Финн - Здравствуйте, мистер Бог, это Анна
— Теперь мы включаем измеритель в цепь — и, блин, никакого тока.
Она протянула руку к приемнику, и я согласно кивнул. Она осторожно и медленно отсоединила клеммы, потом подсоединила их обратно. И правда, никакого тока. Я убрал неправильную деталь, снова включил, кое-что подвернул, и мы услышали музыку.
Часов после двух ночи меня вдруг разбудило клацанье колец нашей занавески. При свете уличного фонаря я увидел, что на пороге комнаты стоит Анна. Странно, но стук колец всегда безотказно будил меня, как бы крепко я ни спал, — странно, принимая во внимание тот факт, что мы спали буквально на железнодорожных рельсах: ночные поезда благополучно въезжали нам в одно ухо и выезжали из другого. Тем не менее, стоило клацнуть одному колечку, и я уже прислушивался, что там происходит в соседней комнате. За эти два года Босси и Патч произвели себя в Аннины телохранители и разведчики, в обязанности которых входило красться впереди, зорко высматривая любые опасности, которые могут угрожать их маленькой госпоже. Босси, старый хвастун, как всегда шел впереди банды и тут же приземлился мне на грудь, а не такой храбрый Патч страшно извинялся и все время оглядывался назад, стараясь убедиться, что Анна все еще тут.
— Ты не спишь, Финн?
— Что такое, Кроха?
— Куча всего!
— Ого.
Она слегка всхлипнула, и оба телохранителя кинулись топтать мне грудную клетку, чтобы выяснить, в чем дело. Несколько минут меня придирчиво обнюхивали, а я тем временем прокручивал события истекшего дня в надежде обнаружить причину слез.
— Ты положил ее в середину, да? — наконец спросила она.
— Что я положил в середину?
— Ту штуку в самом конце, когда ты ее убрал.
— Ой, да, помню. Когда я распаял цепь.
— Да. Ты положил ту коробочку в середину?
— Да, — кажется, я начал понимать направление ее мысли. — Думаю, это было как положить ее в середину. А что?
— Ну, это забавно.
— Ага, просто праздник какой-то, — согласился я. — А что тут забавного-то?
— Это как церковь и мистер Бог.
— Да, это всегда смешно, точно-точно.
— Нет, правда, это смешно.
Обычно в два часа утра я не могу похвастаться быстротой соображения; скорее, мои мозги склонны слегка поскрипывать. Кажется, так было и сейчас. Чтобы во всеоружии встретить ситуацию, нужно было как минимум встать, а ночь стояла холодная, поэтому я ограничился тем, что засмолил сигарету. Никотин несколько оживил мои шестеренки, мотор прокашлялся, я, кажется, проснулся. Включив мозг на первую передачу, я вернулся к пункту А. Церковь и мистер Бог, похожие на ремонт радиоприемника, были, пожалуй, слишком круты для подъема, а тормоза как-то не внушали мне особого доверия. Отдавшись неизбежному, я пригласил ее продолжать, вежливо прохрипев:
— Хорошо. Пойти в церковь — это как починить приемник. Отлично. Я согласен. Только, будь добра, объясни мне все внятно и медленно. Очень медленно.
— Ну, сначала ты вынимаешь коробочку оттуда, а потом кладешь ее туда. Это как люди в церкви — они сидят снаружи, а им нужно быть внутри.
— Ты можешь рассказать мне в точности, что случилось? Давай поточнее, чтобы я смог понять.
Она немного расслабилась, выбирая подходящие к ситуации фразы, достаточно простые и внятные, чтобы их мог понять взрослый.
— Когда ты первый раз сделал это с коробочкой. Почему?
— Чтобы измерить напряжение.
— Снаружи?
— Разумеется. Напряжение всегда измеряется, когда цепь разомкнута.
— А потом когда ты сделал это во второй раз?
— Это чтобы измерить силу тока.
— Внутри?
— Да, внутри. Чтобы измерить силу тока, нужно оказаться внутри цепи.
— Это же как люди в церкви, понимаешь?
Убедившись, что я не понимаю, она продолжала:
— Люди, — она помолчала, чтобы дать мне усвоить мысль, — когда они идут в церковь, — еще одна продолжительная пауза, — меряют мистера Бога снаружи.
Она слегка стукнула меня ногой по голени, чтобы подчеркнуть этот момент.
— Они не идут внутрь, чтобы измерить мистера Бога.
Она подождала, пока эта идея найдет отклик у меня внутри и подаст сигнал, что цель достигнута.
