Лебедев Andrew - Орёлъ i соколъ
От вшей и иной заразы спасло разве что средство, которым смазывались на ночь, которое дала им одна девчонка – товарка их по вагону – сама ветеринар по образованию А как кормили!
Хлеб, да кипяток вместо чая.
Девчонки все Катюшу подкармливали.
И если добывали где-то конфет, сахару, яблоко или кусок колбасы – сразу несли Катюше.
– Ты, давай, Катюха, кушай за двоих! В тебе ведь маленький внутри живет, а ему надо! …
В общем, доехали.
А в Андижане уже была настоящая поздняя весна.
Вовсю цвели сады.
Небось, в Москве еще зима..
Но где она теперь эта Москва?
Девчонки слегка воспряли духом.
Теперь можно было не кутаться в тряпье, и даже можно было слегка заголиться – обнажив ноги и плечи, подставив их жаркому андижанскому солнышку.
А тут как раз на эти плечики им и метки всем понаставили несмывающейся краской.
Как скотине клейма ставят.
И Лиде и Катюше тоже поставили – две буквы – А и Х, и ниже что-то арабской вязью.
Поставили и велели всем всегда, покуда их не проведут через аукцион, плеча с меткой – одеждой не закрывать.
Перед аукционом сводили в баню.
Баня была в каком-то бывшем спортивном комплексе, что выдавало обилие разного рода инвентаря, вроде штанг, гирь, гантелей, велотренажеров и беговых дорожек…
А потом, согнали голыми в большой спортивный зал, где кучами было навелено новенькое – прям со складов, с лейблами и в упаковках – импортное белье и разные женские тряпки-шмотки.
Тут всем велели принарядиться.
За этим процессом, грозно сверкая черными очами из под своих обязательных платков-хеджабов, приглядывали женщины-охранницы из местной гвардии.
У каждой хлыст и автомат на плече.
– Давай-давай, выбирай себе одежда поскорей, ти-русский свинья!
Лида оживилась.
Выбирала, копалась в ворохах новенького китайско-турецкого барахла…
– Это не Армани и не Коко-шанель, дорогая моя, но все же лучше, чем ничего! – говорила она брезгливо поджимая губки.
На Катюшу подходящей одежды было найти и подобрать несколько сложнее.
Однако, справились и с этой задачей.
Разрезали какой-то комбинезон, подшили в двух местах и получилась самая настоящая модная джинсовая мама – с показательным джинсовым животиком.
Потом их покормили в человеческой столовой – с тарелками, ложками и чашками.
Суп с бараниной, рисовая каша и компот из сухофруктов.
Прислуживали официантки из рабынь…
Лида отважилась и спросила ту, что подавала на их стол, – откуда та, да как?
Девушка, испуганно скосясь на охранницу в хеджабе, прошептала, – вторую неделю здесь в рабынях, сама из Ставрополя, как все это началось, сразу в дом к местному авторитету попала, потом он ее перепродал… Здесь теперь много девушек из России. У каждого правоверного минимум по десять рабынь. Красивые – те в наложницы попадают, а некрасивые – ковры ткут, на полях, по дому работают…
– Куда то мы с тобой попадем? – вздохнула Лида.
– Я то в наложницы точно не попаду, – сказала Катюша, – меня, наверное, ковры ткать засадят.
Лида, поджав губки ничего не ответила.
Задумалась о своем.
Ей-то нечем было прикрыться от похотливых домогательств.
У ней-то не было освобождения от физкультуры по причине беременности!
А красоту свою – Божий дар, раньше она гордилась ею, радовалась ей, а теперь – красота эта женская была только в тягость – достанется ей из-за красоты ее!
Чуяло сердечко!
– Слыш, Лид, – усмехнулась Катюша внезапно посетившей ее мысли, – эти то, местные женщины, как должны нас ненавидеть то! Ихние мужики – они то ведь с ними теперь реже спят, если у них по столько русских красивых невольниц!
И верно.
При каждой возможности, охранницы из местной гвардии пинали и шпыняли их, не скупясь на самые жестокие удары хлыстом или прикладом. …
Аукцион проходил в большом концертном зале.
– Здесь, наверное, раньше кода-то Алла Пугачева с Киркоровым выступали, – заметила одна из товарок.
– И группа "Блестящие" с "Фабрикой звезд", – добавила другая невольница.
– А интересно знать, – задумчиво сказала Катюша, – этих артисток их тоже, наверное в рабство загнали?
– Поют теперь эти девочки где-то в гареме на частном концерте, – хмыкнула Лида.
– Ага, купил нашу королеву эстрады какой-нибудь шейх и смотрит и слушает, а она ему про Арлекино поёт, да гладит его, – не без едкого сарказма сказала та девчонка, что начала разговор.
