Марсель Гафуров - Территория памяти
— Я тебе счас заткну твой поганый рот!
— Да она, видать, ненормальная! — воскликнул мужчина, обращаясь к сошедшим вместе с ним с катера садоводам. — Дернуло меня связаться с ней!.. — И поспешил своей дорогой.
— Чтоб язык у тебя отсох! — прокричала ему вслед Васена. — Чтоб у тебя член на пятке вырос!..
Другой садовод засмеялся, услышав ее странное проклятие, спросил, как это понимать, зачем на пятке-то…
— А для неудобства. Чтоб каждый раз, как надо помочиться, пришлось снимать сапог, — ответила она и тоже засмеялась. Она была отходчива, если и сердилась, то недолго.
Васене по деревенскому обычаю пытались присвоить какое-нибудь прозвище, но как-то не прилипали к ней прозвища. Мишка-охальник, нечистый на руку парень, отсидевший некоторое время за кражу, попробовал было — как сам потом объяснял, «шутя-любя» — опять примерить к ней прозвучавшее после происшествия с Костькой слово «фашистка». Васена, прослышав об этом, прилюдно накрутила ему ухо, как нашкодившему мальчишке, и опозоренный Мишка снова на несколько месяцев исчез из деревни.
Васена была, пожалуй, самой примечательной фигурой этого медленно, но неотвратимо угасавшего селения. Резко выделяли ее среди дудкинцев бесстрашная, напористая натура и зрелая, не увядшая даже к сорока годам женская красота. При первой встрече с ней одни мужчины удивленно разевали рот, другие терялись, впадали в необъяснимую робость, в особенности — слыша ее речь, пересыпанную крепкими словечками, какие не от всякой женщины услышишь. Мне, когда я видел Васену, почему-то каждый раз вспоминалась украинская песня про черные брови, карие очи, хотя глаза ее под угольно-черными бровями были вовсе не карие, а цвета апрельского неба. Уже после того, как связало нас близкое знакомство, выяснилось, почему вспоминалась мне эта песня. Род Васены через деда, переселенца с Украины, восходил к лихому запорожскому казаку. Должно быть, от того казака передались ей и сильный характер, и статная фигура, и черты лица, присущие красавицам-хохлушкам.
В Дудкино мало кто рисковал угодить на язык или под горячую руку этой не обиженной при раздаче мускульной силы бой-бабы. Она даже катеристов, людей сторонних, вогнала в трепет. Стоило Васене ступить на катер, как катерист тут же, независимо от расписания рейсов, запускал двигатель и доставлял ее на нужный ей берег. Такому привилегированному положению Васены предшествовала еще одна история.
Мы, обыкновенные пассажиры, на катериста, взирающего на нас сверху, из рубки, посматриваем с боязливой настороженностью. В нас заложен страх перед любой, даже самой мало-мальской властью над нами. Страх перед всеми, от кого мы в той или иной степени зависим.
Чем, казалось бы, может навредить мне катерист? Да найдется чем. Спускаюсь я, к примеру, с горы, спешу в свой сад. Слышу — катер отходит от противоположного берега. Ах, думаю, успеть бы на этот рейс, иначе потеряю полчаса в ожидании следующего. Я ускоряю шаг, затем бегу мелкой старческой трусцой. С последнего откоса — глинистого, скользкого — сползаю задом наперед, боясь упасть. Уф-ф! Еще шагов пятнадцать-двадцать, и я встану на «козырек» катера, — он у нас удобный, открытый спереди, был сконструирован для армейцев-десантников с расчетом на то, чтобы могла въехать в него боевая машина. Я уже уверен, что вот-вот достигну цели. В этот самый момент катерист, глянув на меня насмешливо, врубает газ, отчаливает. Без меня…
Я смотрю вслед уходящему катеру, задыхаясь от обиды и бессильной ярости. Сволочь он, этот катерист, сволочь, сволочь!.. Однажды я сделал ему замечание за то, что сквернословил при женщинах и детях, так вот припомнил он мне это. Но попробуйте доказать, что он — сволочь! Скажет, глядя на вас невинными глазами: «Вы же сами, блин, ругаетесь, если нарушим расписание! Вон у меня «Маяк» вещает, я отчалил по сигналу точного времени, пассажиры могут подтвердить…»
Не знаю, как на других переправах, а у нас на Дудкинской одно время работала на катере городская пьянь, которой, судя по всему, идти было больше некуда. Наверное, и алкаши эти были когда-то люди как люди, выучились на судоводителей, но мало-помалу спились и сошлись на непрестижном суденышке. Зарплата у катеристов незавидная, работа скучная: мотаться от темна до темна от одного берега к другому с томительными перерывами между рейсами. Но была у этой работы и привлекательная для них сторона: перерывы можно скрасить выпивкой. Добыть выпивку и при мизерной зарплате не так уж сложно, дело это давно отлажено.
При необходимости катер можно поставить на прикол, сославшись на какую-нибудь неисправность. Или же как бы случайно завести его на мелководье и посадить на мель. Ничего страшного, в далекой Павловке отшлюзуют суда, к концу дня вода в реке прибудет, и катер сам по себе сойдет с мели. А покуда он стоит, поработают на переправе бойкие лодочники, с ними все заранее обговорено. Заснует по реке пара моторных лодок, перевозя жаждущих попасть на другой берег. Их, жаждущих, пришедших в надежде на катер, — толпы. Плата за услугу — по конъюнктуре. К вечеру в карманы лодочников набегают приличные деньги, и проворные ребята, глядишь, уже тащат из города на катер ящик пива и авоську с напитками покрепче.
Однажды утром после ночной попойки дежурный катерист принялся опохмеляться и доопохмелялся до полной невменяемости. Он как-то оторвал перегруженный пассажирами катер от правого берега, а довести его до левого оказался не в состоянии. Повис, ничего не соображая, на штурвале. Катер зарыскал, закружил посредине реки.
Утро в тот день выдалось непогожее, мрачное. Дул, навевая тревогу, порывистый, против речного течения ветер, по темной реке ходили высокие белогривые волны. Неуправляемое судно, похожее на совок, развернувшись навстречу набегающим волнам, вдруг подрезало одну из них низко опущенным «козырьком», и волна эта вкатилась в пассажирский отсек, сшибла с ног несколько человек, стоявших впереди, остальных сбила в плотную толпу под рубкой. Центр тяжести катера переместился, «козырек» приподнялся и стал задевать лишь гребни волн, но кто бы мог поручиться, что он не поднырнет под волну снова и катер не пойдет в конце концов ко дну?
— А-ах! — выдохнула толпа пассажиров и замерла в ужасе, стоя по колено в воде.
И тут же взвился над рекой пронзительный детский крик:
— Мама-а!
Толпа зашевелилась. Взгляды обратились к пяти-шести спасательным кругам, висевшим под окном рубки. Назревала паника, она могла привести к гибели даже тех, кто умел плавать, — люди при таких обстоятельствах теряют разум, многие уже готовы были кинуться за борт. Панику предотвратила Васена.
На правом берегу стоят, приткнувшись к горе, несколько домов, Васена полчаса назад переехала туда, чтобы переговорить с хозяйкой одного из них по какой-то надобности, а теперь возвращалась обратно и вот оказалась среди охваченных ужасом пассажиров катера. Может быть, она единственная не потеряла голову — раздался ее повелительный голос:
— Стойте все, где стоите!
По коротенькому трапу Васена взлетела к двери рубки, ворвалась внутрь, рывком откинула от штурвала бесчувственного катериста и скомандовала стоявшей тут же в растерянности молоденькой билетной кассирше:
— Надька, рули!
— Я же… я не…
— Рули! Тыщу раз видела, что надо делать!
Надька неуверенно взялась за штурвал, слегка крутнула его. Катер, повинуясь девчонке, отвернул «козырек» от набегающих волн. Надька, осмелев, догадалась убавить скорость и минуты через две-три довела судно на малом ходу до левого берега, уткнула его в песок. Пассажиры, кто хваля Господа за спасение, кто матерясь, ринулись на сушу. Повозмущались, погалдели некоторое время на берегу и мало-помалу разошлись, разбрелись по своим садам.
Услышав от кого-то из них о том, что произошло на реке, к причалу прибежал катерист Саня Кондров, которому предстояло через пару часов сменить виновника происшествия. Саня — по происхождению дудкинский мужик. Его семья одной из первых покинула деревню, перебралась в город, но Саню тянуло к милым с детства местам, тянуло к земле, он приобрел участок в коллективном саду и нанялся работать на катере. Он тоже попивал на вахте, но внутренние тормоза у него были понадежней, чем у остальных членов команды, да и жена, живя летом в саду, держала его под надзором, поэтому он не перепивал до такой степени, чтобы допустить несчастье.
Саня, перетащив своего бесчувственного товарища в каютку, расположенную позади рубки, откачал с помощью Надьки набежавшую в катер воду. Переправа снова заработала.
Все, казалось, пришло в норму, но Васена никак не могла успокоиться. Покончив с утренними домашними хлопотами, она спустилась к реке, забралась в свою привязанную длинной цепью к дереву лодку, посидела, задумчиво глядя на катер. Лодку эту сколотил муж ее Гриша для того, главным образом, чтобы ловить плывущие по реке бревна на дрова.
