Харуки Мураками - Призраки Лексингтона
Когда я очнулся, во мне уже не осталось того глубокого мрака. Он куда-то исчез, как и пришел — внезапно. Я поднялся и прошел до мола. Не подворачивая брюки, тихо ступил в море, чтобы прямо так, в обуви, дождаться набегающей волны. Такая же, как в детстве, она словно в знак примирения до боли в сердце знакомо обдала мне ноги, и брюки с ботинками почернели от влаги. Неторопливо накатились и схлынули несколько вялых волн. Прохожие посматривали на меня с удивлением, но я не обращал на них внимания. Да, немало прошло лет, прежде чем я смог сюда добраться.
Я посмотрел на небо — там повисли маленькие серые облака. Словно куски ваты. Ветра почти не было, и облака, казалось, застыли на одном месте. Не знаю, как сказать, но мне чудилось, что все они подвешены здесь только для меня. Я вспомнил, как когда-то давно так же задирал голову к небу в поисках глаза тайфуна. Тяжело скрипнула ось времени, и все эти сорок лет обрушились, как прогнивший дом. Старое и новое время смешались в едином водовороте. Пропали окружающие звуки, колыхнулся свет. Я пошатнулся и упал в набегавшую волну. Громко застучало в глубине горла сердце, я перестал чувствовать руки и ноги. Я долго лежал в прибое ничком, не в силах подняться. Но мне не было страшно, нет. Мне уже нечего было бояться. Все осталось в прошлом.
С тех пор я не видел тот страшный сон и не просыпаюсь с криками по ночам. Я собираюсь изменить свою жизнь, начать все с начала. Хотя нет — начинать с начала мне уже поздно, слишком мало осталось времени. Но я рад, что смог, в конце концов, спастись и не кончу свою жизнь, крича от ужаса.
Седьмой молча окинул всех взглядом. Никто не проронил ни слова. Не было слышно даже дыхания. Люди сидели не шевелясь. Все ждали продолжения. Ветер стих совсем, с улицы не доносилось ни звука. Седьмой, как бы подыскивая слова, еще раз поправил воротник рубашки.
— Вот что я думаю. Самое жуткое в нашей жижи — не страх. Он был всегда, он и до сих пор является нам в разных обличьях, иногда портя жизнь. Самое жуткое — повернуться спиной к страху и закрыть глаза. И тогда мы невольно уступаем ЧЕМУ-НИБУДЬ свое самое сокровенное. В моем случае... это была волна.
Февраль 1996 г.
Слепая ива и спящая девушка
Этот рассказ — новый вариант прежней публикации «Слепой ивы и спящей девушки» в декабрьском номере журнала «Литературный мир» [«Бунгакукай»] за 1983 год.
Оригинал показался мне очень длинным, и я давно собирался его сократить. В 1995 году в Кобэ и его пригороде Асия (а действие рассказа происходит именно там) организовали творческий вечер, на котором я очень хотел прочесть именно это произведение. Это и послужило хорошим поводом для фундаментальной переработки текста.
И еще, в [японском] названии нового варианта я поставил запятую во избежание двоякости толкования: «Слепая ива и спящая девушка» и «Девушка, спящая со слепой ивой». Я посадил оригинал «на диету», облегчив его объем процентов на сорок. В связи с этим частично изменилось содержание, что придало произведению несколько иной смысл. Таким образом, я решил включить рассказ в сборник «Призраки Лексингтона» как новое произведение. Теперь одновременно будут существовать и старый, и новый варианты.
Это произведение в противоположность сборнику «Светлячок», в который входит старый вариант рассказа, впоследствии использовавшийся при создании романа «Norwegian Wood», не имеет с романом никакой сюжетной связи.
Закрыв глаза, я почувствовал запах ветра. Сочного майского ветра, похожего на спелый плод. С шероховатой шкуркой, плотной мякотью и косточками семян. Когда мякоть лопалась в воздухе, косточки мягкой картечью падали на мою голую руку, слегка покалывая кожу.
— Который час? — спросил двоюродный брат. Ниже ростом сантиметров на двадцать, он всегда разговаривал со мной, задрав голову.
Я посмотрел на часы.
— Двадцать минут одиннадцатого.
— Точно идут?
— Да вроде точно.
Брат подтянул к себе мою руку, чтобы убедиться самому. Его тонкие и гладкие пальцы казались слабее, чем на самом деле.
— Дешевка, — ответил я, еще раз взглянув на циферблат.
Никакой реакции.
Брат в растерянности уставился на меня. Его белые зубы проглядывали между губ и походили на ввалившиеся кости.
— Дешевка! — отчетливо повторил я, глядя ему в лицо. — Но идут точно.
Он кивнул.