– Ты ей завидуешь, – заметила на это Лида, – тебя то точно за ткацкий станок засадят, ты ведь ни петь, ни танцевать и другими талантами тоже не награждена.
– Зато тебя точно в бордель сразу положат – жирным шейхам растяжку свою голяком показывать, да эротический массаж ротиком делать, – огрызнулась первая.
– Не ссорьтесь, девчонки, – встряла Катюша, – надо не ссориться, а друг дружку поддерживать… ….
Каждой на спину навесили по большому номеру, как на спортивных состязаниях.
Выпускали на сцену из-за кулис – группками по пять.
Надо было пройти возле рампы, продефилировать, потом развернуться, снова пройти под рампой и встать посредине, ожидая своей судьбы.
И если ведущий потребует, объявляя свою волю в микрофон, то еще раз повернуться, а то и станцевать или голос подать…
Катюша попала в пятерку с Лидой, с девушкой-ветеринаром, ее Милой звали, и еще с двумя Наташами – одна из Подмосковного Клина, другая из Люберец.
Вышли на сцену.
Девчонкам велели выходить на каблуках – а Катюша хоть и просила по беременности сделать ей исключение – позволить выйти в кроссовках, но эти злые бабы из гвардии – не разрешили.
Катюша едва с непривычки чуть не упала – нога подвернулась на шпильке, но Лида подхватила ее под локоть, помогла сохранить равновесие.
Продефилировали.
От яркого и жаркого света рампы слепило глаза и покупателей, сидящих в первых рядах – разглядеть было трудно.
– Сорок четвертый номер – Лидия, двадцать пять лет, спортсменка, имеет опыт преподавания фитнеса в спортивных салонах, – по-русски объявлял ведущий.
– Приврал с возрастом, – тихо усмехнулась Лида, – цену набивает, сволочь.
– Эй, пускай на шпагат сядет! – тоже по-русски, но с южным акцентом крикнули из зала.
– Сорок четвертый номер, садись на шпагат, – велел ведущий.
– У меня травма, я не могу, – возмутилась было Лида, но от кулисы отделилась охранница в хеджабе и с автоматом и уже было занесла руку с хлыстом, но Лида поспешила исправиться, и как была в сарафане и на каблуках, с размаху шлепнулась в продольный шпагат.
– Вай, какая молодец! – послышалось из первого ряда.
Потом за Лидой шла Милка-ветеринарша.
Ведущий-конферансье представил ее: – номер сорок девять, Люда из Москвы, высшее медицинское образование.
В первых рядах произошло некое оживление, послышались одобрительные выкрики, – вах, какой медицинский сестра, персик. Доктор-секс и тому подобное…
Рекламная фишка ведущего с медицинским образованием Люды явно удалась.
Покупатели возбудились, партер пришел в движение и в конце концов – вожделенно желавшие медицинских услуг – сладострастцы даже передрались из-за Людмилы и ведущему пришлось успокаивать сидевших в зале,
– Всем хватит, братья, у нас много с медичек, докторицы-медсестрицы, фельдшерицы, на любой вкус, блондинка, брунетка, конфетка, всем достанется, у Азиза лучший товар!
– Заберут нашу Милку в дом какого-нибудь престарелого персиянина, лечебные процедуры ему делать, – вздохнула Лида.
– Не завидуй, подружка, – шепетом сказала Катюша, – Милка как начнет этого шейха лечить, словно барбоса, ее вмиг разоблачат и на псарню переведут к афганским борзым.
– Все одно – по специальности работать будет, а не в постели отрабатывать, – снова вздохнула Лида.
– Номер сорок пять, Катя из Москвы, медсестра, жена майора ФСБ, беременная на восьмом месяце, – объявил конферансье.
Катюшино сердце бешено забилось. Кровь бросилась в лицо.
– Откуда? Откуда им известно? Она же ни словом! Ни словом ни с кем не обмолвилась о том, что медсестра и тем более про то, кем и где служит ее Саша!
– Чего встала, как ослица возле рекламы сникерса? – насмешливо спросил в микрофон конферансье, – люди ждут, покажись!
Катя вышла под свет рампы.
Да еще и осветители потрудились – навели на нее лучи прожекторов из своих ласточкиных гнезд. Ослепили.
Катюша стояла на своих тоненьких шпильках, давно отвыкшая от каблуков, стояла и инстинктивно держалась за свой восьмимесячный живот.
– Тоже медицина! – воскликнул кто-то невидимый из-за ослепляющего Катюшу света.
– И красивый баба! – добавил кто-то.
– А майор фэ-эс-бэ на Москва дома остался? – спросил кто-то третий.
– Беру все пять бабов за пять миллион, – крикнул четвертый.
В партере снова началась какая то возня, послышались даже угрожающие клацания затворных рам, но конферансье внезапно прервал прения и слегка смущенно объявил:
