Анош Ирани - Песня Кахунши
– Кто он? У него кровь текла, – не отстает Чамди.
– Это Куколка.
Странные все-таки у них прозвища. Красавчик, Джекпот, а теперь еще Куколка.
– А почему Куколка?
– Слушай, – взрывается Гудди, – тебе прямо обязательно все на свете знать?
– Да я просто…
– Ничего, – говорит Сумди. – Пусть знает. Куколка, потому что с ним взрослые мужики играют. В грязные игры. И калечат по-всякому. А кровь пошла, потому что…
– Сумди! – одергивает его Гудди.
– Да ладно! Он принадлежит Ананду-бхаи. С виду такой паинька, а на самом деле – гнойный…
– Хватит! – выходит из себя Гудди.
Сумди презрительно сплевывает. Кажется, Чамди понял, что он имел в виду. Хотя и не вполне. Ему и мальчика жалко, и за себя страшно, хотя чего бояться, неясно.
Ребята идут молча. Со строительной площадки доносится размеренный стук – это калека-охранник обходит территорию, опираясь на бамбуковую палку. Он замечает их, и стук становится громче. Сумди замедляет шаг. Охранник настораживается, но пока ничего не предпринимает.
– Я хочу покормить Моти.
– Моти сам как-нибудь разберется.
– Он заболел.
– Не сейчас. Потом покормишь.
Гудди не спорит. Опускает голову и идет дальше.
Вот зачем Чамди начал спрашивать про Куколку? Только Сумди разозлил. Лучше бы Чамди вообще этого Куколку никогда не видел. Нет, но с чего это Ананд-бхаи так улыбнулся? Чамди старается отвлечься, смотрит на висящий в витрине булочной пакет сливочного печенья. На прилавке разложен нарезанный хлеб.
Перед табачным киоском пылает жаровня, над ней хлопочет потный толстяк, жарит бараньи отбивные. Чамди всматривается в его темное, распаренное лицо. Сумди здоровается с толстяком и дает ему десять рупий, полученных от Ананда-бхаи.
– Что с тобой? – спрашивает Гудди, не глядя на Чамди.
– Ничего, просто я…
– Привыкнешь. Уж коли живешь на улице, так за несколько дней всего насмотришься. Многие взрослые и за всю жизнь такого не увидят. Папа всегда так говорил. Не переживай.
– Ладно. Спасибо тебе.
За все время знакомства Гудди первый раз говорит с ним по-человечески.
Толстяк вертит шампуры и утирает пот рукавом рубахи.
– Сейчас с Даббой-Коробком познакомишься, – улыбается Гудди. – Он славный.
– А кто это?
– Нищий. Он давно на Ананда-бхаи работает.
– Почему Ананд-бхаи велел Сумди его накормить?
– Сейчас увидишь.
Чамди думает: «А этого почему Коробком зовут? Он что, на коробок похож?» Лучше не спрашивать. Сдались ему их имена!
Все готово. Толстяк заворачивает отбивные в газету и отдает Сумди. Тот сразу сует кусок мяса в рот и тут же выплевывает его на газету.
– Горячо! – пыхтит он.
Толстяк хохочет, обливаясь потом над шипящими углями. Гудди тоже берет кусок, на ходу перекидывает его с ладони на ладонь, дует и откусывает. Отбивная еще дымится. Сумди уже прожевал свою и протягивает кулек Чамди:
– Ешь, пока не остыло.
– Это же для Даббы!
– А нам за доставку? Хватай, святоша!
– Не корми Чамди, – строго предупреждает Гудди, – он в решетку не пролезет.
– Пусть ест, а то в обморок грохнется, пока удирать будет.
У Чамди слюнки текут от запаха. Не дожидаясь ответа Гудди, он хватает кусок. Мясо так и тает во рту.
– Первый раз в жизни ем баранину, – говорит он.
– Да ты что?
– В приюте нам давали только овощи, рис и чечевицу.
– Жуть! Прямо как в тюрьме.
– Нет, там хорошо было. Мы спали на кроватях. И читать и писать нас учили.
– Опять он со своей грамотой! Только время попусту тратили. Вот скажи, умей Мунна читать и писать, ему бы что – глаз не выкололи?
– Так ему глаз выкололи? Он теперь без глаза?!
– Надеюсь.
– Почему?! – ужасается Чамди.
– А я Мунну терпеть не могу. Он бандитом хочет стать. У него все разговоры о том, как убить да как зарезать.
– Но ведь он ослепнуть может?
– Кто его знает. Ты лучше скажи, понравилась тебе отбивная?
– Да.
– А ты знаешь, из чего она?
– В каком смысле?
– Ну, из коровы, из козы, из ягненка?
– Не знаю.
– Из собачатины. Они бродячих собак убивают – и на отбивные.
Чамди цепенеет. Может, Сумди так шутит? Он поворачивается к Гудди. Она не смеется.
– Стала бы я собачатину есть? – спрашивает Гудди. – Ты же видел, как я Моти люблю. Моти я есть не стану.
– Слава богу, – переводит дух Чамди. – А то меня чуть не вырвало.
– Я только чужих собак ем, – продолжает Гудди.
Сумди хохочет. Он заворачивает в газету оставшееся мясо и хлопает сестру по спине. Она толкает его в ответ. «Такого насмотрелись – и веселятся», – удивляется Чамди.
– Одного я не понимаю, – говорит он Сумди.
– Чего?
– Ананд-бхаи ведь может красть машины и хорошие деньги зарабатывать. Так зачем ему нищие?
– Зачем? Это большой бизнес, вот зачем.
– И что, очень он разбогател на нашем подаянии?
– Неважно, разбогател ли он. Главное, что мы нищие. С голоду не умираем, хоть и хотели бы. Таким, как Ананд-бхаи, важно держать всех в подчинении. Мы боимся искать работу, потому что он нас накажет. Мы отдаем ему деньги, собираем для него информацию. Раз попадаешь в этот капкан, уже не выбраться. Потому-то мы и хотим ограбить храм. Хотим уехать из этой помойки.
– А если он нас поймает?
Сумди молчит.
Они снова выходят на широкую улицу. Магазины дорогих шелков, ювелирные лавки. И полицейский участок имеется, с колоннами в синюю и желтую полоску.
«Странный тигр получился бы, – думает Чамди. – Полицейский тигр. Наверное, настоящим полицейским нужны сильные тигры – охранять порядок в городе. В один прекрасный день стены участка задрожат, из полосатых колонн выскочат тигры и отправятся патрулировать улицы. Тогда уж не будет никаких убийств», – весело думает Чамди.
Ему хочется рассказать про тигров Сумди и Гудди, но девочка неожиданно сворачивает в переулок. Сумди молча идет за сестрой. Она, похоже, все еще переживает за Моти. Здорово, что она заботится о больной собаке, хотя сама ходит голодная.
Сумди останавливается перед ювелирной лавкой «Шри Шьям». На запертых коричневых дверях магазина лежат длинные тени. Ставни и тяжелый замок тускло мерцают в свете уличных фонарей. Сумди ведет Чамди по узкому проулку. Стена опутана проводами, из водосточной трубы капает вода. Капает прямо кому-то на голову.
Глаза Чамди привыкают к темноте, и он различает на земле человеческий обрубок. Ни рук, ни ног. И волос тоже нет. Только голова и туловище. Нищий лежит на спине и не может отклонить голову от капающей воды – если это, конечно, вода. Он слышит шаги, открывает глаза и поворачивается. От него нестерпимо воняет.
– Дабба, еда! – говорит Сумди.
Услышав слово «еда», Дабба мгновенно жмурится и раскрывает рот. Сумди дает ему мясо, Дабба быстро жует, глотает и снова открывает рот. Бедра Даббы прикрывает грязный лоскут, единственная его одежда. Он доедает третий, последний, кусок мяса, облизывает губы и широко открывает глаза. Вода стекает по его груди.
– Можешь меня подвинуть? – просит он Сумди. – Со вчерашнего вечера капает. Прямо пытка какая-то!
– Помоги, – Сумди оборачивается к Чамди.
На вид Даббе лет пятьдесят. «Глаза у него добрые, – думает Чамди, – это потому, что он вынужден целый день на небо таращиться. Они и цветом такие же, серо-голубые, как небо под вечер».
– Берись со своей стороны и поднимай, – командует Сумди.
Чамди держит Даббу за плечи, Сумди ниже пояса. Вдвоем они с трудом приподнимают тело. Чамди задыхается от вони.
– Дальше нам не оттащить, – говорит Сумди. – Лежи здесь, Дабба.
Они кладут нищего недалеко от трубы. Чамди смотрит на руки. Чистые.
– Это новенький? – спрашивает Дабба.
– Это Чамди. Мой друг.
– Спасибо, ребята.
Чамди кивает. Не может он смотреть Даббе в глаза, хоть они и похожи на небо.
– Сумди, почеши мне грудь. А то с ума сойду.
– Где почесать?
– Хоть где. Замучился, сил нет.
Чамди смотрит на грязное тело. Как же Сумди будет его чесать? Гадость какая!
– Тут где-то крышечка должна быть от бутылки, – говорит Дабба, будто услышав его мысли.
Сумди скребет ему грудь.
– М-м-м, – стонет Дабба, – сильней чеши, сильней!
– Скажи где.
– Везде. Сильней давай! Хоть шкуру сдирай, только чеши, я тебя очень прошу!
Сумди скребет крышкой – где нажимает, где чуть отпускает. Наверное, не первый раз он это делает, а потому знает, когда Дабба стонет от наслаждения, а когда от боли. Еще Чамди догадывается, что Даббе приходится ходить под себя.
– Теперь рожу чеши, – просит Дабба и закрывает глаза в предвкушении удовольствия.
Сумди убирает руки от груди Даббы, и Чамди видит кровавые расчесы.
– Ананд-бхаи велел передать…
– Я весь внимание, – отзывается Дабба, подставляя лицо.
– Он придет к тебе попозже. Ему нужна информация.
– У меня хорошие новости. Очень хорошие. Но с меня хватит. Попробую-ка я с ним поторговаться. Сколько можно? Пора и в покое пожить.