Снаружи в ночи континентальный экспресс пронесся в сторону станции «Ливерпул-стрит», где его ждал заслуженный отдых, отчаянно вопя о своем желании спать. Промелькнув мимо окна моей комнаты, он оборвал свист насмешливым полутоном, шипя и издеваясь над моим замешательством. Пуллмановские спальные вагоны выстукивали свою колыбельную — дидл-ди-дам, дидл-ди-ди, дидл-ди-ди, накося-выкуси, накося-выкуси. Нет, сегодня ночью решительно все было против меня. Пришлось выкусить. Пара оставшихся мозговых клеток кое-как растолкали сонного светляка воображения. Недостаточно светло, чтобы ясно разглядеть, но, по крайней мере, понятно, что впереди что-то есть. Как раз перед тем я читал Аквината,[30] но не припомню, чтобы он говорил о «починке радио», так что я попросил его немного подвинуться и освободить место для Анны. Вопросик тут, вопросик там, и глядишь, ответ начинает постепенно вырисовываться.
Как предполагаемый христианин ты находишься вне цепи и пытаешься измерить мистера Бога. На экранчике прибора показывается не напряжение, а слова «любящий», «добрый», «всемогущий», «всеблагой». Целый набор отличных ярких наклеек, чтобы лепить куда ни попадя. Пока все хорошо. Теперь, какой у нас будет следующий шаг? Ах, да, нужно разомкнуть христианскую цепь и подключить меня, то есть счетчик. Звучит достаточно просто, никаких проблем. Эй, подождите-ка, блин, минутку! Кто это там сказал: «Будьте, как Отец ваш небесный»? Успокойте этого товарища, я уже почти решил проблему. Если я внутри христианской цепи, значит, я ее часть — действительная часть мистера Бога, его равноправная работающая часть.
— Ты хочешь сказать, я могу только думать, что я христианин. Я меряю мистера Бога снаружи цепи и говорю, что он добрый и любящий, и всемогущий и все такое, но на самом деле я — конченый человек?
— Это просто слова, которые говорят люди.
— Естественно, но и я тоже человек.
— Тогда ты должен знать.
— Что?
— Что это просто слова, которые говорят люди.
— Так что, если я подключусь к цепи и стану измерять мистера Бога оттуда, изнутри, тогда я буду настоящим христианином?
Она покачала головой. Из стороны в сторону.
— Почему нет? — спросил я.
— Ты будешь как Арри.
— Он иудей.
— Ага. Или как Али.
— Подожди, он же сикх.
— Да, но это не важно, если ты будешь мерить мистера Бога изнутри.
— Попридержи малость. Что я смогу измерить, если буду внутри цепи?
— Ничего.
— Ничего? И что тогда…
— Потому что это не важно. Ты будешь как кусочек мистера Бога. Ты сам это сказал.
— Никогда я такого не говорил.
— Нет, сказал. Ты сказал, что коробочка — часть цепи, когда измеряешь изнутри.
Это была правда. Я так сказал.
Для Анны была одна абсолютная истина. Мистер Бог создал все; на свете нет ничего, что не было бы создано мистером Богом. Когда учишься видеть, как это все устроено, как оно работает и как из кусочков получается целое, тогда начинаешь понимать, что же такое мистер Бог.
В последние несколько месяцев до меня начало доходить, что Анну меньше всего интересовали свойства. Свойства имели довольно глупую привычку зависеть от обстоятельств. Вода, как правило, была жидкой, за исключением тех случаев, когда представала в виде льда или пара. Тогда ее свойства были принципиально иными. Свойства теста значительно отличались от свойств хлеба. Это зависело от особенностей выпечки. Разумеется, Анна ни за что не стала бы списывать свойства со счетов и отправлять в мусорный ящик. Свойства были прекрасны и полезны, но, поскольку они зависели от обстоятельств, гоняться за ними можно было бесконечно. Нет, функции были куда более заманчивой дичыо. Попытки измерить мистера Бога снаружи давали бесконечный список самых разнообразных свойств. Тот или иной набор выбранных свойств давал в результате ту или иную религию, которой уже можно было следовать. С другой стороны, быть внутри мистера Бога значило иметь дело с функциями, и тогда мы все становились одним и тем же: никаких тебе больше церквей, храмов, мечетей и т. д. Теперь все одинаковы.
Что такое функция, вы спрашиваете? О, функции мистера Бога тоже из этих, простых вещей. Функция мистера Бога заключается в том, чтобы сделать вас похожим на него. Тогда вы уже не сможете его измерять, не так ли? Как изрекла однажды Анна: «Когда ты какой-то, то ты об этом не знаешь, правда? Ты же не думаешь, что мистер Бог знает, что он хороший, да?» Анна полагала, что мистер Бог — образец джентльмена, а настоящий джентльмен никогда не станет бахвалиться своей «хорошестью». Если бы он стал хвастать, то не был бы джентльменом, правда? Это привело бы к противоречию.
