики на бумаге. Могла представить их в самых подробных деталях – усы, погоны, выслуга лет. Рисует генерал на автобусе крестик и превращает всех его пассажиров в нолики. А тот, кто над ним, какойнибудь самый главный чин – в военных Наташа не разбиралась – ставит ему за это галочку. Вот и представляется война ему, генералу из кабинета, крестиками, ноликами и галочками. А ты сиди тут и жди, пока прилетит вертолетик и поставит на тебе крестик.
Она повела головой в бок и краешком глаза посмотрела на боевика, прижимавшего ее к окну. Кожа вокруг его глаз собралась сеткой колючих морщин. Он был напуган и злился, что ему досталась худая женщина, а не мужчина, как его товарищам. Сбоку Наташе видны были заложники, сидевшие в таком же положении – лицом к окну, гранатомет или автомат на плече. Они вжимали головы в плечи.
– Господи, господи, – шептала Наташа, расплющивая губы и нос по стеклу. – Страшно, страшно, страшно...
Эти слова, в которых она проглатывала первые звуки, создавали внутри особый ритм. По нему работали сердце и легкие.
Этой разновидности страха, выдыхаемого со дна легких, в ее прежней классификации по цветам и звукам не существовало.
Вертолеты не улетали. Боевик отдернул Наташу от окна и замахнулся в него прикладом автомата – сдали нервы. На него закричало сразу несколько голосов.
– Надо выбить стекло, – выкрикнул он на русском, – сейчас они будут в нас стрелять.
– Подождем, – коротко ответил боевик, сидевший напротив, через проход. Он не паниковал, сохранял по крайней мере видимое спокойствие. Не срывался на крик. С его стороны не летали, но он развернул своего заложника – невзрачного мужчину средних лет, и прижал его к окну дулом автомата.
– Не надо выбивать окно, – тихо произнесла Наташа, когда сосед снова разворачивал ее к окну. – Будет холодно. Теплой одежды ни у кого нет.
Она боялась не выдержать, если стекло будет разбито. Было стекло – была иллюзия защищенности. Тонкое и прозрачное, оно стояло между ней и пушкой вертолета, между ней и дулом гранатомета. Между жизнью и смертью. Между своими и чужими. Это уже слишком даже для войны.