Двоюродный брат слаб на правое ухо. Когда он перешел в среднюю школу, ему попали в ухо бейсбольным мячом, и после этого начались проблемы со слухом. Правда, не настолько, чтобы мешать обычной жизни. Он ходит в нормальную школу, живет, как и прежде. Только всегда садится на первое место в самом правом ряду, чтобы слушать учителя левым ухом. И успехи у него совсем неплохие. Но бывают периоды, когда звуки извне слышны ему относительно хорошо, и такие, когда — совсем наоборот. Чередуются, совсем как прилив и отлив. Где-то раз в полгода оба уха почти ничего не слышат. Будто усилившаяся глухота правого уха давит на левое. В такие дни, конечно, не до привычной жизни, и уроки приходится пропускать. Почему так у него происходит, не могут сказать даже врачи. Болезнь не описана медициной. Разумеется, лечения тоже нет.
— Совсем не обязательно, что дорогие часы всегда идут точно, — сказал брат как бы самому себе. — Вот у меня раньше были вроде дорогие часы, но все равно часто врали. Мне подарили их на память о поступлении в среднюю школу, а через год я их потерял. Других больше не покупали — так и живу с тех пор без часов.
— Без них, наверное, как без рук?
— Что-что?
— Неудобно, говорю... без часов-то? — повторил я, глядя ему в лицо.
— Да не так, чтобы... — мотнул он головой. — Не в лесу ведь!
— Это точно!
И мы на некоторое время замолчали.
Я прекрасно понимал: с ним нужно вести себя доброжелательно, отвлекать разговорами на разные темы, чтобы он успокоился до приезда в больницу. Но с нашей последней встречи прошло целых пять лет. За эти годы брат превратился из девятилетнего мальчишки в юношу; мне же исполнилось двадцать пять. Этот промежуток времени как бы возвел между нами непреодолимый полупрозрачный барьер. Собираясь сказать что-нибудь нужное, я с трудом подбирал слова. Поэтому всякий раз, когда я запинался, он смотрел на меня со смущенным видом, слегка наклоняя ко мне голову левым ухом.
— А сколько сейчас минут?
— Десять двадцать девять.
Автобус пришел в десять тридцать две.
По сравнению с моей школьной порой, форма автобуса изменилась: он стал похож на бомбардировщик без крыльев, с большим лобовым стеклом; народа в него набилось больше, чем я предполагал. Пассажиров в проходе не было, но сесть рядом мы тоже не могли и остались стоять на задней площадке: не так далеко и ехать. И все же меня удивило, что столько народу — и в такое время. Простой кольцевой маршрут от маленькой станции частной железнодорожной линии мимо жилого квартала у подножия холма и обратно к станции. По пути — никаких особых достопримечательностей или сооружений. Есть несколько школ, из-за чего в утренние часы автобус действительно переполнен, но днем его рессоры гремят с облегчением.
Мы ухватились за поручни. Автобус сверкал, будто его только что собрали и выгнали из ворот завода. Металлические детали без единого пятнышка могли вполне заменить зеркала. Ворс на сиденьях смотрел в одну сторону. Казалось, машина до самого последнего болта гордится своей новизной.
Что ни говори, меня несколько смутила новая форма автобуса и количество пассажиров. Или просто маршрут за эти годы изменился? Я внимательно осмотрел салон, перевел взгляд на вид за окном: все тот же неизменный, тихий пригородный жилой квартал.
— А мы доедем на нем? — спросил брат с легким беспокойством. Скорее всего, он не смог не заметить, как я растерялся, едва сел в автобус.
— Все в порядке, — ответил я наполовину самому себе. — Я не мог ошибиться. Здесь другие маршруты не ходят.
— А ты раньше ездил на этом автобусе в школу? — поинтересовался брат
— Да.
— А школа тебе нравилась?
— Не то чтобы очень, — признался я честно. — Просто в школе были товарищи. Только это и радовало.
Он задумался.
— А сейчас ты с ними встречаешься?
— Да нет, уже давно не виделись, — ответил я, выбирая слова.
— А почему? Почему не встречаешься?
— Разъехались они все. — Это была неправда, но других объяснений не нашлось.
Полсалона занимала группа стариков — человек пятнадцать. Из-за них-то автобус и казался переполненным. Все симпатично загорелые, смуглые до самых загривков и без исключения — худые. Большинство мужчин были одеты в плотные альпинистские майки, женщины — в простые блузки без украшений. У каждого на коленях лежал маленький рюкзак для пеших прогулок. Все удивительно походили друг на друга, будто их достали из одной ячейки некоего стенда и как есть усадили сюда. Смех смехом, но на этом маршруте нет ни одной тропы для горных прогулок. «Куда они, в самом деле, едут?» — раздумывал я, держась за поручни. Но подходящее объяснение в голову не приходило.
